– А с какой стати эта баба всякую дрянь рожать начала? Ты что, правда ведьма?

– А ты правда безголовый?! – всерьёз обозлилась Роза. – Фокусы, и больше ничего! Гляди, что это у тебя из носа торчит?

Илья и опомниться не успел, а Роза уже поднесла руку к его лицу, и через мгновение в её пальцах появился серебряный рубль.

– У, здорово! – восхитился он. – Может, золотой червонец вытащишь? Так я конную торговлю брошу…

Роза закатила в потолок глаза и уже открыла было рот, чтобы сказать Илье, что она о нём думает, но тут в дверь осторожно постучали. Илья, обернувшись, нехотя спросил:

– Кого нелёгкая несёт?

– Это я, Лазарь, – проворчали из-за двери. – Тут мои жиды просятся… Благодарить за спасение детей желают!

– Всех гони вон! – рявкнула, приподнявшись на локте, Роза. – И здесь житья от них нету! Лазарь, скажи вот ты мне, ради бога, зачем вам, евреям, Христа распинать понадобилось?! Сколько теперь мороки через это… Всё, спать хочу, подите к чёрту!

Когда стихли шаги уходящего Лазаря, Илья подошёл к постели.

– Дай места.

Роза молча подвинулась, и через минуту они уже спали в обнимку на скомканной, залитой солнечным светом постели, и ни этот свет, ни шум, гам и песнопения, доносящиеся из кабака, не могли разбудить их.

Когда Илья открыл глаза, был уже вечер. Солнечные лучи, пересекающие комнату, из золотых стали красными, тягучими, квадрат неба в окне поблёк. Роза ещё спала, лёжа на спине и по-детски приоткрыв рот. С минуту Илья смотрел на неё. Затем встал, крепко, с хрустом потянулся и выглянул в окно.

Евреи никуда не ушли. Все как один сидели во дворе: мужчины пристроили головы на колени жен, дети возились под орехом, старики молились, женщины разговаривали возле коновязи. Стоя у окна, Илья растерянно смотрел на них.

– Сидят, что ли? – послышался унылый голос. Обернувшись, он увидел, что Роза уже спустила ноги с постели и почёсывает обеими руками спутанные волосы. – Вот нехристи, на что они мне сдались? А я-то в табор вечером собиралась…

– Табор пришёл? – заинтересовался Илья. – Чей? Наших?

– Не, кишинёвцы, кажется. Второй день стоят возле лимана, за Одессой. Вчера на Привозе ихних баб видала, гадать приходили.

– Так пойдём. Лошадей посмотрю. Наверняка их не продавали ещё.

Зевнув, Роза поднялась с постели.

Котлярский наряд всё ещё был на Чачанке; она лишь расправила измятые складки юбки и нырнула в свой сундук за шалью и фартуком. Заодно вытащила чёрную мужскую рубаху с глухим воротом, явно кавказского происхождения.

– Надевай!

Поколебавшись, Илья согласился: его единственная приличная рубаха оказалась изорвана во время битвы с погромщиками, и больше форсить перед таборными было не в чем. Когда он заканчивал наводить тряпкой глянец на сапогах, Роза, уже в фартуке, в шали, завязанной узлом под мышкой, вскочила на подоконник.

– Я – в окошко, морэ. Нужны мне эти жиды! И так сколько времени на них потеряли… А ты выводи лошадей, и трогайте в степь помаленьку с Митькой. Я догоню.

Когда спустя несколько минут Илья вышел из трактира, евреи кинулись к нему со всего двора.

– Ясный пан, примите благодарность…

– Бог наградит, бог вас не забудет…

– Позвольте руку, шановный пан…

– Да пошли вы все к лешему! – завопил «шановный пан», вырывая руки у двух молодых евреек, силящихся поцеловать их. – Убирайтесь, дела у меня, опаздываю!

– А где же супруга пана? – дребезжащим голосом спросил старый полуслепой раввин.

Кричать на деда Илья не посмел и, сбавив тон, объяснил, что супруга смылась через окно и ускакала часом раньше, куда – сам не знает. И коль уж она им так занадобилась, надо было лучше смотреть.

С трудом протолкавшись сквозь суетливую, горластую толпу, Илья с облегчением увидел стоящего на дороге Митьку с двумя лошадьми в поводу. Мужчина и мальчик выехали в уже темнеющую степь, а через полверсты услышали призывное: «Стой, сермяжники!» – и к ним подбежала улыбающаяся Роза.

– Геть из седла! – скомандовала она Митьке, и тот послушно спрыгнул на землю. Роза, ловко подобрав юбку, вскочила на спину Кочерыжки, и они с Ильёй поехали рядом по пустой, ставшей розовой от закатного света дороге.

Табор стоял в степи, на берегу мелкого лимана, поросшего у берега камышом, в котором важно бродили кулики и белые цапли. Сейчас пологий берег лимана был весь усеян серыми заплатами: табор оказался большой, шатров Илья насчитал больше двадцати. К небу поднимались дымки, в воде лимана ходили кони, и ветер доносил до Ильи их фырканье. Когда подъехали ближе, Илья сощурив глаза, всмотрелся в шатры.