Шрифт:
–Мне надо подумать, – наконец произнесла Минни. – Я сама напишу его величеству.
–Не стоит тянуть с ответом, – все же не удержался от совета король, и Минни кивнула:
–Хорошо. Я напишу быстро.
Утром к завтраку она вышла бледная, утомленная, с покрасневшими то ли от слез, то ли от бессонницы глазами, и протянула отцу листок.
Вот что писала Дагмар русскому императору:
Мне очень приятно слышать, что Вы повторяете о своем желании оставить меня подле Вас. Я даже не могу найти слов, чтобы объяснить Вам, как была тронута, поняв, что Вы все еще видите во мне одну из Ваших дочерей. Вы знаете, дорогой папа, какое значение я этому придаю, и ничто не может меня сделать более счастливой. Вот мы уже шесть месяцев без нашего любимого Никсы. И только год, как я увидела его отъезжающим в полном здравии! Все это время было мучительно для меня со всеми этими дорогими воспоминаниями о моей недолгой мечте о счастье, за которое я никогда не перестану благодарить небо. Но что я могу ответить Вам? Моя потеря такая недавняя, что сейчас я просто боюсь проявить перед ней свою непреданность.
Я хотела бы услышать от самого Саши, действительно ли он желает быть вместе со мной, потому что ни за что в жизни я не хочу стать причиной его несчастья. Да и меня бы это скорее всего тоже не сделало бы счастливой. Я надеюсь, дорогой пап'a, Вы понимаете, что' я этим хочу сказать. Но я смотрю на вещи так и считаю, что должна об этом честно сказать Вам.
Король прочитал и молча кивнул, отводя подозрительно блеснувшие глаза. Королева Луиза молча поцеловала дочь. Фредерик обнял сестру. В общем-то, сказать тут и в самом деле было нечего!
Фредди не обмолвился сестре о том, что видел, как она среди ночи прошла по дворцу в ту комнату, где они к Никсой после объяснения в любви написали алмазом на оконном стекле свои инициалы: N и D. Минни долго плакала, потом поцеловала чуть видные на стекле буквы и ушла, не оглядываясь.
Итак, она все для себя решила, но предоставляла цесаревичу Александру право сделать первый и окончательный шаг к ней… Теперь оставалось только ждать, когда он его сделает и сделает ли вообще.
–Как вы легко прыгаете!
–Да что же делать, ваше императорское высочество!
–Я просил вас так не называть меня, хотя бы когда мы танцуем!
–А как мне вас называть, августейшее дитя?
–Какое я вам дитя?!
–Вы младше меня на год, значит, сущее дитя.
–Вот погодите, Мария Элимовна, я как рассержусь, да как наступлю вам на ногу!
–Ах, но почему же, как вы думаете, я так высоко подпрыгиваю? Да чтобы уберечь свои бедные ножки от ваших…
–Ножищ? Лапищ? Ну-ну, высказывайтесь, какое определение вы придумали для моих неуклюжих и громадных нижних конечностей?
–Да вы меня дурочкой считаете, что ли? Разве я враг себе? Я вам выскажусь, а вы меня… в крепость! В кандалы! В ссылку!
–Да бог с вами, Мария Элимовна, неужели вы меня в каких-то опереточных злодеях числите? Не стану я опускаться до подобных банальностей! Я придумаю что-нибудь пострашнее. Поужаснее. Специально для вас.
–Ах, батюшки мои, да у меня ноги подкашиваются. Я уже и танцевать не могу… Ах, что вы делаете? Ваше императорское… Александр Александрович! Отпустите меня немедленно!
–Ну вы говорите, что танцевать больше не можете. Я сам буду танцевать, а вас – нести. И ножки ваши уж, наверное, не отдавлю в таком случае!
–Отпустите меня! Иначе опять бабуля Тизенгаузен устроит мне ужасную выволочку!
–А я не дам вас в обиду. Никому не дам!
–Ах, но что же вы сделаете? Побьете гофмейстерину вашей матушки?
–Никого я бить не стану, а вот так возьму вас на руки… и подниму высоко-высоко! И никто вас никогда не достанет! Никогда!
Печальное лето 1865 года императорская семья и двор, как обычно, провели частью в Петербурге, частью в Царском Селе. Потом вернулись в Петербург, но Александр особой разницы не заметил. Он постоянно был очень занят – отец постепенно вводил его в курс обязанностей наследника, от чего он прежде был далек, а теперь приучался к государственной деятельности. Император приглашал сына на доклады министров, отправлял ему некоторые деловые бумаги для ознакомления, причем Александр должен был не просто читать их, но и высказывать свое мнение.
Ему было очень трудно. Собственное тугодумие и незнание практических вещей поражали и уязвляли его. Хотелось судить об этих важных вещах более основательно и серьезно. Приходилось учиться, много читать, переделывать себя… Александр понимал: то, что раньше сходило за безобидную простоту, теперь может оказаться, совершенно по пословице, хуже воровства. Он сознавал, что обычай и этикет – истинный царь в придворном обществе, даже император вынужден ему подчиняться, а потому помалкивал, если что-то казалось ему неприятным, нарочитым, неискренним и вымученным. Впрочем, и раньше он мог об этом сказать лишь Никсе. Теперь Никсы не стало – приходилось поверять свои тайны и мучения дневнику.
Это был верный и молчаливый друг. Только ему можно было доверить, что Саша чувствовал в себе странное преображение, совершенно не связанное с грузом государственных дел, которые начали на него наваливаться. Ну вот, например, изменилось его отношение к балам и танцам.
Ему всегда казалась глупостью устраивать балы накануне Великого поста, как если бы у всех возникало неодолимая потребность вдоволь набесноваться перед сорока днями воздержания от удовольствий. Каждый день балы, причем не только во дворцах, но и по всему Петербургу! Года два назад даже стишок какого-то Курочкина ходил, такой же смешной, как фамилия автора:
Весь Петербург затанцевал, Как девочка, как мальчик, Здесь что ни улица, то бал, Здесь что ни бал – скандальчик. Все веселятся от души, Все ладно в нашем быте. Пляши, о град Петра, пляши! Друзья мои, пляшите! Пляшите все, хотя б в тоске Скребли на сердце кошки, Вся мудрость наших дней – в мыске Поднятой кверху ножки. Вина и пляски резвый бог Да будет вечно с нами – И наш прогресс, как сбитый с ног, Запляшет вверх ногами.
Ну, на дворцовых балах «вверх ногами» не очень-то получалось. На Большой бал в Николаевском зале Зимнего дворца, или, как его называли, «Большой бал Николаевской залы», приглашалась только родовая, военная и чиновничья аристократия Петербурга – исключительно согласно своему официальному статусу и «Табели о рангах».