Де Вершуре прищурилась.

— Так вы ничего не знаете? — она неприятно рассмеялась. — Неужто вы не слышали, о чем шепчутся на всех углах? Неужто не замечаете, что весь Париж не сводит с вас глаз?

— Да, мадам, мне известно, что я взбудоражила город.

— Бедняжка, и это все? Вы хоть иногда смотритесь в зеркало? Где ваши глаза? Да вы только взгляните на свои огненные волосы и черные брови! Да весь Париж знает, кто вы такая. И вы станете уверять, что ничего не ведаете?

— Eh bien! — Сердце у Леони бешено колотилось, но девушка сохраняла внешнее спокойствие. — Просветите меня, мадам! О чем знает весь Париж?

— О том, что вы незаконнорожденная дочь графа де Сен-Вира, дитя мое! Да мы все потешаемся над глупостью Эйвона. Это надо же, приютить отродье своего злейшего врага!

Лицо Леони стало белее кружев.

— Вы лжете!

Мадам язвительно расхохоталась.

— Спросите об этом своего любезного папашу! — Она подобрала юбки и презрительно качнула головой. — Эйвон скоро обо всем узнает, и что тогда будет с вами? Милая дурочка, бегите, бегите куда глаза глядят, прямо сейчас!

С этими словами интриганка удалилась. Леони невидяще смотрела ей вслед, крепко сцепив руки, лицо девушки напоминало гипсовую маску.

Прошло несколько минут, прежде чем она пришла в себя и опустилась на кушетку, дрожа всем телом. В первый момент Леони хотела кинуться к его милости и рассказать ему обо всем, но она сдержалась и осталась на месте. Недоверие постепенно сменилось уверенностью, что рассказ змееподобной де Вершуре — правда. Это объясняло и странный поступок Сен-Вира, и тот интерес, который он всегда к ней проявлял. Леони содрогнулась.

— Bon Dieu, что у меня за отец! — злобно пробормотала она. — Самая настоящая свинья! Ба!

Но через минуту отвращение сменилось ужасом. Если все это и в самом деле правда, то впереди ее ждет одиночество. Леони судорожно вздохнула. Совершенно немыслимо, чтобы герцог Эйвон взял в жены или удочерил девушку столь позорного происхождения. Как бы свысока ни относился его милость к общественному мнению, Леони понимала, что, женившись на ней, он запятнает древнее имя. Пускай те, кто знает герцога, утверждают, будто такая мелочь не в силах остановить его, но она, Леони, не может допустить этот позор. Нет, только не это! Она любит его, Монсеньор навсегда останется ее господином. Леони выпрямилась. Она готова пожертвовать всем, лишь бы Монсеньор не погубил себя в глазах общества!

Девушка закусила губу. Насколько приятнее считать себя дочерью крестьянина, чем незаконнорожденным ребенком проклятого Сен-Вира! Она вздохнула и попыталась улыбнуться.

Вскоре в комнату заглянул Эйвон. Увидев Леони, герцог переступил порог.

— Полагаю, ты устала, дитя мое. Пойдем поищем леди Фанни.

Леони взяла его милость под руку и едва заметно вздохнула.

— Монсеньор, давайте уйдем отсюда. Пусть леди Фанни с Рупертом остаются.

— Хорошо, дитя мое. — Эйвон знаком подозвал Руперта. — Я отвезу дитя домой, Руперт. А ты, будь добр, дождись Фанни и проводи ее.

— Я могу отвезти Леони, — с готовностью предложил юноша. — Фанни будет торчать здесь целую вечность.

— Именно поэтому я и оставляю тебя присмотреть за ней, — возразил его милость. — Пойдем, ma fille.

По дороге домой Леони весело щебетала о приеме, о том, кто там присутствовал и о прочих пустяках. По прибытии в особняк девушка быстро прошла в библиотеку. Его милость последовал за ней.

— Что теперь, ma mie?

— А теперь как всегда, — печально сказала Леони, усевшись на скамеечку рядом с креслом герцога.

Его милость налил себе бокал вина и, вопросительно подняв брови, взглянул на Леони.

Обхватив руками колени, девушка неотрывно глядела на огонь.

— Монсеньор, герцог де Пентьевр там тоже был.

— Я заметил, дитя мое.

— Вас это не смущает, Монсеньор?

— Ничуть, дитя мое. А почему меня это должно смущать?

— Ну как же, Монсеньор, у него не самое достойное происхождение, разве не так?

— Напротив, дитя мое, его отец — внебрачный сын короля, а мать из рода де Ноай.

— Именно это я и хотела сказать. Разве не имеет значения, что его отец был незаконнорожденным?

— Ma fille, раз отцом графа Тулузского был сам король, то это не имеет значения.

— Но имело бы, если бы его отцом был не король, а кто-то другой? Мне это кажется очень странным.

— Так уж устроен мир, дитя мое. Мы прощаем прегрешения королю, но смотрим с подозрением на простого смертного, поступающего так же.

— Даже вы, Монсеньор? Вы тоже презираете незаконнорожденных?