– Командир…

– Сутки, ребятки! Я прошу только сутки

И застыл, будто окаменев в неподвижной позе. Не сводя «взгляда» с рукояти ножа.

– Пошли, волчата. Командир просит.

Войтик решительно подтолкнул Толяна плечом к двери, обхватил за плечи Веселина и Щира и так же решительно отправил их вслед за Толяном. Гном и Бодрен вышли сами, не дожидаясь его приглашения. Купава осторожно притворила за ними двери и устроилась на лавке у противоположной стены, решив, что его распоряжения ее не касаются.

Если бы мог жрец Нахсор непременно потирал бы руки.

Внизу догорало сражение. Последнее сражение. Так ему думалось, когда он увидел тысячи и тысячи умертвий, а посреди кучку, зажатых в кольцо воинов и горящую деревянную крепость.

Да, это была армия, не знающая поражений. Воины, которых нельзя не убить, не остановить. Сколь долго еще может продержаться эта крохотная деревянная крепостца против его воинства?

Несколько раз он ловил на себе холодный уверенный взгляд и заливался язвительным торжествующим смехом.

Под жертвенным ножом медленно умирает истерзанное бесконечными муками тело. Но ему еще долго не суждено умереть. Страдания должны наполнить, напитать древний камень живой кровью и жизненной силой. Вопли сотрясают стены величественного черного зала.

Нахсор досадливо поморщился.

Не от сострадания. И не от жалости. Вопли и стоны мешают спокойному течению мысли.

Вопли отвлекают его сознание от созерцания победного сражения, мешают насладиться в полной мере поражением таинственного врага.

Как легко было загнать его в ловушку.

Легкое дуновенье ветерка и красная жилка в кучке пепла сдвинулась на волосок. Ровно настолько, чтобы этот городок стал их могилой. А забраться в пьяный мозг северного дикаря? Да, это сможет сделать даже последний из его жрецов!

Это была бы славная месть!

За все неудачи. За погубленную жизнь еще не родившихся черных деревьев. За.… Впрочем, до беды еще далеко. Уцелей даже одна, две ветки и лес спасен. Две – три сотни лет и новый лес встанет над этим миром. Краткий мир в его бесконечной жизни. Еще миг и мешать будет уже не кому.

Нелепая случайность вмешалась в его планы. Пьяная дурь и животная похоть дикаря, прельстившегося на прелести юной красотки. Всего лишь случайность, внушал он себе, рассеянно наблюдая за тем, как неудержимо катится, надвигаясь на крепость, его армия. Что может сделать меч или топор?

Да, жизнь ужасна. Желания, страсти иссушают ее.

Что может быть прекрасней смерти?

Заклинание, над которым он столько бился, уступает его настойчивости.

Там, в лесу была только первая попытка. Только чуть-чуть приоткрыл завесу тайны.

У города он уже был смелее. Ощущение безудержной силы и безграничной власти целиком захватило его.

Хотелось петь и кричать.

Но он уже давно не делал этого. Все эмоции в далеком прошлом. Власть должна быть холодной и рассудочной. Если она власть.

Вот то, к чему он стремился. Подданные, которым от него ничего не надо, которые ничего не требуют, не лезут с советами. Не торчат перед глазами. И послушно умирают, чтобы жить вечно. И умирать по его воле снова и снова.

Сколько сил потратил он, чтобы понять силу заклинания. Чтобы разобраться в снадобьях племени, пытающегося поддержать еле тлеющую жизнь в давно умершей плоти, сколько драгоценного времени, своего времени, затратил, чтобы сохранять их плоть и по сию пору, пряча от убийственного света под угрюмыми черными балахонами. Вместе со знаниями, истинной цены которым, они и сами не ведают.

Одна и та же бесконечная мысль. Днями, неделями, годами.…Но отрешиться от нее не может. Сладкая мысль. Напоминает о грандиозности его труда. Не дает забыть о своем величии.

А все так просто.

И даже это мерзкое стонущее тело, это бесполезное существо не более чем привычный ритуал. Бесполезный для него, но такой значительный для тех, кто его окружает. И для того, кто обретет в долгожданной смерти вечность.

Не о том ли молит он взглядом, обезумевших от страданий, глаз?

Снова убежала мысль в неведомые дали.

Кого заклинает о помощи этот слепец, требовательно и властно вскинув руки над головой и всадив убийственные лезвия своих мечей в землю по самую рукоять, в прах того, кто безропотно выпустил наверх его воинство?

Неужели к тому немощному богу, который еще в незапамятные времени, истерзал свое сердце в бесконечных спорах с этими алчными двуногими тварями? И, иссушив свою душу в тщете их бессмысленных жалоб, закрылся в своих небесных чертогах и навсегда отвернул свой лик?

Нет, не понять и ему, жалкому старцу, что нельзя убить того, кто уже мертв.