— Ну что ж, — рассмеялась мисс де Вайн, — слава богу, что этот ученый труд наконец завершен.

С утра от Питера ничего не было слышно. Ректор сделала в колледже сдержанное и короткое объявление, суть которого сводилась к тому, что нарушительница найдена и безобразия прекращены. Профессорская, немного оправившись от потрясения, вернулась к обычным триместровым заботам. Все снова были совершенно нормальны. Собственно, они всегда были нормальны. Сейчас, когда доны больше не отражались в кривом зеркале подозрений, можно было снова видеть доброжелательных, умных людей, хотя, пожалуй, не слишком склонных выходить за пределы своих интересов (но ведь точно так же и обычные мужчины мало чем интересуются за пределами своей работы, а обычные женщины — за пределами домашнего очага), но они были понятны и приятны, как хлеб насущный.

Гарриет, сбросив с плеч гранки мисс Лидгейт и чувствуя, что ей не под силу пока сражаться с Уилфридом, взяла свои заметки по Ле Фаню и отправилась в Радклиф-Камеру, чтобы хорошенько поработать.

Незадолго до полудня чья-то рука тронула ее за плечо.

— Мне сказали, что вы здесь, — проговорил Питер. — Можете уделить мне минутку? Давайте поднимемся на крышу.

Гарриет отложила ручку и пошла за ним по круговой галерее, мимо письменных столов и безмолвных читателей.

— Я так понимаю, — сказал он, открывая перед ней дверь, ведущую на винтовую лестницу, — что будут приняты медицинские меры.

— О да. Когда академический ум полностью примет гипотезу — что может занять некоторое время, — дальше можно рассчитывать на методичность и эффективность. Ничто не будет упущено.

Они поднимались в молчании и наконец прошли через небольшую башенку на верхнюю галерею Радклиф-Камеры. Вчерашний дождь кончился, и теперь город сиял в солнечном свете. Осторожно ступая по планкам настила, они двинулись в юго-восточную часть круга и были несколько удивлены, увидев там мисс Каттермол и мистера Помфрета, которые сидели бок о бок на каменном выступе, а при их появлении вспорхнули с насиженного места, словно галки с колокольни.

— Не вставайте! — благосклонно сказал Уимзи. — Здесь всем хватит места.

— Не беспокойтесь, сэр, — отозвался мистер Помфрет. — Нам пора, правда. У меня в двенадцать лекция.

— Вот это да! — сказала Гарриет, наблюдая, как они скрываются в башенке.

Но Питер уже потерял интерес к мистеру Помфрету и его делам. Он оперся локтями о парапет и смотрел вниз на Катте-стрит. Гарриет подошла и встала рядом.

На востоке — рукой подать — виднелись башни-близнецы колледжа Олл-Соулз, фантастические, нереальные, словно карточный домик, ясно обрисованные в солнечном свете. Влажный овал газона сверкал, точно изумруд в драгоценном перстне. Позади черным и серым был прочерчен контур Нью-колледжа, хмурого, как крепость, черные птицы кружили вокруг слуховых окошек его колокольни; зеленел медью купол Квинса; а устремив взгляд на юг, можно было полюбоваться золотистыми стенами Модлина, высокими лилиями его башен; дальше — Скулз [309] и зубчатый фасад Университетского колледжа, квадратно-остроконечный Мертон, полускрытый тенью северной стены церкви Св. Девы Марии с устремленным ввысь шпилем. На западе Крайст-Черч простирался от верхушки собора до Том-тауэра, рядом виднелся Брэйзноуз, еще дальше — Сент-Олдейтс и Карфакс. Шпили, башни, газоны — весь Оксфорд раскинулся у их ног, его живая листва и древние камни, окруженные бастионом голубых холмов, видневшихся вдалеке.

— Гарриет, — сказал Питер, — я хочу попросить у вас прощения за последние пять лет.

— Наоборот, это я должна просить прощения, — ответила Гарриет.

— О нет. Когда я вспоминаю, как мы впервые встретились…

— Питер, не надо вспоминать то страшное время. Меня с души воротило от самой себя. Я сама не знала, что делаю.

— И именно в это время, когда я должен был думать только о вас, я стал вам навязываться, требовать чего-то, как последний дурак — как будто стоит мне попросить, и я тут же получу желаемое. Гарриет, поверьте, как бы это ни выглядело, моя бестактность происходила всего лишь от тщеславия, от детского, слепого нетерпения добиться своего.

Она молча покачала головой, не находя слов.

— Я нашел вас, — продолжил он немного спокойнее, — когда уже ни на что не надеялся, ничего не ждал, когда думал, что ни одна женщина не может для меня ничего значить, кроме легкой необязывающей сделки, приносящей обоюдное удовольствие. И я до смерти боялся потерять вас прежде, чем успею до вас дотянуться, и вывалил на вас всю свою жажду, весь страх, как будто, господи прости, вам не о чем было подумать тогда, кроме меня, моего бездумного эгоизма. Как будто мои желания имели какое-то значение. Как будто сами слова любви не были худшей дерзостью, какую мужчина мог позволить себе по отношению к вам.