Он повернулся и подошел к углу с бумажным фоном, где Лорис сидела под лампами на высоком табурете. Остановившись у экрана-отражателя, он на мгновение пристально посмотрел на нее; казалось, что он старается навсегда запечатлеть Лорис в своей памяти. Время от времени он качал головой, будто бы принимая и отрицая в голове различные варианты.

Наконец он одобрительно кивнул.

— Все! Я нашел. Как только увидел ее, у меня появилось гложущее чувство: что-то не так. Теперь я понял. Она не брюнетка. Она блондинка.

— Блондинка? — с сомнением воскликнул Тони.

— Ты только посмотри на нее, — упорствовал Каган. — Неужели это цвет кожи брюнетки? Ты не видишь, что она настолько прозрачна, что просвечивается на свету.

Должно быть, для Тони это было слишком.

— Даже с этими... с такой чувственной фигурой, в ней есть что-то эфемерное.

— Эфемерное? — с издевкой усмехнулся Тони. — С такими титьками и такой задницей?

— Тони, ты хотя бы на минуту можешь оторваться от ее титек и задницы и увидеть что-то еще? — холодно сказал Каган, стирая ухмылку со своего лица. — Не думаю, что ты до конца оценил, кого привел сюда. В хороших руках эта девочка может пойти очень далеко. Мы сейчас говорим об уровне звезды.

Сердце Лорис почти остановилось. Хотя ей не нравилось, что о ней говорят в третьем лице, она ощущала глубокую признательность, что такой человек, как Каган с его репутацией, подумал о ней как о звезде.

— Это верно, она просто излучает секс, — продолжал он, — но ведь она даже не знает об этом. Она полный младенец. В этом и состоит ее интригующая изюминка. — Он улыбнулся. — Как блондинка она будет просто разрушительницей мужских сердец.

В глазах Тони не было такой уверенности.

Каган был слишком погружен в свое видение, чтобы заметить это. Ему не надо было больше смотреть на Лорис: он уже создал ее.

— Блондинка, цвета шампанского. Ничего латунного или дешевого. То, как выглядят секс-бомбы Голливуда сегодня, приведет его к смерти. Единственно, чего мы добиваемся, — это секс-символ восьмидесятых: умную, независимую, чувственную, но сдержанную. — Он обернулся к Тони. — И еще раз, как ее зовут?

— Лорис Касталди.

— Нам, конечно, надо с этим что-то делать, — пробормотал он, наступая на бумажный фон. — Лорис, я не хочу смущать тебя, дорогая, но...

Изящным движением он указал на ее бюст.

— Это на самом деле все твое?

— Это все ее, и с этим все в порядке, — поспешил Тони ответить за нее. — Я лично в этом убедился.

Лорис съежилась.

— И неужели он держится... без бюстгальтера?

— Ты можешь посмотреть и убедиться в этом сам, Алекс, — заверил его Тони с грязной усмешкой собственника. — Хей, Лорис, сними-ка свой бюстгальтер.

Лорис с недоумением уставилась на него; она подумала, что ослышалась.

— Бюстгальтер, Лорис, сними!

— Не бери в голову, Тони. Если девочка так смущается.

— Чего смущается? Это ее работа, и она знает об этом. Мы все здесь деловые люди.

Сделав несколько нетерпеливых шагов, он оказался перед ней, спиной к Кагану.

— И в чем проблема?

— Ты не говорил мне, что я должна буду...

— Я тебе сейчас это говорю, — сказал он свистящим от напряжения шепотом, кулаки его стали сжиматься. — У нас договор, ты помнишь? Я это делаю исключительно для тебя. Почему ты пытаешься сделать так, чтобы я выглядел дерьмом? Снимай бюстгальтер.

— Тони, пожалуйста, не заставляй меня делать этого.

— Ты собираешься заниматься делом или нет? Потому что если у тебя нет желания, а хочешь, чтобы просто потакали всем твоим прихотям, — забудь о карьере актрисы прямо сейчас.

Схватив Лорис за руку, он сорвал ее с табурета.

— Надевай свои шмотки и проваливай. Возвращайся к своей дерьмовой стойке. Однажды потерявший — навсегда потерявший.

Лорис вслепую нащупывала застежку бюстгальтера на спине, но пальцы так дрожали, что она никак не могла расстегнуть. Оттолкнув ее руки, Тони одним рывком расстегнул и стянул бюстгальтер. Помахав над головой розовым в горошек трофеем, он принес его Алексу Кагану.

— Ну и как?

Каган, прикованный к месту, был безмолвен. Он почувствовал что-то похожее на удар в солнечное сплетение от увиденного им совершенства формы и игры света на безупречном теле.

Тони сознавал, что сделал ему «хук».

— Итак, что ты думаешь, Алекс?

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Тони, — начал он объективно-критическим тоном. — Они налитые, твердые и высокие. Просто прелестная, изысканная кожа. — Он почувствовал, как по спине у него побежали легкие мурашки. — С сочным кремовым отблеском, как на картинах Рубенса.