И тут-то, в восемнадцать лет, я встретила Бернхарда Штритмайстера: он монтировал в нашей школе распределительные щиты. Ему было двадцать шесть лет, он работал инженером-электриком и излучал такую мужественность, что это должно было бы насторожить меня. Но я в это время в очередной раз поссорилась с отцом, была ужасно расстроена, а под рабочей курткой Бернхарда оказалась широкая мужественная грудь. И бумажник тоже присутствовал.

Я была так очарована знакомством с блестящим молодым человеком, что отмахнулась от здравых советов моей подруги Иоганны, которая уговаривала меня сходить к гинекологу, чтобы он выписал мне пилюли. Но я положилась на опыт Бернхарда, практиковавшего прерванное половое сношение. Это действо каждый раз безмерно пугало меня. Он проделывал его рывком и так торопливо, что я спрашивала себя: уж не становится ли у меня внутри в решающий момент так горячо, что он выскакивает оттуда, боясь обжечься?! Оргазма я ни разу не испытала, но считала это в порядке вещей, потому что в проштудированных мной любовных романах об этом не было сказано ни слова, главное ведь — чтобы Бернхард был доволен.

Видимо, однажды коитус оказался недостаточно прерванным. Я забеременела, бросила школу, и мы поженились.

В дверь позвонили. Это Давид. Как всегда, когда я его видела, на секунду у меня замирало сердце. В этот момент я чувствовала себя одной из тех женщин, что год за годом наблюдают за своим любимым киногероем. В результате он кажется им таким близким, как будто они дотрагиваются до него, говорят с ним. При этом они, конечно, осознают, что лицо, которое они так любят, меняется с годами так же, как и их собственное, но надеются предотвратить это. Отец Давида был шведом, мать — немкой. От матери он унаследовал деловую хватку, а от отца — неподражаемо элегантную внешность и густые светлые волосы.

— С днем рождения, Марлена! — произнес он и преподнес мне белую розу.

Я улыбнулась. Такую же белую розу преподнес он мне в мой первый рабочий день в издательском доме Винтерборна. Я устроилась туда секретаршей и нашла в приемной эту розу на моем рабочем столе. Неужели это было четырнадцать лет назад?

Я откупорила шампанское.

— Что у вас с Каролой?

— Она подала на развод. Мы встретились вчера у адвоката. Я буду рад, если все наконец закончится, — он склонил голову ко мне на плечо — очень устало, как мне показалось.

— Ты жалеешь о работе в издательстве? — спросила я.

— Да. Конечно. Я вложил туда столько сил и энергии. И любви. — Он засмеялся. — Иногда мне кажется, что я и на Кароле женился из-за Георга. Прежде всего я был влюблен в своего свекра и в его издательство. — Он замолчал, и я опустила глаза, пытаясь избежать его взгляда. По нашей молчаливой договоренности мы не упоминали имени Георга. Было слишком больно говорить об этом.

— Карола назначила нового заведующего производственным отделом, — сообщила я.

— Я его знаю?

— Он из Гамбурга. Совсем молодой.

Давид горько улыбнулся:

— Молодой… А ты? Как у вас складываются отношения с Каролой?

— Она избегает меня, но в то же время нуждается во мне. У моего отдела прекрасные показатели.

Мы оба замолчали. Потом он произнес:

— В сорок восемь лет тяжело начинать все сначала. Но… — Его лицо просветлело. Он взял меня за руку. — Марлена, я получил прекрасное предложение. Из Стокгольма. Очень солидное, уважаемое издательство. Со следующего месяца могу приступать к работе.

Стокгольм… Я в недоумении уставилась на него.

Он еще крепче сжал мою руку:

— И ты поедешь со мной. Положишь Кароле на стол заявление об уходе и отправишься со мной в Швецию. Мы снимем дом… Я знаю, Стокгольм тебе понравится. — Потом он добавил, что будет лучше, если я не буду работать вместе с его бывшей женой, чтобы не напоминать постоянно себе и ей о случившемся.

Я встала и подошла к окну. Я жила в очень дорогой квартире с большой террасой-балконом, заставленной кадками с кустами и деревьями. Некоторые из них уже цвели. «Как просто убежать, — думала я. — Все бросить. Но способна ли я на это?»

— Но я ни слова не знаю по-шведски. Что же я буду делать в Стокгольме?

Давид улыбнулся:

— Заниматься домом, знакомиться с городом, заводить новых друзей — все, что захочешь! А когда мы с Каролой разведемся…

Он взглянул на меня. Солнце осветило его волосы. Две глубокие складки пролегли у его губ. Волосы поредели с годами, он стал носить очки.

— Это все так неожиданно, Давид. — Я была смущена. Почему я колеблюсь, когда цель так близка? Потому что я была влюблена в Георга? Но я когда-то любила и Бернхарда, и Никласа. Я вообще влюбчива.

Я не успела ответить, как в дверь опять позвонили. Потом в замке повернулся ключ.

— Это Андреа. — Я обняла Давида. — Мы поговорим обо всем завтра, согласен?

Я выбежала в прихожую. Андреа бросила сумку и прижалась ко мне:

— Ну что, мамуленька? Праздник удался?

Она отпустила меня, прошла в комнату, поздоровалась с Давидом и плюхнулась на кушетку.

Давид положил небольшой сверток на мой секретер.

— Посмотришь потом, — сказал он мне и собрался уходить.