— Мари, здесь был Мишель! — воскликнула она, и ее губы дрогнули.

— Сестра, — произнесла Мари, падая перед ней на колени, — клянусь…

Берта прервала девушку на полуслове.

— Не клянитесь, не обманывайте: я узнала его голос.

Берта оттолкнула Мари с такой силой, что бедняжка упала. Перешагнув через распростершуюся сестру, она выбежала из комнаты, словно разъяренная львица, у которой только что украли детенышей, стремительно спустилась по лестнице, пересекла мельницу и выскочила во двор.

Там, к великому своему удивлению, она увидела Мишеля: он спокойно сидел на крыльце рядом с Жаном Уллье.

Берта направилась прямо к нему.

— Вы давно здесь? — спросила она его резким и отрывистым голосом.

Мишель махнул рукой, словно давая понять: «Пусть за меня ответит Жан Уллье».

— Вот уже три четверти часа, как барон оказывает мне честь, беседуя со мной, — ответил егерь.

Берта пристально посмотрела на старого вандейца.

— Странно! — промолвила она.

— Что же тут может быть странного? — спросил Жан Уллье, в свою очередь взглянув на Берту.

— Однако, — произнесла девушка, обращаясь скорее не к Жану Уллье, а к Мишелю, — мне показалось, будто вы только что разговаривали с моей сестрой у окна, а затем спустились по мельничному колесу точно так же, как перед тем забрались по нему.

— Да, в самом деле, такой силач, как господин барон, сдается мне, вполне способен на такой подвиг, — заметил Жан Уллье.

— Но, Жан, кто же, по-вашему, это мог быть, если не он? — спросила Берта, с досадой топнув ногой.

— Ну, хотя бы кто-то из пьянчужек, что собрались внизу, решивший показать свою ловкость.

— Но я застала Мари взволнованной, дрожащей и бледной.

— Она дрожала от страха! — сказал Жан Уллье. — Неужели вы считаете ее такой же бесстрашной, как и вы?

Берта задумалась.

Зная, насколько плохо Жан Уллье относился к молодому барону, она не могла подумать, что он мог стать его сообщником.

И тут она вспомнила об упавшей Мари, которую оставила лежащей в обмороке на полу.

— Да, Жан Уллье, — произнесла она, — ты прав: бедное дитя испугалось, а я своей резкостью лишь еще больше смутила ее. О! Любовь совсем свела меня с ума.

И, не сказав Мишелю и Жану Уллье больше ни слова, она бросилась к мельнице.

Жан Уллье взглянул на Мишеля — тот мгновенно опустил глаза.

— Я не стану вас упрекать, — обратился он к молодому человеку, — вы и сами видите, на какой пороховой бочке вы сидите! Теперь можете себе представить, что бы произошло, если бы я не пришел вам на помощь и не солгал, — да простит меня Бог! — словно всю жизнь только это и делал.

— Да, — произнес Мишель, — вы правы, Жан, и в доказательство тому я клянусь пойти вместе с вами, так как окончательно понял, что не могу здесь больше оставаться.

— Хорошо!.. Скоро выходит в поход отряд из Нанта; маркиз со своими бойцами присоединится к нему; уходите вместе с ними; только держитесь в самом конце колонны и подождите меня в условленном месте.

Мишель пошел седлать лошадь, а Жан Уллье тем временем направился к маркизу за последними наказами.

Вандейцы, стоявшие в саду лагерем, быстро построились; оружие поблескивало в тени, всех охватило нетерпеливое радостное волнение.

Из дома в сопровождении командиров вышел Малыш Пьер и направился в их сторону.

Едва он показался на пороге, как солдаты встретили его восторженным «ура»; в едином порыве они обнажили сабли, чтобы приветствовать женщину, за которую шли на смерть.

— Друзья мои, — обратился к солдатам Малыш Пьер, — я обещала, что выйду к вам на первом же построении, и вот я здесь перед вами! Я разделю вашу участь, независимо от того, выпадет ли на нашу долю победа или поражение. Если я не могу, как это сделал бы мой сын, собрать вас вокруг моего султана, но я могу поступить так же, как поступил бы мой сын: я умру вместе с вами! Вперед, сыны храбрецов! Вас зовут честь и долг!

Речь Малыша Пьера была встречена возгласами: «Да здравствует Генрих Пятый! Да здравствует Мария Каролина!» Малыш Пьер обратился с короткой речью и к знакомым ему командирам; затем маленькое войско, от которого зависела судьба самой древней европейской монархии, двинулось в направлении Вьейвиня.

Тем временем Берта оказывала помощь Мари с таким усердием, на какое только была способна после того, как она снова обрела разум и, главное, душу.

Она отнесла сестру на кровать и приложила к ее лицу намоченный в холодной воде носовой платок.