— Привет. Я твоя названая мама. Тебя зовут Кауэй. Да, так и есть, ты Кауэй.

Невидящий взгляд. Он не умел говорить. И почти не способен двигаться. Пришлось поднять его руками. Зубами схватиться было не за что. Ни шкуры, ни меха.

Я уложила малыша рядом с Левезой, и ее лицо просияло любовью.

— Как он прекрасен!

Грэма мотнула головой в сторону перегородки. Мы вышли наружу.

— Я слыхала о таких детях. Иногда это случается. Наследственности сходятся, как при тасовке карточной колоды. Он не научится говорить до двух лет. А ходить будет не раньше трех-четырех!

Четырех?!

Я вспомнила о наших постоянных кочевках.

Грэма пожала плечами.

— Они живут довольно долго, если благополучно минуют пору детства. Лет до пятидесяти.

Я уже хотела спросить, почему до сих пор не видела ни одного такого, но вдруг сообразила, в чем дело. Они не задерживаются в нашем мире, эти нежные ангелоподобные существа.

Потому что непременно попадаются кому-то в зубы.

Моя маленькая Чува родилась два месяца спустя. Какая мерзость эти роды! Я думала, что вынесу все, а вместо этого билась, брыкалась и ржала, словно жеребец, возжелавший кобылу. И обещала себе: больше никогда не пойду на такое.

— Ну же, малышка, давай, дорогая, — уговаривала Левеза, подталкивая меня носом, словно загоняя отбившуюся от табуна кобылку. — Все скоро закончится. Только тужься посильнее.

К тому времени Грэма стала нам другом: по-моему, она оценила благоразумие и рассудительность Левезы.

— Слушай, что она говорит, — велела Грэма.

И наконец вытащила моего первенца: рыжевато-коричневую, тощую, длинноногую и неуклюжую дочь. Левеза подхватила новорожденную, вылизала досуха, вдохнула в ноздри воздух и поднесла к моему лицу.

— Это твоя прелестная мама.

Чува с осмысленной любовью взглянула на меня и улыбнулась.

Грэма тихо заржала, что дало толчок всеобщим поздравлениям с днем рождения. Кое-кто из подружек подошел ближе, чтобы рассмотреть мое чудесное дитя, и просунул головы в раздвинутые занавески. Все хором фыркали, мотали гривами и покусывали шейку Чувы.

— Давай, малышка. Поднимайся! — уговаривали они. Именно это соседки и хотели наблюдать собственными глазами.

Левеза осторожно поставила Чуву на хрупкие, неуклюжие, трогательные ножки и повела ко мне. Мой ребенок пошатнулся и рухнул, как груда хвороста, в теплое убежище моего живота.

Левеза положила Кауэя перед носом Чувы.

— А это твой маленький названый братец Кауэй.

— Кауэй, — повторила Чува.

Теперь в нашей семье стало четверо.

Целый год мы никуда не кочевали. Жеребята, покачиваясь и спотыкаясь, бродили по траве, где им не грозили клыки хищников. Старики нежились под солнышком и сплетничали. Наступило лето с дождями и грозами. Потом дни стали короче и холоднее.

Вода в колодцах помутнела: пришлось ее фильтровать. Трава засохла и стала жесткой. Земля почти не хранила влаги. Скоро нашим детям должен был исполниться год. Они росли и крепли.

За исключением ребенка Левезы. Все эти месяцы Кауэй лежал неподвижно и только иногда поводил глазами. Но Левеза, как это ни странно звучит, любила его, словно тот был крепок и здоров.

— Ты чудо, — твердила она Кауэю. Люди звали его Тупицей. Но Левеза смотрела на него, сияя любовью, и бормотала всякие глупости. И в глазах ее плескалось изумление.

— А вдруг он знает все, что знали Предки? Мы слышали о колесах, зубчатых передачах, моторах и электрических схемах. Что если Кауэй родился со знаниями об электричестве? О медицине и машинах? Подумать только, что он может нам поведать!

Она рассказывала истории вроде этой.

Предки так любили животных, что когда наш мир погибал, они приняли их в себя. Сделали специально для них лишние семена и прятали внутри своих. Для тех животных, которых любили больше всего. Но тут пришла болезнь, и единственным способом избежать ее было позволить семенам расти. Из этих семян и произошли мы. А болезнь победила людей, и они исчезли.

Закончив рассказ, Левеза нежно погладила свой маленький несовершенный комочек, удивительно походивший на Предков. Многие из нас оставили бы такое бремя на равнине, в жертву Котам, или Собакам, или питающимся падалью Урубу. Но не Левеза. Она могла вынести любые испытания.

Думаю, Левеза любила всех. Всех в этом безжалостном, всепожирающем мире. Поэтому случилось то, что случилось.

В пампасах, окружающих лагерь, появились пролысины — в тех местах, где паслись старые и слабые, выедающие траву до последнего стебелька. Сами того не сознавая, мы стали готовиться. Белки собирали металлические орехи. Жучки, живущие у них в животах, делали орехи из ржавчины, рассыпанной в земле. Старые дядюшки плавили их и делали ножи, дула винтовок и пули. Левеза попросила их отлить несколько стержней, нагрела и отогнула. Грэма взглянула на ее изделия и спросила: