«Андромеда» опустилась на поле, обсаженное сине-зелеными камедными деревьями, явно земного происхождения. Зог немедленно разблокировал иллюминаторы, чем изрядно озадачил Джерсена. Однако, помня о невидимых микрофонах, Кирт не стал делиться соображениями с Навархом.

Поле купалось в утреннем сиянии бело-желтого солнца, очень напоминающего Миель цветом и интенсивностью свечения. Воздух был напоен ароматом камедных деревьев и местной растительности — кустов с блестящими черными ветками, красными диковинными листьями и голубыми иглами, увенчанными синими гроздьями подушечек хлопковых нитей, укрывающих помидорно-красные ягоды. Взгляд Джерсена отметил заросли земного бамбука и кусты ежевики.

— Забавно, забавно, — бормотал Наварх, оглядываясь, — странно обнаружить себя в этих дальних мирах.

— Здесь как на Земле, — заметил Джерсен, — но в других местах может преобладать местная растительность. Тогда будет по-настоящему забавно.

— Нет размаха — даже для разумного поэта, — проворчал Наварх, — но я должен отбросить свою личность, свое жалкое маленькое «я». Меня сдернули с Земли, и эти кости, без сомнения, сгниют в чуждой почве, — Он подобрал комочек глины, растер его в пальцах и отбросил, — Похоже на почву и на ощупь почва, но это — звездная пыль. Мы так далеко от Земли… Что?.. И нас тут похоронят без креста и без бутылки?! — вскричал он, увидев, что Зог вернулся на «Андромеду» и задраивает люк.

Джерсен схватил поэта за руку и потащил через поле.

— У Зога необузданный темперамент. Он может сразу включить привод Джарнелла и увлечь за собой заросли, траву и двух пассажиров, если мы окажемся поблизости. То-то будет забавно!

Но Зог воспользовался ионным двигателем. Джерсен и Наварх следили, как корабль тает в синем небе.

— Вот мы и в Скоплении Сирнеста, — вздохнул Наварх. — Либо Дворец Любви где-то поблизости, либо это еще одна из зловещих шуток Виоля Фалюша.

Джерсен подошел к краю поля.

— Шутка или нет, но здесь есть дорога, и она должна нас куда-то привести.

Они зашагали по дороге между высокими черными стволами. Алые листья-диски шелестели и шептались под ветром. Дорога огибала глыбу черного камня, в который было высечено грубое подобие ступенек. Забравшись на нее, Джерсен окинул взглядом долину и увидел на расстоянии мили маленький город.

— Это и есть Дворец Любви? — удивился Наварх. — Совсем не то, что я ожидал, — слишком чистый, слишком аккуратный. И что это за круглые башни?

Башни, которые заметил Наварх, поднимались на равном расстоянии друг от друга по всему городу. Джерсен предположил, что в них помещались конторы или какие-то службы.

Едва начав спускаться с холма, путники остановились: на них стремительно неслась лязгающая платформа на воздушной подушке. Суровая, изможденная особа в черно-коричневой униформе, которая совершенно скрадывала черты слабого пола, остановила машину и окинула путников скептическим взором.

— Вы гости Маркграфа? Тогда садитесь.

Наварха обидел суровый тон:

— Вы, видимо, должны были встретить корабль? Это безобразие — нам пришлось идти пешком.

Женщина одарила его насмешливой улыбкой.

— Залезайте, если не хотите тащиться пешком и дальше.

Джерсен и Наварх взобрались на платформу. Поэт кипел от злости, а Джерсен спросил женщину:

— Что это за город?

— Город Десять.

— А как вы зовете планету?

— Я зову ее Мир дураков. Остальные могут называть ее, как им заблагорассудится.

Ее рот захлопнулся, как капкан. Суровая особа развернула громыхающую машину и погнала ее назад, в город. Джерсен и Наварх вцепились в борта, опасаясь рассыпаться на мелкие кусочки. Поэт пытался отдавать приказания и инструкции, но женщина лишь набавляла ход, пока они не оказались на извилистой, затененной деревьями улочке. Здесь ее манера езды стала чрезвычайно осторожной. Джерсен и Наварх с любопытством разглядывали обитателей города. Их поразило полное отсутствие волос на головах мужчин, включая даже брови. Женщины, напротив, носили вычурные прически, украшенные цветами. Одежду аборигенов отличала экстравагантность покроя и расцветки, а их манеры — нелепая смесь нахальства и осторожности. Люди возбужденно переговаривались тихими голосами, громко посмеиваясь, пугливо озирались и снова продолжали путь.

Машина миновала двадцатиэтажную башню, одну из тех, что заметил Наварх. Каждый этаж состоял из шести клинообразных блоков.

Наварх обратился к женщине:

— Каково назначение этих гордых башен?

— Там собирают плату.

— Ага, Генри Лукас, вы были правы: это административные здания.

Женщина смерила Наварха насмешливым взглядом:

— Ода!

Однако поэт больше не обращал на нее внимания. Он указал на одно из многочисленных открытых кафе, за столиками которых сидели только мужчины: