22 ноября, воскресенье. Отлеживаюсь сегодня, поскольку повредил бок и спину. Впрочем, легко отделался. Не знаю, зачем, для чего, вроде бы и безо всякой надобности, занесло меня к самой вершине горы. Возможно, я хотел повторить подвиг Петра Алексеича — посмотреть парок над берлогой.

Нет, берлогу, к счастью, не нашел, зато случилось другое — свалился со скалы. Еще неизвестно, что хуже. Кажется, и далеко было от обрыва, но рухнул снежный, еще не отвердевший наст, меня завертело, понесло. Помню, очень долго длилось падение, а после удар — и все, как говорится, кончилось.

А может, все только началось. Потому что, открыв глаза, увидел перед собою прекрасную молодую женщину. Так порою случалось и в медитации, но теперь это было наяву. Женщина была больше из энергии, чем из плоти, но живая, реальная. Стоит неподалеку, улыбается: “Надо быть осторожным, мой милый”. Не помню свои первые слова, как начался диалог. Кажется, я спросил, кто она. И прекрасная незнакомка ответила, что она — моя Тара, Тонкое Тело. — А я где? Я “там” или все еще тут? — Ты говоришь непонятно, но я догадываюсь. Ты еще тут, милый. Однако должна сказать: мог быть и “там”.

Мне показалось, что она уходит, как бы растворяется в воздухе.

— Не уходи, — попросил я, — побудь немного со мною, моя Тара, поговорим.

— О чем?

— Ты такая прекрасная.

— Рада слышать. Ты так часто призываешь меня, что грех было бы явиться к тебе не прекрасной.

Я мигом вспомнил: “Моя Тара! Моя родная, мое истинное “Я”, приди ко мне из Мира Высшего, Огненного, слейся со мною в Огненном объятии, ибо мы с тобою единое целое и цель у нас одна — служение Господу нашему Иисусу Христу”.

— Моя Тара… Так ты и есть моя Душа?

— Не совсем. Я Лик твоей Души, одухотворенный Лик.

— То есть ты моя Сущность?

— Ну хорошо, можешь считать так. На самом же деле я — Кристалл. Кристалл Мысли. Я устраиваю твою земную Судьбу.

— Понимаю. Ибо мы с тобою единое целое?

— Именно так.

— Это ты спасла меня только что, моя Тара?

— Положим, так. Но не вздумай меня благодарить, ибо я в какой-то мере спасла самою себя. Да, милый друг, было бы жаль прерывать свой нынешний эволюционный круг на столь интересном Опыте.

— Моя Тара, прости за вопрос: мы когда-нибудь будем вместе? То есть по-настоящему единым целым?

— А ты стремишься к этому?

— Очень стремлюсь.

— Значит, будем. Обязательно будем, ведь цель у нас едина — “служение Господу нашему Иисусу Христу”, не так ли?

— Так. Но когда мы встретимся, моя Тара?

— Когда ты устремишься ко мне по-настоящему.

— То есть не ты ко мне, а я к тебе должен прийти, как бы вырасти до тебя, я правильно понял?

— Воистину так, мой милый. Над ней сомкнулся радужный круг, она стала удаляться и уменьшаться, как тот золотой Будда в изумрудном Кубе, увиденный мною недавно.

— Моя Тара, постой!

Напрасно. Она лишь успела махнуть рукой. Только теперь я понял: это не она удалялась в радужной сфере, это я от нее мчался на большой скорости.

…Открыл глаза. Рядом с головой обломок острой скалы из-под снега. С трудом поднялся. Саднило спину, болел и кровоточил бок. Посмотрел наверх: ого-го! На синем фоне безоблачного неба вырисовывается сосна, словно игрушечная.

Ничего, зато пролетев полсотню метров, сократил путь к избушке.

23 ноября. Мое чувствознание подсказывает: Настенька скоро придет. Я верю своей Индре, во всяком случае, больше, чем разуму. Он способен только прокручивать ситуацию, мешать, уводить в сторону, то есть дезинформировать; Индра же заявляет прямо, без обиняков: скоро придет, жди.

Убрался и поддерживаю в избушке чистоту. Над своим топчаном соорудил как бы второе его подобие — для Настеньки. Но если захочет, может устраиваться внизу, мне все равно. Она может даже по-прежнему спать в своей избушке, лишь бы пришла.

Спина и бок побаливают, сильно зашиб… Но я вспоминаю Петра Алексеича, он всегда клин вышибает клином. Если затемпературит, рвется на улицу под дождь или снег, хватается за любую работу; заломило в боку, обострился радикулит, одно и может помочь — топор. Вообще что это за роскошь такая — болеть в постели, старый боцман не знает.

Вот и я, по примеру Алексеича, придумал работу — как танк пополз к далекому поселку. Прежний след во многих местах замело, едва угадывается. Так что я принял разумное решение: Настеньке одной пробиться к избушкам было бы не по силам.

…Таранил я снег порою по пояс. Со стороны было, должно, забавное зрелище: мужик в одном сви-терке, без шапки, в кирзовых сапогах да в лютый мороз… Куда его несет нелегкая, почему не сидится дома? Да, пробивался в снегу и думал: “А может, самому наведаться к Настеньке? Ну не напрямик, не сразу, а через Петра Алексеича, пожить у них, глядишь, и произойдет встреча как бы нечаянно…”