— Не будь таким глупым, Марк. В самом деле, я действительно в полном порядке.

— On verra [80] ! Там будет видно.

— Не думаешь ли ты, что нам лучше сразу же отправиться в Париж? — Ее рука дрожала, пока другая покоилась в его ладони, и он снова внимательно посмотрел на нее. Париж — и Шантал. Да, он хотел вернуться. Но сначала он должен был знать, что с Диной все в порядке.

— Мы вернемся в Париж, как только тебя посмотрит доктор. — Она было снова собралась протестовать, но у нее началось сильное головокружение. Она откинулась обратно на сиденье. Он наблюдал за ней с беспокойством и давил на педаль газа. Она не спорила, на это у нее уже не было сил.

Прошло еще минут десять перед тем, как они подъехали к зданию, построенному в простом, незамысловатом стиле, на фасаде которого была вывеска: HOPITAL SAINT G'ERARD [81] . Марк, не говоря ни слова, выбрался из машины и быстро подошел к двери, где сидела Дина, но, когда он держал дверь открытой, Дина даже не сдвинулась с места.

— Ты можешь идти? — В его глазах снова появилась тревога. Что, если все это было предвестником паралича? В таком случае что он будет делать? Она будет неподвижна, и ему придется всегда находиться рядом с ней. Но это было сумасшествием, ведь он хотел оставаться рядом с Диной, не так ли? Его пульс учащенно забился, когда он помогал ей выбраться из машины.

Она уже собиралась снова сказать ему, что с ней все в порядке. Но сейчас они оба понимали, что это не так. Она сделала глубокий вдох и встала на ноги с легкой, едва заметной улыбкой. Она хотела доказать ему, что сама справится со своим состоянием, что это все было на нервной почве. На какое-то время, пока они входили в больницу, Дина почувствовала себя лучше и даже удивилась, зачем это они сюда приехали. В течение минуты она даже пошла своей обычной легкой и плавной походкой. Затем, когда она уже было собралась похвастаться этим перед Марком Эдуардом, мимо них повезли каталку, на которой лежал старый человек. Он был очень старый и сморщенный, от него скверно пахло, рот его был открыт, а лицо очень дряблое. Она протянула к Марку руку и рухнула на пол.

Он резко вскрикнул и подхватил ее на руки. К ним уже бежали две медсестры и какой-то человек в белой одежде. Менее чем за минуту они уложили ее на стол в небольшой, пахнущей антисептиком комнате, и она снова пришла в себя. Какое-то время она смущенно оглядывалась вокруг. Затем она заметила Марка, который испуганно стоял в углу.

— Извини, но тот человек…

— Хватит об этом. — Марк медленно приблизился, протянув ей одну руку. — Это был не старик и не температура в церкви. — Он стоял рядом с ней, очень высокий, очень мрачный и вдруг очень постаревший. — Давай-ка выясним, что это было, — что это значит на самом деле. D'accord? [82] — Она ничего не ответила, тогда доктор кивнул ему, и он вышел из комнаты.

Он ходил взад и вперед по коридору, странным образом чувствуя себя здесь лишним и постоянно бросая взгляд на телефон. Должен ли он позвонить ей? А почему бы и нет? Что это изменит? Кто это увидит? Но он был не в состоянии позвонить именно сейчас. Он думал о Дине, все его мысли были о ней. Она была его женой в течение восемнадцати лет. Только что они потеряли своего единственного ребенка. А сейчас, возможно… Он не мог вынести подобной мысли. Он прошел еще раз мимо телефона, на этот раз даже не остановившись.

Казалось, прошла вечность, когда в коридоре появилась молодая женщина-доктор, чтобы разыскать его.

И тогда он понял. Он понял, что может сказать Дине правду. Или он может солгать ей — совсем немного солгать. Он призадумался: насколько он ей обязан, чтобы рассказать, рассказать, что он знает, — или вместо этого теперь Дина чем-то обязана ему.

Дина сидела выпрямившись на кровати, цвет лица у нее был белее свежевыкрашенной стены за ее головой.

— Ты ошибаешься. Это ложь!

Марк внимательно смотрел на нее, слабая улыбка играла у него на губах. Он был абсолютно спокоен.

— Ну уж нет. И через шесть месяцев, моя дорогая, я боюсь, тебе будет трудно доказать кому-либо обратное.

— Но этого не может быть.

— А почему нет? — Его глаза изучающе смотрели на нее.

— Ради Бога, я слишком стара, чтобы забеременеть.

— В тридцать семь? Не глупи. Ты можешь еще рожать в любое время в ближайшие пятнадцать лет.

— Но я слишком стара! — Она выкрикивала это ему в лицо, с трудом удерживаясь от слез. Почему они не сказали ей об этом первой, не дали ей времени прийти в себя после этого известия, перед тем как увидеть Марка? Но нет, таков уж был здесь, во Франции, порядок, когда больной всегда узнает последним что-либо о себе. И она легко представила сцену, которую изобразил бы Марк: уверенный в себе, очень важныймужчина, которого должно уведомить первым о состоянии мадам; он не хотел бы расстраивать свою жену, ведь они только что испытали столь многое, такую трагедию…