— Да, мой друг, поистине ужасна. До двенадцати лет дитя, урожденная Сен-Вир, воспитывалась в простой крестьянской семье. А потом вынуждена была жить среди парижского canaille [118] . Вообразите таверну на грязной улочке с мужланом хозяином и стервой хозяйкой. Таверну, где царит порок в самых низменных его проявлениях.

— Да это же сущий ад! — прошептал пораженный Мериваль.

— Именно ад, — согласился его милость. — И насколько я понимаю, самая худшая разновидность ада.

— Удивительно, как все это не отразилось на бедной девочке.

Темные глаза пристально взглянули на Мериваля.

— Не совсем так, мой дорогой Энтони. Эти годы оставили свой след.

— Наверное, это было неизбежно. Но признаюсь честно, я ничего не заметил.

— Вполне возможно. Вы видите лишь шаловливость и бесстрашие.

— А вы, Аластер?

— А я, мой дорогой, увидел, что скрывается под этим! Я имею все-таки больший опыт общения с прекрасным полом.

— И что же вы увидели?

— Немалый цинизм, которым Леони обязана своей прежней жизни, проблески странной для ее возраста мудрости, глубокую тоску под внешней веселостью, страх и одиночество.

Мериваль опустил взгляд на табакерку и задумчиво провел пальцем вдоль линий узора на крышке.

— Знаете, — медленно произнес он, — я думаю, что вы наконец повзрослели, Аластер.

Его милость встал.

— У меня и в самом деле изменился характер.

— Теперь вы не способны на дурной поступок.

— Не способен. Забавно, не правда ли? — Эйвон улыбнулся, но горечь его улыбки не ускользнула от Мериваля.

Они вернулись в танцевальную залу. Встревоженная леди Фанни сообщила, что Леони и Руперт куда-то исчезли.

Эта парочка и в самом деле потихоньку испарилась из шумной залы, решив передохнуть в небольшой комнатке. Руперт раздобыл миндальный ликер, и они устроились в уголке, радуясь тишине и покою. Тут-то молодых людей и разыскала мадам Вершуре, известная всему Парижу интриганка. Некогда эта красивая мегера пользовалась благосклонностью Эйвона, а потому теперь изнемогала от ненависти к воспитаннице его милости. Она остановилась перед Леони и злобно уставилась на девушку.

Руперт встал и сдержанно поклонился. Мадам де Вершуре присела в реверансе.

— Так это и есть знаменитая мадемуазель де Боннар? — едко осведомилась она.

— Да, мадам. — Леони встала и в свою очередь сделала реверанс. — Прошу простить мне мою рассеянность, но не могу вспомнить ваше имя.

Руперт, решив, что дама — одна из подружек Фанни, ретировался, и Леони осталась с глазу на глаз с бывшей пассией Эйвона.

— Поздравляю вас, мадемуазель, — прошипела мадам де Вершуре. — Похоже, вам посчастливилось больше, чем мне.

— Мадам? — Веселые искорки исчезли из глаз Леони. — Не имею чести быть знакомой с вами.

— Я Генриетта Вершуре. Вы меня не знаете.

— Прошу прощения, мадам, но я наслышана о вас, и немало, — смело возразила Леони.

Хотя мадам де Вершуре и удавалось избегать открытых скандалов, но в высшем свете Парижа она пользовалась дурной славой. Леони помнила те времена, когда Эйвон часто навещал дом этой неприятной особы.

Мадам де Вершуре скривилась.

— В самом деле, мадемуазель? О мадемуазель де Боннар тоже наслышан весь Париж. Мадемуазель, sans doute [119] , считает себя очень хитрой, но тех, кто знает Эйвона, обмануть трудно.

Леони вздернула брови.

— Видимо, мадам полагает, что я преуспела там, где она потерпела неудачу?

— Наглая девчонка! — Змеиная улыбка исчезла с лица мадам.

— Мадам?

Де Вершуре злобно уставилась на девушку, не в силах скрыть переполнявшую ее зависть.

— Строите из себя победительницу! — взвизгнула она. — Надеетесь выскочить замуж и заполучить титул? Послушайтесь моего совета, милочка, забудьте об этом, Эйвон никогда не женится на незаконнорожденной!

Леони вздрогнула как от пощечины.

Де Вершуре подалась к девушке и зашептала с притворным сочувствием:

— Честное слово, мне жаль вас, милочка! Вы так молоды, вы многого не понимаете в этом жестоком мире. Поверьте, Эйвон никогда не женится на простолюдинке. Если же он решится на этот шаг, то погибнет! — Она свирепо рассмеялась. — Даже английского герцога перестанут принимать в обществе, если он женится на безродной авантюристке!

— Tiens, разве я незаконнорожденная? — недоуменно спросила Леони. — Не думаю, что мадам знала моих родителей.