Разумеется, ни первое, ни второе. Никто не обманывает ничьих ожиданий. Все дело в том, что свойства, делающие элитное учебное заведение привлекательным для самых успешных, превращают его в очень трудное место для всех остальных. Это иной вариант развития событий, чем в случае Кэролайн Сакс. По-настоящему талантливые студенты попадают в большой пруд и тонут в нем.

Кстати, вы знаете, какое элитное учебное заведение вот уже 50 лет признает опасности большого пруда? Гарвард! В 1960-х годах Фред Глимп занял должность руководителя приемной комиссии и принялся реализовывать политику так называемой «счастливой посредственности». В одной из первых своих служебных записок на новом посту он писал: «В любой группе, какой бы сильной та ни была, всегда найдутся посредственные студенты, попадающие в нижние 25 % по успеваемости. Каковы последствия ощущения себя середняком даже в очень сильной группе? Можно ли выделить определенные типажи: тех, кому психологическая устойчивость позволяет быть “счастливыми”, и тех, кто готов выжимать все возможное из образования, оставаясь при этом в той самой нижней четверти?» Он прекрасно понимал: большой пруд выбивает из колеи всех, кроме самых лучших. По мнению Глимпа, его работа состояла в поиске студентов, имеющих достаточно достижений неакадемического характера, чтобы справиться со стрессом очень маленькой рыбки в очень большом пруду Гарварда. Так Гарвард положил начало существующей и по сей день практике, предусматривающей набор значительного числа одаренных спортсменов, чья академическая подготовка сильно не дотягивала до уровня остальных однокурсников. Если уж кому-то приходится попадать в отстающие, гласит теория, пусть у него имеется альтернативная возможность реализовать себя на футбольном поле.

Точно такая же логика применима к дебатам по поводу позитивной дискриминации. В Соединенных Штатах разгораются многочисленные споры относительно того, должны ли колледжи и профессиональные школы снижать требования для меньшинств, чьи возможности ограничены. Сторонники позитивной дискриминации утверждают, что помощь меньшинствам в поступлении в учебные заведения с жестким отбором оправдана, учитывая долгую историю дискриминации. Противники возражают, что учеба в заведениях с жесткими критериями отбора настолько важна, что зачисление должно производиться исключительно на основании академических заслуг. Группа, занимающая нейтральную позицию, заявляет, что использование расы в качестве повода для преференций неверно и стоит позаботиться о преференциях для бедных. Все три упомянутые группы не ставят под сомнение тот факт, что учеба в крутом учебном заведении является настолько серьезным преимуществом, что за небольшое число мест на самом верху нужно обязательно бороться. Но почему, скажите ради Бога, люди так убеждены в ценности мест на самом верху и необходимости за них бороться?

Позитивная дискриминация наиболее рьяно практикуется в юридических школах, где черным студентам традиционно предлагаются позиции на один уровень выше, чем те в ином случае могли бы занять. Результат? По словам профессора права Ричарда Сандера, более половины студентов-афроамериканцев, изучающих юриспруденцию в Соединенных Штатах, – 51,6 % – занимают последние 10 % в своей группе и почти три четверти попадают в нижние 20 % [18] . Прочитав о том, как трудно получить STEM-диплом тем, кто находится в нижней части класса по успеваемости, вы, я думаю, согласитесь с тем, что эти данные пугают. Помните слова Кэролайн Сакс: «Другие люди овладевают материалом, даже те, кто поначалу смыслил в нем не больше моего, а я просто не могу освоить такой тип мышления»? Сакс – девушка не глупая. Она очень, очень умна. Однако Университет Брауна породил у нее комплекс неполноценности, и если бы она действительно хотела получить диплом по естественным наукам, оптимальным для нее решением был бы переход на одну ступеньку ниже и перевод в Мэриленд. Ни один человек в здравом уме не посоветовал бы ей перевестись в еще более конкурентное учебное заведение вроде Стэнфорда или МТИ. Тем не менее, когда речь заходит о позитивной дискриминации, именно это мы и делаем. Мы предлагаем одаренным студентам вроде Кэролайн Сакс – только черным – подняться на одну ступень выше. А почему мы так поступаем? Потому что считаем, что тем самым оказываем им помощь.

Вне всякого сомнения, по всем возможным критериям – вероятность окончания юридической школы, вероятность сдачи экзамена на адвоката, вероятность дальнейшей практики – черные студенты, выбирающие большой пруд, который предлагает позитивная дискриминация, демонстрируют заметно менее высокие достижения, чем обладатели аналогичных дипломов, но посещавшие свои «естественные» учебные заведения.

Правда, очень странно, насколько редко подобные опасения обсуждаются публично. Родители до сих пор убеждают детей выбирать самые лучшие учебные заведения, мотивируя это тем, что это позволит им в будущем заниматься тем, чего они только пожелают. Мы принимаем как должное, что большой пруд открывает более широкие перспективы, равно как и то, что учиться в маленьком классе всегда лучше. В наших головах прочно засело определение преимущества, и это определение неверное. И что происходит в результате? Мы допускаем ошибки. Неправильно толкуем схватки между гигантами и недооцененными выскочками. Недооцениваем степень свободы, которую предоставляет то, что на первый взгляд кажется недостатком. Именно маленький пруд повышает шансы заниматься тем, чем вам заблагорассудится.

На момент поступления в колледж Кэролайн Сакс не подозревала, что рискует своим любимым делом. Теперь она это понимает. В конце разговора я спросил у своей собеседницы, что бы изменилось, выбери она Мэрилендский университет, иными словами, стань она большой рыбой в маленьком пруду. Девушка ответила без колебаний: «Я бы до сих пор занималась наукой».

«Я обожал учиться, очень любил ходить в школу и хорошо учился, – начал рассказывать Стивен Рэндольф [19] , высокий молодой человек с тщательно расчесанными каштановыми волосами и аккуратно отутюженными брюками. – Алгеброй я заинтересовался в четвертом классе, а геометрией в шестом. К тому моменту, как я перешел в шестой класс, я изучал математику, биологию, химию и углубленный курс истории США для старших классов. Помимо этого, начиная с пятого класса я посещал местный колледж, где изучал математику и некоторые другие науки. Думаю, на момент окончания средней школы у меня было достаточно зачетных единиц, чтобы получить степень бакалавра в Университете Джорджии. Я просто уверен в этом».

Каждый день, начиная с первого класса и до окончания средней школы, Рэндольф приходил на занятия в галстуке. «Выглядел я странно и чувствовал себя неловко. Но все равно продолжал его носить. Не помню, как все началось. Просто однажды в первом классе захотел надеть галстук, так оно и повелось. Я был ботаном, наверное».

На выпускном вечере Рэндольф произносил прощальную речь. Его баллы для поступления в колледж были практически идеальными. Он мог выбирать между Гарвардом и МТИ и выбрал Гарвард. В первую неделю занятий он бродил по территории университета и удивлялся своему везению. «Мне подумалось, что вокруг меня студенты, попавшие в Гарвард. Странные мысли, но я все время думал: “Здесь такие интересные, умные и удивительные люди. Будет просто классно”. Я был полон энтузиазма».

Его рассказ, почти слово в слово повторявший историю Кэролайн Сакс, еще раз подчеркивает выдающееся достижение импрессионистов. Они были художественными гениями, но при этом обладали редкой житейской мудростью. Они смогли трезво оценить то, что остальной мир воспринимал как невероятное преимущество. Моне, Дега, Сезанн, Ренуар и Писсарро выбрали бы второй университет из списка.

Так что же произошло со Стивеном Рэндольфом в Гарварде? Думаю, вы и сами уже догадались. На третьем курсе он записался на «Квантовую механику». «Я не мог похвастаться высокими оценками, – признал он. – Думал, получу четверку с минусом (это была самая низкая оценка в его жизни). Мне казалось, у меня получается либо плохо, либо недостаточно хорошо. Может быть, я считал, что должен превзойти всех или продемонстрировать гениальные результаты, чтобы был смысл в дальнейшей учебе. Некоторые схватывали материал гораздо быстрее, и, как правило, ты ориентируешься именно на них, а не на тех, кто так же плавает, как и ты».

«Материал меня увлекал, – продолжил молодой человек. – Однако первые недели меня немного подкосили, сидишь в классе, ничего не понимаешь и думаешь: “Я никогда с этим не разберусь!” Потом ты решаешь задачки, разбираешься по чуть-чуть в одном, в другом, но постоянно думаешь о том, что другие студенты разбираются куда лучше тебя. Думаю, отличительная черта Гарварда в том, что здесь слишком много умных людей и среди них очень трудно чувствовать себя умным». Стивен решил бросить учебу.

«Знаете, решение математической задачи дарит чувство удовлетворения, – заметил Рэндольф, и на его лице промелькнуло почти тоскливое выражение. – Ты начинаешь работать с проблемой, которую не можешь решить, но тебе известны определенные правила и методы, которыми можно пользоваться, и зачастую промежуточный результат, получаемый во время процесса, намного сложнее исходных данных, а конечный результат простой. И проделать этот путь очень интересно». Рэндольф поступил туда, куда хотел. Но получил ли он желаемое образование? «Думаю, в общем и целом, я доволен тем, как сложились обстоятельства, – сказал он. А затем немного печально рассмеялся. – По крайней мере я сам себя в этом убеждаю».