— Тебе нечего сказать мне? — спросил он после долгой паузы.

Легкая улыбка памятным движением приподняла левый уголок ее губ.

— О том, что я выхожу замуж?

— О том, что ты выходишь замуж.

Она продолжала рассматривать его сквозь полуопущенные веки.

— Что я могу сказать такого, о чем еще не рассказала миссис Лит?

— Миссис Лит ничего не рассказала мне, кроме самого факта, и поделилась своей радостью по этому поводу.

— Разве это не самое важное?

— Самое важное для тебя? По-моему…

— Я имела в виду — для тебя, — прервала она его проницательным замечанием.

Он покраснел, но взял себя в руки и возразил:

— Самое важное для меня — это, конечно, чтобы ты делала так, как на самом деле лучше для тебя.

Она сидела молча и не поднимая глаз. Наконец протянула руку и взяла со столика потертый китайский ручной экранчик. Покрутила в пальцах его эбеновую ручку, и Дарроу необыкновенно поразило, как их мимолетный легкий роман изображен символическими хрупкими линиями на тонком шелке.

— Ты считаешь, что помолвка с мистером Литом действительно не самое лучшее для меня? — прервала она молчание.

Прежде чем ответить, Дарроу долго обдумывал, как это сделать в наиболее сжатой форме, — немного чувствуя себя хирургом, тщательно нацеливающим ланцет для точного надреза.

— Не уверен, — сказал он, — что это самое лучшее для вас обоих.

Она продолжала крутить в пальцах экранчик, но лицо ее порозовело, словно окрасилось красным отсветом шелка. Она по-прежнему не отрывала опущенных глаз от экранчика.

— С чьей точки зрения?

— Естественно, тех, кого это больше всего касается.

— Значит, с точки зрения Оуэна, конечно? Ты считаешь, что я не пара ему?

— В первую очередь — с твоей. Я считаю, что это он не пара тебе.

Он сказал это резко, не отрывая глаз от ее лица. А оно сильно побледнело, но по мере того, как смысл его слов доходил до нее, странный внутренний свет разгорался в ее неподвижном взгляде. Она взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы, и сквозь них на трепещущие губы скользнула улыбка. На мгновение перемена, произошедшая в ней, просто ошеломила его, а потом пронзила острым предчувствием тревоги.

— Я считаю, что он тебе не пара, — пробормотал он, нащупывая потерянную нить разговора.

Она обвела отсутствующим взглядом прохладное, влажное от дождя помещение:

— И ты привел меня сюда, чтобы сказать почему?

Вопрос заставил его почувствовать, что в их распоряжении считаные минуты и что, если он немедленно не объяснится, другой возможности может и не быть.

— Основная причина вот какая: на мой взгляд, он слишком молод и неопытен, чтобы оказать тебе поддержку, в которой ты нуждаешься.

При этих словах ее лицо вновь изменилось, превратившись в трагическую маску отчужденности. Она смотрела прямо перед собой, стараясь побороть охватившую ее дрожь, и, когда справилась с ней, с бледных губ сорвалось шутливое:

— Но, знаешь ли, я всегда должна была сама заботиться о себе!

— Он еще мальчишка, — торопился Дарроу, — обаятельный, замечательный мальчишка, но с совершенно мальчишеским представлением о том, как справляться с неизбежными ежедневными трудностями… банальными глупыми ничтожными вещами, из которых главным образом состоит жизнь.

— Предоставь это мне, — возразила она.

— Это будут не обычные трудности.

Она бросила на него испытующий взгляд:

— У тебя, видно, есть особое основание так говорить.

— Только мое ясное понимание фактов.

— Какие факты ты имеешь в виду?

Дарроу нерешительно помедлил.

— Ты должна знать лучше меня, — ответил он наконец, — как нелегко тебе придется.

— По крайней мере, хотя бы миссис Лит мне поможет.

— А мадам де Шантель — нет.

— Откуда ты знаешь? — парировала она.

Он снова замолчал, не уверенный, благоразумно ли открывать, насколько он посвящен в дела семейства. Затем, избегая упоминать Анну, ответил:

— Мадам де Шантель посылала вчера за мной.

— Посылала за тобой — чтобы поговорить обо мне? — Кровь бросилась ей в лицо, глаза вспыхнули темным огнем под нахмуренными бровями. — По какому праву, хотела бы я знать? Какое ты имеешь отношение ко мне и вообще к чему бы то ни было, что касается меня?

Дарроу мгновенно понял, какое ужасное подозрение вновь охватило ее, и чувство, что оно не совсем беспочвенно, заставило его устыдиться. Но не отступить от своего намерения.