– Господи, и как же она?!. – ахнула Лера, от ужаса даже перестав плакать.

– А ты её попроси, она тебе покажет. – криво усмехнулся он. – Шрам до сих пор видно. Вся правая нога в крови была… вторую, слава богу, в туфлю сунуть не успела. Так Эмка всё равно вылетела и сплясала! Чтоб эти заразы не радовались! И её на «Скорой» из театра увезли! Все они такие… – Он сказал короткое слово на своём языке, и Лера, догадавшись, что оно значит, поёжилась.

– Лерка, ты мне слово дай, – сумрачно сказал Роман, когда они уже подходили к дому. – Слово дай, что ты через неделю спляшешь. А то получается, что зря и бабка, и Эмка с тобой возились. Ну что ты, в самом деле?! Какая-то выдра гадость сказала, а она уже и…

Лера медленно покачала головой. Рыдания давили горло, и она едва смогла выговорить:

– Нет, Ром… Прости. Я… не могу. Я ведь не Эсма… Я… пойми, я всё равно теперь не смогу. Каждый… каждый человек должен своим делом заниматься. Я шить люблю и умею, вот и буду…

– Человек должен, что ему нравится, делать! – заорал Роман, бросив сумку с костюмом на мокрый асфальт и сжав Лерины плечи так, что она охнула от боли. – Я сказал, выйдешь! И спляшешь! Чтоб эта Шестова от зависти сдохла! Дай мне слово!

– Тогда ты мне тоже дай! – закричала Лера. По лицу её бежали слёзы, прохожие удивлённо выглядывали из-под зонтов, но ей уже на всё было наплевать. – Дай слово, что ты со мной на сцену выйдешь! И сыграешь мне на гитаре! Что?! Нет?! А меня заставлять можно?! Пообещай, что… – Она вдруг запнулась на полуслове, увидев, как мгновенно застыло Ромкино лицо. Поймав её испуганный взгляд, он закрыл глаза. Отрывисто, сквозь зубы сказал:

– Не могу… Пойми ты, я не могу! Это не потому, что я тебя не люблю.

– Что?.. – прошептала едва слышно Лера. Тёплая волна вдруг ударила в голову, сердце захлестнуло такое острое счастье, что она на миг забыла обо всём. Он сказал?.. Он в самом деле ЭТО сказал?!. А Роман, словно не заметив вырвавшихся у него слов, хрипло продолжал:

– Пойми, вот если я выйду – это правда курам на смех! Хромой с гитарой! Весь зал уляжется! На тебя никто и смотреть не станет – все надо мной будут ухохатываться! Хочешь этого?!

– Не хочу! – мрачно сказала она. – И чёрт с тобой! Вбил себе в голову, дурак, ерунду, – ну и ладно! Назло тебе, всем вам назло выйду – и спляшу!

– Ух, как у тебя глаза сверкают! Как фары зелёные! – вдруг усмехнулся он, и Лера едва сдержала облегчённый вздох. – Хватит реветь по пустякам… Новость вот хорошую хочешь? Завтра Эмка бабку из больницы привезёт! Врачи отпускают: замучились там с ней…

– Ой… Ой… Ой, так надо же платье закончить! Софья Николаевна обрадуется! А ей положительные эмоции нужны! – Лера схватила с асфальта пакет. – Ромка, всё, пока, – я побежала! У меня там ещё «молния» не втачана! Увидимся завтра… да что ж это такое!!! – Она резко затормозила у подъезда. У самого крыльца горой высился чёрный джип.

– Ну, ничего человека не берёт! – с досадой сказал Роман, приближаясь и осматривая крыло джипа, где неделю назад была царапина. – Закрасил, гад, и опять!

– Папа с ним поговорить обещал… – пробормотала Лера.

– Тут не говорить, а морду бить надо! – процедил сквозь зубы Роман. – Ладно, Лерк… Беги. «Молнию» вшивай. Правильно, пусть бабка радуется.

Дома Лера привычно почистила и сварила картошки на ужин, решила задачи по геометрии, прочла (ни слова не поняв) параграфы по биологии и истории, храбро заглянула в химию – но так и захлопнула её, не читая. Разложив на столе почти готовое платье, взяла в руки коробку с булавками, чтобы подколоть готовый рукав… но внезапно, выпустив её из рук, опустилась на стул. Серебристые булавки, шелестя, посыпались на пол, Лера закрыла лицо руками, и тёплые слёзы вновь побежали сквозь пальцы. В ушах счастливой музыкой звучали Ромкины слова: «Это не потому, что я тебя не люблю»…

«Любит… Он меня любит… – билось в висках, и Лера, улыбаясь сквозь слёзы, торопливо отодвигалась от бархатного платья, чтобы не намочить его. – Любит… проговорился всё-таки… Ой, да что же это со мной, я с ума сейчас сойду… Любит… Господи, господи… Господи!..»

– По-моему, девочка, очень здравая мысль! – вещала из-за ширмы Софья Николаевна. Ширмой был отгорожен угол комнаты с роялем, и старая цыганка, спрятавшись за ней, облачалась в новое платье. При этом она болтала без умолку. Её внук и ученица сидели на диване напротив, она – взволнованная, он – сердитый.

– Ромка! Ты, балбес, не понимаешь, что это очень эффектно может смотреться – гитарист и танцовщица! Совсем другой вид! И живая музыка всегда выигрышнее этой вашей «фанеры»! Зрителю такие вещи нравятся! Мог бы и пообещать девочке! Она бы на сцене меньше тряслась: дебют всё-таки!

– Не буду я обещать, если сделать не смогу! – буркнул Роман. – Сказал – нет, значит – всё! И хватит мне мозги перетирать! Выйди, солнце наше, покажись!

Ширма поползла в сторону – и крайне довольная Софья Николаевна выплыла к зеркалу. У Леры перехватило дыхание: примерок было слишком мало, и она до последнего боялась, что где-нибудь будет морщиться или косо лежать ткань. Но вишнёвое, благородно играющее бархатом на свету платье «в пол» сидело как влитое. Клинья юбки переходили один в другой почти незаметно, струясь волнами и складками. «Сборка» на талии выглядела идеально. Лиф был скроен низко, как положено вечернему платью, но до самого горла поднималась вставка из прозрачного газа, добавляя изысканности. «Ой… – ошалело подумала Лера, впервые увидевшая своё платье «на фигуре». – Вот это да… Вот это я!»