Он просидел до конца демонстрации всей коллекции одежды, делая записи, разглядывая манекенщиц, внимательно изучая модели платьев, пытаясь решить, какие наиболее соответствовали ее стилю, но его внимание постоянно отвлекалось от одежды, переключаясь на манекенщиц, в особенности на одну из самых эффектных. Она была ослепительна, ее движения завораживали его. Все, что от нее требовалось, она делала гениально: кружилась, поворачивалась, притягивала — ему казалось, его одного, — и он сидел в кресле почти бездыханный. В конце сеанса он попросил провести его к ней, всего лишь на миг испытывая смущение, не больше. Когда она вышла навстречу ему в невероятно узком шерстяном платье черного цвета, с забранными вверх волосами светло-каштанового цвета на очаровательной головке, с невероятно голубыми глазами, колюче-жгучими и нежными, он захотел схватить ее в объятия до полного изнеможения. Будучи человеком рассудка, умеющим быть сильным и сдержанным, он никогда ранее не был во власти подобных ощущений. Это одновременно пугало и завораживало его, и Шантал, похоже, знала, какую власть она имела над ним. Она пользовалась этой властью мило, но вполне решительно.

Вместо того чтобы купить платье для Дины, Марк пригласил Шантал в ресторан и стал угощать ее, заказывая рюмки спиртного одну за другой. Не успели они допить бутылку шампанского в баре отеля Георга V, как, к своему собственному изумлению, он попросил ее разрешения снять для них комнату. В ответ на это она слегка хихикнула и дотронулась до его лица своей изящной длинной рукой.

— Ah, non, mon amour, pas encore [23] .

A когда же? Он хотел закричать на нее, но не смог. Вместо этого начал ухаживать за ней, уговаривать, задарил подарками, пока наконец она не покорилась с наигранной скромностью и так застенчиво, что все его тело, душа и разум чуть не сгорели в пламени ее прикосновений. Они провели выходные дни в квартире, предоставленной ему другом, которая располагалась в фешенебельном районе на авеню Фош. В ней была спальня, навевавшая романтические грезы, и балкон с видом на тихую рощицу.

Он запомнил на всю жизнь каждый звук, запах и мгновение тех выходных дней. Уже тогда он понял, что ему всегда будет не хватать мадемуазель Шантал Мартин. Она проникла во все его поры, и он уже никогда не сможет почувствовать себя так раскованно ни с кем, кроме нее. Она опустошила и обворожила его, никогда ранее он не терял голову от желаний, обуревавших его. Эта неуловимая, утонченная, фантастическая Шантал. Так продолжалось все пять лет. В Париже, в Афинах и в Риме. Каждый раз, приезжая в Европу, он брал ее с собой и, естественно, представлял в отелях, ресторанах и магазинах как «мадам Дьюрас». С годами они привыкли к этому. Это стало частью его и ее жизни теперь. Об этой стороне его жизни Джим Салливан, его компаньон, знал очень хорошо, чего, слава Богу, нельзя было сказать о его жене. Дина никогда не узнает. Не было оснований сообщать ей об этом. Он убедил себя в том, что это ни в чем ее не ущемило. У нее остался Сан-Франциско и свой маленький мирок. А у него была Шантал и более широкий мир. У него было все, чего он хотел. Пока у него была Шантал. Он молил Бога, чтобы это продолжалось без конца. Но этого Шантал ему никогда не обещала.

— Итак, мой дорогой, вскрой же наконец подарок!

Ее глаза дразняще смотрели на него, и его сердце учащенно забилось. Он открыл пакет. Это были часы для ныряльщиков, которые ему так понравились в то утро, когда он сказал, что забавно было бы приобрести их для поездок на пляж и на Антиб.

— Мой Бог, ты просто сумасшедшая, Шантал!

Часы были дьявольски дороги, но она отмела все его возражения самым естественным образом. Теперь, когда она уже не работала у Диора, она могла себе это позволить. Три года назад она уволилась со своей основной работы и открыла агентство по предоставлению услуг манекенщиц. Она ни за что не согласилась бы жить в квартире, снятой им для нее в Париже, с тем чтобы заниматься там исключительно уходом за собой и ждать его визитов. Она предпочитала не зависеть ни от кого, и менее всего от него. Это его и возмущало, и пугало одновременно. Она в нем не нуждалась, хотя и любила — в этом-то он, по крайней мере, был убежден. Что бы она ни делала в его отсутствие, когда он был в Штатах, она любила его. В этом он был уверен, что подкреплялось и чарующими часами, которые они проводили вместе.

— Тебе они нравятся? — Потягивая «Кампари», она бросала лукавые взгляды на него.

— Я обожаю их. — Он понизил голос. — Но я люблю тебя больше.

— Неужели, милорд? — Она приподняла одну бровь, и он ощутил мгновенное влечение плоти.

— Тебе нужны доказательства?

— Возможно. А что ты предлагаешь? — Она бросила на него жадный взгляд из-под шляпы.

— Я намеревался предложить позавтракать где-нибудь за городом, но, возможно… — Их улыбающиеся глаза встретились.

— Отправимся в номер, дорогой?

— Неплохая мысль. — Он подозвал cameriere [24] и рассчитался.

Она привстала с томным видом и, как бы дразня, прикоснулась к нему на какое-то мгновение, а затем танцующей походкой стала пробираться сквозь заполненное людьми пространство к выходу, время от времени поглядывая на него через плечо. Желание попасть поскорей в свой номер переполняло его. Ему хотелось побыстрее вернуться в отель, и он торопил ее, держа за руку, но она шла размеренно, своим шагом, зная, что Марк Эдуард Дьюрас будет делать все так, как ей того захочется. Он наблюдал за ней с улыбкой. Скоро он будет делать с ней все, что захочет. В объятиях, в постели.

В комнате он начал судорожно расстегивать на ней блузку, но она игриво отмахнулась, заставив его подождать, пока она сама не захочет приоткрыть то, чего он так жаждал. Одной рукой она нежно заигрывала с ним, покусывала за шею, пока наконец он не нашел пуговицу, на которой держалась юбка, скрывавшая слой прозрачных кружев розового цвета. Теперь он почти набросился на блузку. Через мгновение она стояла обнаженной перед ним, и он тихо застонал. Она раздела его, быстро и умело, и оба упали на кровать. С каждым разом их любовный пыл был все горячей. Он утолял свою жажду, оставаясь голодным, мечтая о том, что скоро они соединятся вновь.

Опершись на локоть, со спутанными, но по-прежнему прекрасными волосами, она повернулась на кровати, наблюдая за ним с улыбкой. Потом хрипло прошептала ему на ухо, проводя пальцами по груди и низу живота:

— Я люблю тебя, ты знаешь.

Он посмотрел на нее внимательно, ища ее взгляд.

— Я люблю тебя тоже, Шантал. Слишком люблю. И это так.

Для мужчины типа Марка Эдуарда Дьюраса это было любопытным признанием. Никто из тех, кто знал его, не поверил бы в это. И менее всего Дина.