В разговоре с подругой-еврейкой ей стало ясно, что все её еврейские друзья, знакомые, родственники и вообще все евреи обвинят её в предательстве своего народа, если она предстанет на суде над Демьянюком в качестве свидетеля защиты: «Она [подруга Лофтус] считала, что я её предала. Хуже того, гораздо хуже: я предала свой народ, своё наследие, свою расу. Я предала их всех, думая, что, может быть, Джон Демьянюк невиновен»[879].

С: Лофтус считает евреев расой?!

Р: Похоже на то. В конце концов она решила не выступать в суде в качестве свидетеля защиты. За ходом судебных заседаний она наблюдала с места для зрителей и составила не один подробный отчёт о том, как сильно она сочувствовала остальным евреям и свидетелям, которые отчаянно боролись со своей памятью. Зато по отношению к обвиняемому никаких симпатий она не испытывала. Иначе говоря, г-жа Лофтус, гражданка США, бросила Демьянюка в беде, так как она чувствовала большее обязательство перед еврейством, членом которого она являлась, нежели перед истиной и перед человеком, который, как и она, был американским гражданином. Она была готова допустить убийство невинного человека, пусть даже она и помогла найти другого эксперта, который бы оценил степень надёжности памяти свидетелей. То, что Демьянюк— первоначально осуждённый на смерть— не был казнён, но был в итоге оправдан и выпущен на свободу, произошло исключительно благодаря настойчивости его адвокатов и поддержке, оказанной им различными исследователями-ревизионистами[881].

Внушение и воображение способствуют внедрению в память событий, не происходивших описанным образом или не происходивших вовсе. Из-за этого ко многим рассказам о перенесённых травмах (таких как, к примеру, сексуальное надругательство в раннем детстве) нужно относиться

скептически.

Элизабет Лофтус, всемирно признанный эксперт, крайне расхваливаемый за свои заявления о ненадёжности человеческой

памяти[880].

Внушение и воображение способствуют внедрению в память событий, не происходивших описанным образом или не происходивших вовсе. Из-за этого ко многим рассказам о перенесённых травмах (таких как, к примеру, знакомство с газовыми камерами во время «холокоста») нужно относиться скептически.

Стандартное заявление, делаемое ревизионистами; наказуемо тюремным сроком до десяти лет в Г ермании, Австрии, Швейцарии, Франции, Бельгии, Польше и Израиле

С: Она, небось, придёт в ещё больший ужас, когда на неё начнут ссылаться «отрицатели холокоста»!

Р: Уже начали. И вот какова была её реакция, когда она об этом узнала: «Она была просто шокирована и не знала, что происходит»[882].

С: Таким образом, Лофтус ещё не готова применить результаты своих исследований к судебным делам, затрагивающим членов её «расы».

Р: Именно так. Однако это делает её как свидетеля ещё более заслуживающим доверия, поскольку никто не может отвергнуть её результаты как «антисемитские» или «неонацистские».

Как мы позже увидим, суд над Демьянюком не сильно отличался от других широко разрекламированных процессов над «нацистскими преступниками», таких как иерусалимский процесс Эйхмана, Освенцимский процесс во Франкфурте (Франкфуртский процесс), Майданский процесс в Дюссельдорфе, суд над Клаусом Барби, Морисом Папоном, Эрихом Прибке и т.д.

К перечисленным Лофтус факторам, способствующим искажению памяти свидетелей, которые дают показания против «нацистских преступников» (я их обозначил от а) до е)), я хотел бы добавить ряд дополнительных факторов:

ж) Следует предположить, что Лофтус обладает более высоким чувством профессиональной этики и большим уважением к истине, нежели среднестатистический свидетель. Но даже она не смогла себя перебороть и привести оправдательные доказательства, поскольку это, по её словам, было бы равносильно «предательству» её народа. Интересно, Лофтус вообще понимает, о чём говорит? Для евреев истина достойна презрения, если она не способна принести пользу евреям, зато ложь или обычное безразличие к несправедливости вполне приемлемы, если это служит на благо евреям. Сколько же тогда любви к истине следует ожидать от «обычных» еврейских свидетелей, не отягчённых профессиональной этикой?

з) Рассказы всевозможных свидетелей о пережитом всегда распространялись устным путём, в письменной форме, по радио и телевидению и, в частности, среди самих свидетелей путём личного обмена информацией или через миссии помощи, основанные в лагерях сразу же после войны.

и) Тема холокоста стала вездесущей во всех западных сообществах самое позднее с конца 70-х годов, причём в самой что ни на есть односторонней манере.

к) В том, что касается холокоста, считается не только крайне вредным для общества, но и преступным не знать одно, не распознавать другое и сомневаться в третьем. Поэтому на свидетелей оказывается громадное общественное давление, чтобы они вспоминали одни вещи и замалчивали другие.

Эти четыре фактора способствуют грубому искажению памяти в ещё большей манере, нежели факторы, перечисленные Лофтус.

С: Всё это звучит красиво, но это всего лишь теория. Есть ли какие-нибудь доказательства того, что подобные манипуляции с памятью имели место на практике?

Р: Позвольте мне сначала процитировать двух всемирно известных «охотников за нацистами». Первый — это Эфраим Цурофф из Израиля. В своей книге «Род занятий — охота за нацистами» он описывает свои поиски Йозефа Менгеле, в прошлом — врача в Освенциме. Сегодня Менгеле известен как «ангел смерти» Освенцима, будто бы проводивший жестокие опыты на бесчисленном количестве заключённых и будто бы участвовавший в убийстве сотен тысяч людей в газовых камерах[883].

Во время своего расследования Цурофф столкнулся с поразительным фактом (поразительным для него): сразу же после войны бывшие узники описывали Менгеле вовсе не тем безжалостным преступником, каким его описывали через двадцать лет и позже: «Содержание этих статей[884] оказалось весьма неожиданным, поскольку из них следовало, что Менгеле 1985 года, когда он уже стал символом зла и олицетворением извращения науки, не пользовался той же дурной славой в 1947 году. [...] Менгеле не считался очень крупным преступником [в 1947 г.], и его предполагаемый арест не рассматривался в качестве события чрезвычайной важности. [...] Это было, по сути, первым указанием на то, что статус печально известного «ангела смерти» с течением лет вырос в геометрической пропорции. [...Менгеле был,] в определённом смысле, не тем человеком, за которым все охотились в Южной Америке»[885].