— Она беседует с месье де Пентьевром, Монсеньор. Думаю, ее светлость очень нравится герцогу! А вот и она! Мадам выглядит довольной, наверное, месье Пентьевр сказал, что сейчас она еще прекраснее, чем в девятнадцать лет.

Эйвон поднял лорнет.

— Дитя мое, в тебе несомненно пробуждается проницательность. Ты так хорошо изучила мою сестру?

— Я очень люблю ее, Монсеньор, — поспешила добавить Леони.

— Не сомневаюсь, ma fille. — Его милость посмотрел на леди Фанни, которая щебетала с Раулем де Фонтанжем. — И тем не менее это удивительно.

— Но она так добра ко мне, Монсеньор. Конечно, иногда мадам бывает глу… — Леони замолчала и нерешительно взглянула на герцога.

— Полностью с тобой согласен, дитя мое. На редкость глупа, — невозмутимо откликнулся его милость. — Итак, Фанни, мы уже можем уходить? — обратился герцог к ее светлости, оставившей своего кавалера.

— Именно об этом я собиралась тебя спросить! Какой прием! Дорогой Джастин, де Пентьевр был неподражаем! Мне кажется, мои бедные щеки так и пылают! Чему это ты улыбаешься? Милая, что тебе наговорила мадам де Сен-Вир?

— Она безумна, — убежденно сказала Леони. — У нее был такой вид, словно она вот-вот разрыдается, мне это совсем не понравилось. Вот и Руперт! Где ты был?

Его светлость Руперт усмехнулся.

— По правде говоря, я немного вздремнул. Так что, мы наконец уходим? Ну слава богу!

— Вздремнул! О, Руперт! — возмутилась Леони. — Здесь было fort amusant! Монсеньор, кто это красивая дама?

— Дитя мое, это Ла Помпадур! — прошипела леди Фанни. — Ты представишь ей дитя, Джастин?

— Нет, Фанни, не представлю, — мягко ответил его милость.

— Что за высокомерие, — недовольно заметил Руперт. — Ради бога, давайте уйдем отсюда, пока все эти молокососы опять не столпились вокруг Леони.

— Но, Джастин, разумно ли это? — испуганно вопросила ее светлость. — Ла Помпадур может обидеться.

Его милость равнодушно пожал плечами.

— Я не французский подданный, а потому не стану представлять свою воспитанницу любовнице короля. Полагаю, Леони вполне может обойтись и без этой дамочки.

— Но, Монсеньор, мне бы тоже хотелось…

— Дитя мое, надеюсь, ты не собираешься со мной спорить?

— О нет, не собирается! — тихо заметил Руперт.

— Помолчи, дитя мое. — Эйвон подтолкнул Леони к дверям. — Довольствуйся тем, что тебя представили их величествам. Они, возможно, и не обладают той властью, что эта Помпадур, но зато несравненно более высокого происхождения.

— Ради бога, Джастин! — опасливо пробормотала леди Фанни. — Тебя могут услышать.

— Подумай о нас! — взмолился Руперт. — Если ты не будешь осторожен, нас либо упрячут за решетку, либо выставят из страны.

Эйвон повернулся к юноше.

— Если бы я считал, что имеется хоть малейшая возможность упрятать тебя за решетку, мой мальчик, я бы не постеснялся крикнуть об этом во все горло.

— Мне кажется, вы сегодня не в лучшем расположении духа, Монсеньор, — с упреком заметила Леони. — Почему вы не хотите представить меня мадам Помпадур?

— Потому что, дитя мое, — наставительно ответил его милость, — она недостаточно респектабельна.

Вскоре в Париже и в самом деле заговорили о Сен-Вире, сначала вполголоса, а затем и открыто. Париж быстро припомнил старый скандал; нашлись даже смельчаки, утверждавшие, будто английский герцог стал опекуном незаконнорожденной дочери Сен-Вира в отместку за прошлые обиды. Словом, через неделю никто в Париже не сомневался, что граф де Сен-Вир вне себя от ярости. Вволю посудачив на эту тему, высший свет задался другим вопросом: как английский герцог намерен поступить с мадемуазель де Боннар, и вот на этот вопрос ответа не нашлось. Завсегдатаи светских салонов лишь качали головами: пути Дьявола неисповедимы и, вероятнее всего, не отличаются щепетильностью.

Леди Фанни тем временем порхала с одного бала на другой. Леони, разумеется, всюду сопровождала ее светлость. Миледи предпринимала отчаянные усилия, чтобы визит Аластеров в Париж надолго остался в памяти обитателей французской столицы. Леони получала от всего этого немалое удовольствие, но и Париж получал не меньшее.

Каждое утро Леони вместе с его милостью отправлялась на верховую прогулку. В результате многочисленное сообщество ее поклонников раскололось на два лагеря. Одни уверяли, что божественная Леони лучше всего смотрится в седле; другие же с пеной у рта твердили, что Леони неотразима в бальном платье. Один излишне нервный молодой человек даже вызвал на дуэль другого не менее нервного юношу; лишь вмешательство Хью Давенанта не позволило пролиться крови. Главным аргументом Давенанта явился призыв не упоминать всуе божественное имя.