Потом ей стало хуже, и он, понимая, что пора звать врачей, все же сделал над собой усилие и спросил о Петре:

— Что с Ищенко? Где он? Ты слышишь меня? Я спрашиваю: что с Петром Ищенко?

— Значит, это был он? Наконец-то я узнала, кто мой спаситель… А разве я о нем ничего не сказала?

— Нет. Что с ним?

— Он остался там. Я не знаю, почему, он не объяснил. Но он остался там…

Она что-то пробормотала еще, но понять ее уже было невозможно. Тамаров выбежал в коридор — там его уже ждали врач и медсестра. Врач вошел в палату, а медсестра, узнав, что больной плохо, своего не упустила, набросилась на Тамарова с упреками: «Не выполнил наставлений!.. Думает только о себе!.. Еще муж называется!..» и т. д. и т. п. Тамаров не стал оправдываться, сразу поднял руки.

— Все правильно, — сказал он, — все так. Только помогите ей, милая сестричка! А когда придет в себя, скажите, что я жить без нее не могу! Так и передайте! И еще скажите, что я буду ее навещать!

— А вы сами-то что же о своей любви ей так и не сказали?

— Нет, сестричка, не сказал. Не успел. Я ей только вопросы задавал… разные…

— Вот все вы такие, мужики. А я ведь предупреждала…

Тамаров уже несся по коридору, а медсестра с осуждением и с возвышающей ее над «мужиками» уверенностью в своей женской правоте смотрела ему вслед.

Она, эта молоденькая медсестра, не знала, что Тамаров покидал Галку с болью в сердце, только внешне этой пронизывающей боли не выказывал. Тревожные мысли о бесконечно родном и близком ему человеке не оставляли его ни на минуту и в пути, и там, где его с нетерпением и надеждой ждали. И хотя он в кабинете у Капралова, когда проходило совещание и принималось решение, в основу которого была положена доставленная им информация, старался подавить эти мысли, все присутствующие заметили его состояние, только промолчали из вежливости, а еще больше из жалости к нему, понимая, что простым сочувствием его сейчас не утешить, незаживающей в его душе раны не исцелить.

Совещание было важное, Тамаров прежде никогда на таком не присутствовал, да и не мог бы — он это понимал — присутствовать, если бы не сложились так обстоятельства. В кабинете у Капралова помимо основных его сотрудников находились начальник Горского погранотряда, начальник УВД и начальник местной милиции. Чуть позже прибыл секретарь райкома партии. Извинился за опоздание и сразу же обратил внимание на Тамарова, который был для него новым человеком (остальных он, видимо, уже хорошо знал). Капралов представил ему Тамарова, чем вызвал явное неудовольствие со стороны начальника погранотряда. Секретарь райкома заметил это и поспешил в шутливой форме примирить обоих начальников, сгладить неожиданно возникшую неприятную ситуацию:

— Наш человек, общий, а вы его, как яблоко раздора, делите!..

Потом поинтересовался у Тамарова состоянием жены и, выслушав, спросил:

— Достаточно ли квалифицированная оказывается ей помощь в больнице? Имеются ли у лечащих врачей все необходимые лекарства?

— Врачи делают все возможное для ее выздоровления, — смущенно ответил Тамаров.

— Этого мало! Речь, насколько мне известно, идет пока не о выздоровлении вашей жены, а о ее спасении. Стало быть, надо сделать и невозможное!.. Словом, обещаю вам сегодня же связаться с руководством больницы и реально помочь всем необходимым. К сожалению, в некоторых медикаментах мы испытываем еще голод…

Тамаров до глубины души был тронут столь искренней заботой, разволновался, не нашел нужных слов, чтобы поблагодарить, и только когда совещание было продолжено, успокоился, пришел в себя, но нет-нет да поглядывал на секретаря райкома и всякий раз при этом испытывал теплое чувство признательности к этому человеку. А секретарь райкома не замечал его взглядов, внимательно слушал выступавших, иногда что-то помечал в своем блокноте, бросал реплики. Тамаров с удовлетворением отметил, что партийный руководитель, в сущности главное и самое важное по значению лицо в городе и районе, никак и ничем этого не подчеркивал, не выпячивал своих заслуг и ответственности, а ведь и заслуги у него были — в годы войны он командовал партизанским отрядом, и ответственность на его плечах лежала большая — город и район были приграничными. Скромность и деловитость, никакой позы — вот что, пожалуй, отличало его от собравшихся здесь, тоже в общем-то заслуженных, нерядовых людей, и Тамаров подумал, что в этом, наверное, и есть сила партийного вожака, которому доверяют и за которым идут. И еще он вспомнил сказанное однажды капитаном Орловым: «Когда случается в нашей службе прорыв, перед начальством своим виноват я, а перед горским партийным секретарем — в долгу, потому что мать родная так о своем сыне не заботится, как он о нас, пограничниках…» Теперь Тамаров воочию убедился в правильности этих слов. Не оставив без внимания проблемы и сложности, возникающие в связи с проведением будущей операции у местных органов милиции и подразделений внутренних войск, секретарь райкома особо подчеркнул роль пограничников в ликвидации банды Огульского.

— У вас, товарищ полковник, — сказал он, обращаясь к начальнику Горского погранотряда, — задача наиболее трудная и опасная. Хорошо, конечно, если удастся накрыть банду прямо в ее логове. Но может ведь случиться и так, что банда ускользнет из окружения, или — что тоже реально — опередит нас по времени, и тогда она наверняка начнет прорываться через границу в надежде соединиться с бандой, орудующей на территории Польши. Я, понятно, не собираюсь вас учить, тем более подменять — это было бы с моей стороны просто смешно, но, думаю, не мешало бы усилить те заставы, на участках которых возможен прорыв. Мы должны сделать все, чтобы ликвидация банды прошла с минимальными для нас людскими потерями. Только в этом случае мы будем считать проведенную операцию успешной…

— Вариант прорыва через границу мы не исключаем и заставы на предполагаемых направлениях усилим, — ответил полковник и с улыбкой добавил: — А хватка-то у вас партизанская осталась, товарищ первый секретарь!

— Военная, я бы уточнил, хватка. Она у всех осталась, кто воевал, и списывать ее в архив нам еще рано. Впрочем, вы, военные, это лучше меня знаете…

Операция по уничтожению банды Огульского была обсуждена детально, с учетом всех «за» и «против» и в целом была одобрена. Правда, не сразу пришли к единому мнению, когда решали вопрос о дне ее начала. Что банда готовится к какой-то большой акции, не сомневались и раньше. Последнее время бандиты не предпринимали никаких вылазок, ушли в глубокое подполье. Бесценная информация Петра Ищенко, переданная женой Тамарова, конкретизировала план нашего командования, сняла многие вопросы. Но не все. Когда начинать операцию? — этот вопрос потребовал серьезного обсуждения. Начальник УВД, например, считал, что банду Огульского надо обезвредить в день ее выступления на объект.