По окончании средней школы Буа не имел особых амбиций. Оценки у него были очень неровные. К тому времени семья перебралась в Южную Калифорнию, где экономика находилась в самом расцвете. Он нашел работу в строительной сфере. «Работа на улице, с мужчинами старше меня по возрасту, – вспоминает Буа. – Я зарабатывал столько денег, сколько и не мечтал. Было классно». После этого он какое-то время проработал счетоводом в банке, да еще играл в бридж. «Это была классная жизнь. Я бы еще так пожил какое-то время. Но после рождения нашего первого ребенка жена всерьез обеспокоилась моим будущим». Она принесла домой брошюры и буклеты из местных колледжей и университетов. Буа вспомнил, что в детстве его восхищала юриспруденция, и решил поступить в юридическую школу. Сегодня Дэвид Буа один из самых известных в мире адвокатов.

Как же удалось Буа проделать путь от строителя со средним образованием до блестящего адвоката, одного из лучших в своей области? Это величайшая загадка. Ведь вся юриспруденция основана на чтении: здесь постоянно приходится что-то читать: описания прецедентов, заключения экспертов, логические построения, а Буа как раз из тех, для кого чтение сопряжено с огромными трудностями. Уму непостижимо, как ему пришло в голову заняться этой профессией. Но не будем забывать: если вы читаете эту книгу, значит, вы умеете читать, другими словами, никогда не задумывались о всяческих приемах, обходных путях и стратегиях, которые помогают избегать чтения.

Буа поступил в колледж при Университете Редлендс, маленьком частном университете в часе езды к востоку от Лос-Анджелеса.

Выбор учебного заведения – мудрое решение. Редлендс – маленький пруд. Буа там блистал. Он усердно учился и был очень хорошо организованным, потому что понимал: иного пути нет. Затем ему повезло. Получение степени в Редлендс предусматривало ряд основных курсов, где нужно было много читать. Однако в те годы подавать заявление в юридическую школу можно было, не имея диплома колледжа. Буа просто пропустил основные курсы. «Помню, как я радовался, когда выяснил, что в юридическую школу можно поступить, не отучившись в колледже, – вспоминает он. – Я просто не мог поверить своему счастью».

В юридической школе, понятное дело, читать требовалось еще больше. Но Буа нашел резюме основных прецедентов, пособия, содержащие выжимки из заключений Верховного суда на одну страницу или около того. «Кто-то скажет, что это неправильный способ обучения в юридической школе, – заметил Буа. – Однако он отлично работает». К тому же он умел слушать. «Практически всю свою жизнь я только и делал, что слушал. Мне пришлось научиться слушать, поскольку по-другому я учиться не мог. Я помню, что говорят люди, помню слова, которые они используют». Сидя на лекциях, он внимательно слушал и старательно впитывал материал, в то время как остальные яростно строчили в тетрадях, рисовали, дремали или пересаживались с места на место. К этому моменту его память превратилась в мощный инструмент. В конце концов, он упражнял ее с самого детства, когда мать читала ему книжки, а он запоминал все услышанное. Его однокурсники, делая пометки, рисуя или погружаясь в дремоту, многое упускали. Их внимание рассеивалось. У Буа подобной проблемы не возникало. Пусть он не умел читать, но его навыки, оттачиваемые неспособностью читать, оказались куда более полезными. Учебу он начал в Северо-Западной юридической школе, а потом перевелся в Йель.

Завершив образование, Буа не стал заниматься корпоративным правом. Это было бы глупо: юристам-корпоративщикам приходится перелопачивать горы документов, не упуская при этом из виду, что где-то там, на странице 367, есть малюсенькая, но очень важная сноска. Он стал судебным адвокатом, выбрав специализацию, при которой нужно много говорить и быстро соображать. Приходилось запоминать все, что требовалось сказать. Иногда в суде он запинался, если в процессе чтения попадалось слово, которое он не мог быстро обработать. Поэтому он останавливался и произносил его по буквам, как школьник на состязании по орфографии. Неловкие ситуации. Хотя выглядело это скорее как проявление эксцентричности, нежели как реальная проблема. В 1990-е годы он возглавлял команду обвинения в деле о нарушении Microsoft антимонопольного законодательства и в ходе судебного процесса постоянно произносил «логин» как «лотин», типичная ошибка для дислектика. И при этом ему не было равных при перекрестном допросе свидетелей, поскольку здесь не было никаких нюансов значений, завуалированных отговорок или специфического и многозначительного выбора слов, смысл которых от него ускользал. И никаких случайных комментариев или признаний за час, день или неделю до судебного процесса, которые он бы не смог услышать, зафиксировать и запомнить.

«Умей я быстрее читать, многие вещи давались бы мне гораздо проще, – заметил Буа. – Это бесспорно. С другой стороны, неумение читать и обучение через слушание и задавание вопросов означают необходимость все упрощать, чтобы дойти до самой сути. А это весьма ценное умение, ведь на судебном процессе ни у судей, ни у присяжных нет ни времени, ни возможности вникать во все тонкости обсуждаемого предмета. Моя сильная сторона – умение представить дело доходчиво». Его противники, книжные черви, обычно штудируют все доступные материалы по теме. Но раз за разом погрязают в избыточных подробностях. Не таков Буа.

Одно из самых известных его дел – «Холлингсворт против Шварценеггера» [22] – строилось вокруг калифорнийского закона, ограничивающего понятие брака союзом мужчины и женщины. Буа выступал против неконституционности закона и в ходе памятного перекрестного допроса на процессе в пух и прах разбил главного эксперта противной стороны, Дэвида Бланкенхорна, заставив того признать большую часть выдвигаемых командой Буа аргументов.

«При подготовке свидетелей мы постоянно советуем им не торопиться, – рассказывает Буа. – Даже если в этом нет нужды. Потому что обязательно будут моменты, когда придется замедлиться, и не стоит изменением темпа речи показывать тому, кто ведет допрос, что вы раздумываете над ответом. “Итак, когда вы родились?”» – Он говорил медленно и внятно. – «“В… 1941… году”. Не нужно вот этого “Одиннадцатогомарта1941 годавшестьтридцатьутра”, пусть даже вы не пытаетесь скрыть сей факт. Ваш ответ на простые вопросы должен звучать точно так же, как и ответ на сложные, тогда по манере речи нельзя будет установить, какие вопросы для вас простые, а какие вызывают затруднение».

Стоило Бланкенхорну в самые ответственные моменты хоть чуть-чуть замешкаться с ответом, Буа тут же хватался за это. «Все дело в интонации, темпе и словах, которые он использовал. Кое-что могут подсказать паузы. Он медлил, когда пытался сформулировать фразу. Если к нему прислушаться, то можно было выделить моменты, где он чувствовал себя некомфортно, где использовал невразумительное слово. И сконцентрировавшись на этих моментах, я сумел заставить его признать ключевые положения нашей аргументации».