Много еще смеялись. Особенно когда Василий стал угадывать, кто из пассажиров едет без билета.

Приехали за два часа до начала. Решили выйти в центре и прогуляться. Василий слегка пожалел об этом, когда увидел массу народа, снующего по центральным улицам. Причем на большинстве лиц читалось не отдохновение воскресного дня, которое ожидал встретить Василий, а сосредоточенная забота, напряженность. Взгляды не блуждали безмятежно, а были устремлены прямо вперед. Люди, казалось, вовсе не видят друг друга. И походка была далеко не прогулочная, а какая-то твердо-тревожная. У женщин – суматошно-решительная.

– Что же ты думал? Не бульвар ведь. Сказано – Центр, – ответила на его замечания Светлана Николаевна. Василий с неудовольствием отметил про себя, что и жена как-то делово подобралась, прищурилась. Говорит отрывисто, на него не глядя. «Немудрено, впрочем, – примирительно подумал Василий, – она же здесь, как правило, словно угорелая по магазинам носится. Уже, наверное, инстинкт выработался».

И надо же было такому случиться, что внимание Светланы Николаевны привлек огромный хвост, прилепившийся ко входу в знаменитый гастроном.

– Ну-ка постой здесь, – сказала она мужу. Он с досадой вынул из кармана пачку «Беломора», закурил. Перед ним ширился рекламный щит. Крупно набранные, красной краской отпечатанные имена ни о чем не говорили Василию. Он мрачно переводил взгляд с одного на другое. Цветные размытые пятна оказались рекламой циркового представления. Загадочные сокращения – местами творческих вечеров и концертов, певица Иванова оказалась болгаркой.

– Дядя, на «Бесконечные склоки» не жаждешь? – зашептал вдруг на ухо Василию жидкоусый паренек с наглой физиономией. – А на «Машинку»? Всего по «чирику» за место. Как?

Василий отрицательно мотнул головой, раздраженно затянувшись.

– Вася, сколько у нас денег? У меня только трояк, – вклинилась вдруг жена.

«Совсем заколодило», – подумал с тоской Василий.

– Рублей двадцать. Заначка.

– Вот что. Нам дико повезло. Финский сервелат выкинули, – Светлана Николаевна выдержала паузу, чтобы дать мужу время на удивление. Видя, что это известие его не проняло, добавила:

– Это только по заказам, сам знаешь каким, и то не всегда бывает. Станем, очередь займем – там видно будет.

– Света, опомнись. Мы до закрытия и к дверям не просунемся.

– Ну вот, начинается! – громко вздохнула Светлана Николаевна. В голосе ее задрожали отдаленные пока рыдания. – Сказала: видно будет.

– Ладно, – обреченно проговорил Василий, разглядывая переменившееся лицо жены. Всегдашнее выражение готовности ждать, ждать и ждать – до победного конца, во что бы то ни стало – снова как вдруг застывший восковой поток, залило недавнее оживление. Василий медленно подошел к урне и точно, щелчком, забросил в нее недокуренный бычок.

Прошел час. Очередь, как ни странно, заметно продвинулась. Щеки Светланы Николаевны покрылись темными пятнами. Крупинки пудры стали неприятно выделяться на ее уже немолодой коже. «Вот в такие минуты они и стареют», – подумал Василий и взглянул на часы.

– Что с билетами делать?

– Вась, ну пойми – такое только раз бывает. Если не возьмем – локти кусать будем. Спасибо тебе, конечно, но… продай? Или хочешь – сходи сам? Вась, ну не обижайся. Это – жизнь.

– Давай уж ты сходи, а я постою.

– Ну что я – девица или вдовица какая? Сходи. Только скорее решай – времени нет.

– Ладно, – только и сказал Василий. Через несколько минут он стоял под знаменитым портиком. Потоптался малость и продал билеты юной парочке в спортивных легких свитерках. Продал с одним условием: чтобы купили программку и сразу же вынесли ему. Ребята оказались порядочными. «Пятак наварил», – усмехнулся Василий, устремившись к жене…

Обратно ехали молча. Как ни пытались разговориться – будто свинцовая стена стала между ними. Не спасла вечера ни прогулка по Москве, ни мультфильмы в кинотеатре «Баррикады». На деревянной скамье вагона электрички лежали ненадеванные туфли и финский сервелат. Пять килограммов, купленных на заначку Василия и на вырученные от билетов рубли. Василий глядел на ряд овальных стальных ручек, похожих на бесконечную череду зеркал в примерочной, отраженных друг в друге, и думал, что завтра надо стать очень рано, чтобы разбудить напарника – Гришу, который по понедельникам ух как тяжел на подъем…

– Ну как? – сквозь сон спросила Иринка.

Он поднял вверх большой палец и молча протянул ей программку. В одном из соседних домов ярко горел свет. Из распахнутого окна всю ночь метался плачущий женский голос:

– Где моя серебряная цепочка? Отвечай! Отвечай, скотина! Пропил!

В ответ приглушенно раздавалось что-то нечленораздельное.

Жизнь продолжалась.

– Ну, ты скоро? – с трудом произнес Сашка, сгорбленный от холода и похмельных дум.