На таком уровне сообщения, идущие вразрез с официально утвержденным мнением, попросту НЕ МОГУТ быть одобрены. Более того. Ни подчиненным, ни вышестоящим лицам ни в коем случае не может быть показано, что они вообще приняты к сведению. Наоборот. Суть донесения постараются по мере возможности принизить, показать ее не заслуживающей внимания. Идеальным является вариант, когда в вышестоящую инстанцию не поступает вообще никаких официальных бумаг со сведениями нежелательной* направленности.

– То есть, таким образом, сведения подобного рода вообще не могут повлиять на принятие важных решений?

– Ну почему? С их учетом могут быть сделаны выводы и выдвинуты предложения по тактике, стратегии или организации. Все это будет иметь вид собственных соображений генерала, изложенных, скорее всего, в неформальной обстановке и, разумеется, вне всякой связи с информацией, находящейся в вашем донесении. Своей аудиенцией, содержанием своего доклада, самим фактом своего появления, - даже этой вашей трофейной машиной, - вы, - возможно!
– принесли неоценимую пользу Великой Империи но и поставили генерала Хата в неловкое положение. В крайне неловкое. Настолько, что ему пришлось просить меня об услуге без сколько-нибудь твердой надежды на успех. Вы более, чем безукоризненно выполнили свой долг, пусть это послужит вам моральным утешением, но о том, что вы имеете какие-либо заслуги, вам лучше забыть.

– О, разумеется! Пусть такого рода мишурой тешатся гайджины. Тогда последнее. Получив ответ, я буду считать себя вашим вечным должником. Каким образом при столь избирательном отношении к агентурной информации наши вооруженные силы добились таких успехов на первом этапе войны?

Хата прав. В ходе выполнения миссии агент потерял всякие представления о приличии, и теперь его манеры попросту невыносимы... И, тем не менее, выдержав некоторую паузу, полковник предпочел ответить.

– Это просто. До начала войны и на первом ее этапе круг приемлемых сведений был значительно шире, а для изложения менее приемлемых существовала особая форма. Которую было принято считать приемлемой. Потом времена изменились.

То есть в нынешние времена Великая Империя предпочитает покрепче зажмуриться, заткнуть уши и, для надежности, засунуть голову в песок. Чем дальше - тем больше. Очевидно, главной причиной является то, что дела на фронтах обстоят неважно. Возможно - из рук вон плохо. Настолько, что предпринять что-либо радикальное, способное изменить ситуацию коренным образом попросту невозможно, а естественная в таких условиях капитуляция все еще остается категорически неприемлемой по чисто внутренним причинам. Тут капитан с необыкновенной живостью вспомнил картину, виданную давеча в подземном ангаре, который спецы из "Мицубиси" приспособили для изучения трофейного самолета.

Разделки - самолета. Новенький, с иголочки "Ла" выглядел чудовищно. Как дорогая "праздничная" кукла-гиноку, по недосмотру родителей часика на два угодившая в лапы энергичного двухлетнего карапуза. Как человеческое тело в анатомическом театре, отпрепарированное студентами-филологами. Да нет. Еще хуже. Сравнить не с чем. Лоскутья искромсанной композитной обшивки торчали в разные стороны под самыми дикими углами, всюду торчали огрызки проводов, которые удалось обрезать только с немыслимыми ухищрениями, и шланги гидравлической системы, которые обрезать не удалось вовсе... То есть поначалу не выходило вообще ничего, композитная обшивка не резалась никакими инструментами, а газовая горелка после бесконечных усилий оставляла бесформенные, уродливые дыры с мохрящимися краями. Техник по фамилии Бэва где-то отыскал сверла с алмазными насадками а потом, совершив маленький технологический подвиг, кустарно изготовил алмазный резательный круг... После этого машину искромсали, как вошедшие в раж, неумелые палачи-любители. То есть любым иностранцам лица участников показались бы по-обычному непроницаемыми и ничего не выражающими. Но он-то был свой. Он на расстоянии видел и чувствовал тягостное недоумение, с которым специалисты разглядывали совершенно незнакомые, не вызывавшие никаких ассоциаций блоки и отдельные детали**. А еще - мрачную решимость сделать хоть что-нибудь, если уж не удается сделать ничего осмысленного. "Банзай!" - не как уважаемый всем миром, - и по заслугам!
– боевой клич, но - как Принцип, причем в крайнем его выражении.

Надо думать, - примерно с такими лицами шли в атаку на десятки пулеметов храбрые японские воины, имея в качестве оружия бамбуковые "копья" да немногочисленные фамильные мечи у офицеров. Зная, что умрут. Зная, что не причинят врагу ни малейшего ущерба. Зная, что атака эта ни капельки не напугает врага, не вызовет у него ни малейшего уважения, и будет им однозначно отнесена к категории "дури". Наконец, будучи твердо уверены, что никто, никогда не узнает об их бессмысленном героизме, и не будет им воодушевлен.

Самоубийство по той единственной причине, что ничего больше как-то не пришло в голову, показуха с гарантированным смертельным исходом. Чисто японское, более нигде в мире не встречающееся времяпрепровождение.

Так вот и отношение генерала Хата к неудобной информации, и атаки с копьями наперевес, и самоотверженные действия ведущих авиастроителей Страны Восходящего Солнца по превращению в бесполезный хлам современнейшей трофейной машины одинаково оставляли на языке привкус чего-то конвульсивного. Были разными сторонами одного и того же явления: именно так реагирует на вышедшую из-под контроля ситуацию японская ментальность. Нет, до крайности еще не дошло, он-то знал, что может быть, - и будет, - еще намного, намного хуже. Истерика - наследство, доставшееся нам еще от обезьян и потому является общечеловеческим достоянием. Она только проявляется у разных рас несколько по-разному.

Даити-Такэда согнулся в глубоком, даже чуть преувеличенном поклоне.

– Моя благодарность безмерна, господин полковник. Только теперь, только в эту минуту я по-настоящему ощутил, что, наконец, вернулся домой. До этого все равно испытывал некоторую неловкость. Примерно как в гостях у слишком дальних родственников.

Агент, не способный почувствовать и понять отношение собеседника к себе и к разговору, мельчайших оттенков и изменений такого отношения, - бесполезный агент. В лучшем случае. Как правило - это мертвый агент. "Рыбников" прожил в качестве нелегала на территории сталинского СССР семь лет. Он и чувствовал, и способен был сделать правильные выводы. Кабаяси получил от него достаточно, чтобы сделать какие-то свои выводы, скорее всего - в собственных интересах, и теперь не слишком-то в нем нуждается.