— Трусость, не правда ли, сударыня? Да, и в самом деле он труслив, этот человек, если все оставил, чтобы разделить участь той, кому он не давал советов! Да, он самый настоящий эгоист, потому что пришел и сказал вам: «Вы хотите правды, сударыня, так вот она! Однако, если вашему королевскому высочеству угодно пойти на бессмысленную и в то же время неминуемую смерть, я пойду вместе с вами!»

Герцогиня немного помолчала, затем уже более мягким голосом произнесла:

— Я ценю вашу преданность, сударь, но вы плохо знаете Вандею, вы получали сведения только от тех, кто противится движению.

— Допустим, что вы правы, предположим, что вся Вандея поднимется на борьбу, соберет войска и не будет скупиться ни на кровь, ни на жертвы, но Вандея не вся Франция!

— После того как вы заявили, что парижане ненавидят лилии и презирают белое знамя, уж не хотите ли вы сказать, что вся Франция разделяет мнение столичных жителей?

— Увы! Сударыня, народу Франции не чужда логика. Это мы с вами гоняемся за химерами и мечтаем о союзе между божественным правом и верховной властью народа, хотя эти понятия и несовместимы друг с другом. Божественное право неизбежно приводит к абсолютизму, а Франция не желает неограниченной монархии.

— Абсолютизм! Абсолютизм! Громкие слова, чтобы пугать малышей.

— Нет, это не просто громкие слова. Они наводят ужас. Возможно, мы ближе находимся к цели, чем думаем; однако, сударыня, с сожалением должен вам признаться: я нисколько не верю, что Бог избрал вашего королевского сына для выполнения опасной миссии, заключающейся в том, чтобы надеть намордник на пасть льва, каким является народ.

— И почему?

— Потому что именно ему он не доверяет, потому что, увидев его издалека, лев встряхнет своей гривой, выпустит когти и оскалится, а если позволит подойти поближе, так только для того, чтобы броситься на него. О сударыня, нельзя без серьезных последствий быть внуком Людовика Четырнадцатого!

— Так, по-вашему, династия Бурбонов уже не имеет будущего?

— Боже сохрани, сударыня! Такие мысли даже не приходили мне ни разу в голову. Только я думаю, что с революциями так просто не покончить, — пусть все идет своим чередом; если же мы будем противиться, это будет равносильно попытке повернуть вспять горный поток и обратить его к истокам. Тут уж либо русло переполнится живительной влагой — и в этом случае, зная ваши патриотические чувства, сударыня, я вряд ли поверю в то, что вы с этим примиритесь; либо истоки высохнут — и тогда ошибки тех, кто захватил власть, будут выгодны вашему сыну и принесут ему больше пользы, чем все, что он попытался бы сделать.

— Но, сударь, все это может длиться до скончания века!

— Сударыня, его величество Генрих Пятый является олицетворением закона, а закон, как и Бог, вечен.

— Итак, по-вашему, я должна оставить всякую надежду, бросить друзей, изъявивших желание поддержать меня, и через три дня, когда они возьмут в руки оружие и будут напрасно искать меня в своих рядах, передать через постороннего им человека: «Мария Каролина, за которую вы были готовы драться и отдать жизнь, больше не верит в победу и отступила без боя, Мария Каролина струсила…» О! Нет, никогда, никогда!

— У ваших друзей, сударыня, не будет морального права вас упрекать, ибо через три дня никто не соберется под вашими знаменами.

— Но разве вам не известно, что сбор назначен на двадцать четвертое?

— Ваши друзья получили другой приказ.

— Когда?

— Сегодня.

— Сегодня? — воскликнула герцогиня, сдвинув брови и приподнимаясь в постели. — Откуда исходит этот приказ?

— Из Нанта.

— Кто же его отдал?

— Тот, на кого вы возложили общее руководство.

— Маршал?

— Маршал только выполнил решение парижского комитета.

— В таком случае, — воскликнула герцогиня, — со мной уже перестали считаться?

— Напротив, сударыня, — воскликнул посланец, встав на одно колено и молитвенно сложив ладони, — вы для нас все! Именно потому мы оберегаем вас и не хотим, чтобы вы тратили силы на заранее обреченное на провал дело, именно потому нас пугает, что поражение не прибавит вам популярности!

— Сударь, сударь, — сказала герцогиня, — если бы у Марии Терезии были такие же робкие советники, как у меня, ей бы никогда не удалось отвоевать трон для своего сына!

— Напротив, желая, чтобы ваш сын мог претендовать на трон позднее, мы вам говорим: «Уезжайте из Франции и, вместо того чтобы стать демоном войны, позвольте нам сделать вас ангелом мира!»

— О! — воскликнула герцогиня, прикрыв глаза уже не ладонями, а сжатыми кулаками. — Какой стыд! Какая трусость!

Метр Марк продолжал, словно не слышал ее слов или же скорее потому, что решение, которое ему надлежало довести до сведения Мадам, было окончательным и бесповоротным:

— Нами уже приняты необходимые меры предосторожности, чтобы Мадам могла беспрепятственно покинуть Францию: в бухте Бурнёф вас ждет корабль, и через три часа ваше высочество уже сможет подняться на его борт.