– Уж не из-за тебя, дурака… – вслух ответил сам себе Илья.

– Чего? – немедленно спросил любопытный Митька.

– Господи, замолчишь ты или нет? – горестно пробормотал Илья, вставая и выходя из шатра. – Веди гнедых сюда. В слободу, к кузнецу, погоним, перековать надо, чтоб ночью незадачи не вышло.

В девятом часу вечера на углу Верхней Болвановки и Большой Гончарной, неподалёку от дома богатых цыган Картошек, стояла извозчичья пролётка. Молодой извозчик смолил самокрутку, грел дыханием ладони, озабоченно поглядывая на падающие с тёмного неба хлопья снега.

– Эк его не вовремя разобрало, а, барин? Ну как в минут завалит, а мы на резиновом ходу? Далеко ли уедем? Эх, говорил Тимофеич, сани вывози, а я, дурень… Барин, долго ль ждать ещё?

– Жди, леший, червонец дам! – сквозь зубы рыкнул Гришка, стоящий возле пролётки и всматривающийся в калитку дома Картошек. До сих пор он не был уверен, получится ли что-нибудь.

Вернувшись из табора домой, Гришка сразу же отыскал сестру. Выслушав торопливую, сумбурную исповедь брата, Дашка, как и ожидалось, первым делом принялась реветь. Затем, едва успокоившись, кинулась отговаривать его: мол, и грех, и опасно, и Картошки не ангелы небесные, и до смертоубийства дойдёт, если поймают… Но Гришка упрямо, молча качал головой, а под конец рявкнул:

– Последний раз спрашиваю – поможешь аль нет?!

– Конечно, помогу… – икнув от неожиданности, сказала Дашка. – Что нужно?

Через полчаса, взяв с собой для приличия двух крошечных племянниц, она торжественно укатила на извозчике в сторону Таганки. Обратно вернулась уже в глубоких сумерках. Гришка извёлся, дожидаясь сестру на крыльце, и, едва увидев приближающийся экипаж, выбежал навстречу:

– Ну, что, что? Что она ответила?

Дашка сделала ему страшные глаза, показывая на выпрыгнувших следом за ней малышек, и пришлось заткнуться. Когда девочки убежали в дом, Дашка слабо улыбнулась:

– Кажется, согласна она.

– Как это – «кажется»?!

– Ну, я её на кухне подловила, говорю тихонько: «Брат мой сегодня вечером будет ждать тебя со всеми детьми на углу с пролёткой». Она сначала обмерла, смотрит на меня, глаза по плошке, ничего не отвечает… А потом как заревёт! И плачет, плачет, не останавливается… Я её за руку трясу, спрашиваю – что брату сказать? А она ни слова. Да тут ещё и Картошиха нос на кухню сунула. Не знаю я, Гриша… Может, не ездить тебе туда?

– Поеду, – коротко буркнул он.

Дашка пожала плечами и ушла. Вернулась через десять минут со своей лисьей шубой.

– Возьми, пригодится. Ехать-то долго по холоду, а Иринка в тяжести.

Сейчас эта шуба лежала в глубине пролётки. С неба ещё гуще падал снег, иногда сквозь обрывки облаков проглядывала мутная луна, и Гришка тревожился всё сильней. В доме Картошек уже не горели огни. Ну как Иринка испугалась и легла спать? Ну как не хочет ехать с ним? Ведь, ежели вспомнить, они за шесть лет и поговорить толком не смогли ни разу…

Со стороны дома донёсся чуть слышный скрип. Гришка замер, прислушался. Тихо. Он подождал немного – и звук повторился: кто-то осторожно прикрывал за собой входную дверь. Одним прыжком Гришка оказался возле высокой, без единой щели калитки. Несколько мгновений, тягучих, мучительных, – и она отворилась.

– Ты почему раздета? – ошеломлённо выговорил Гришка, глядя на бледную Иринку, на которой поверх домашнего платья была всего лишь наброшена шаль с кистями. За юбку матери держалась тщательно укутанная старшая девочка – четырёхлетняя, очень похожая на Иринку, грустноглазая Машенька. Свободной рукой она придерживала за воротник двухлетнего мальчишку, а маленького, годовалого, завёрнутого в пуховое одеяло, Иринка держала на руках.

– Тебе тяжело… Дай. – Гришка бережно принял из её рук ребёнка, прижал к себе. Мальчик заворочался, сонно хныкнул, и у Гришки похолодела спина: сейчас разревётся, и вся семья высыпется из дома… Но ребёнок прижался щекой к холодному Гришкиному кожуху, сладко чмокнул и заснул.

– Скорее, – шёпотом скомандовал Гришка, и они молча побежали через пустую, засыпанную снегом улицу к ожидавшей пролётке.

– Мать честная, сколько вас! – поразился задремавший было извозчик. – И куда с дитями на ночь глядючи?

– Не твоё дело, трогай!

– А червонец?

– За заставой получишь. – Гришка передал Иринке ребёнка, торопливо посажал в пролётку детей, помог влезть Иринке и вскочил сам. – Пошёл!

Извозчик вытянул кнутом застоявшихся лошадей, и пролётка быстро покатилась к заставе.

Всю дорогу Гришка украдкой выглядывал из пролётки – нет ли погони. Но улицы были пусты, лишь в близких к заставе кабаках слышались крики и пьяные песнопения. Дети вскоре заснули. Иринка сидела неподвижная, застывшая, глаза её смутно блестели в темноте, и Гришка видел: она смотрит на него. Он поглядел на детей, убедился, что все трое спят, и лишь тогда протянул руку. Ледяные маленькие пальцы осторожно скользнули в его ладонь.