Ни один индуист из высшей касты не перешел в христианство, так как что вы можете дать ему? Ему не нужна одежда, ему не нужно образование — у него этого хватает, он может дать образование вам. Если кто-нибудь хочет чему-либо научиться, то в индуизме богатая традиция приобретения знаний; он может научить вас. Что вы можете дать ему? Естественно, никакие люди высшей касты не переходили — только низшие из низших.

Это не делает чести христианству.

Это бесчестие.

Ошо, мне нравится, как ты демонстрируешь на каждом шагу, насколько ты непоколебимый. Американцы сажают тебя в тюрьму, тиранят, разрушают твою коммуну и не сомневаются, что ты будешь унижен их обращением; но вместо этого проявляется непоколебимость, и, скорее, унижены они — это настолько ясно из их непрекращающегося гнева в твою сторону. Ты невероятный враг! Ты та простая истина, что только без честолюбивых устремлений человек может обниматься со звездами.

Человека можно унизить, только если он считает себя выше других; уверенный в своем превосходстве — такой человек может быть низвергнут.

Вы не можете унизить смиренного человека.

Это абсолютно невозможно.

Америка сделала все — и продолжает делать. Это просто указывает на крайнюю глупость. Если они не смогли унизить меня в своих тюрьмах, как они смогут унизить меня за пределами Америки? Я обращу все их попытки оскорблений против них самих, другого пути нет. Я просто это не приму.

Я рассказывал вам много раз историю Гаутамы Будды. Он проходил мимо одной деревни. Его враги собрались и хотели унизить его — они выкрикивали отвратительные слова, слова из трех букв. Он оставался безмолвным. Они выглядели нелепо, потому что он ничего не отвечал.

Но все-таки он заговорил:

— Если вы закончили, могу ли я идти дальше: мне нужно до заката добраться до другой деревни. А если вы не закончили, то через несколько дней я буду проходить снова — я предупрежу вас — по той же дороге; тогда у меня будет достаточно времени для вас. Тогда вы сможете сделать все, что захотите, сказать все, что всегда хотели сказать.

— Мы не просто говорим, мы оскорбляем тебя, — сказал кто-то из толпы.

— Вы можете оскорблять меня, — ответил Гаутама Будда. — Но если я это не принимаю, это не в вашей власти. Вы можете стараться оскорбить меня, но я просто все это не принимаю. Вам нужно было прийти десять лет назад, когда кто угодно мог меня задеть: стоило кому-нибудь меня оскорбить, как я чувствовал себя оскорбленным. В то время я был рабом каждого, теперь я свободный человек. Я выбираю: то, что правильно, я принимаю; то, что неправильно, я возвращаю.

В последней деревне люди принесли сладости, цветы, чтобы подарить мне. Я сказал: «Мы едим только раз в день, и мы это уже сделали. Поэтому, будьте добры, — мы ничего не храним, мы не можем это взять. Извините. Вам придется забрать это». Я хочу спросить вас, что они могли сделать со всеми этими сладостями, и цветами, и фруктами, которые они принесли?

Кто-то из толпы сказал:

— Они могли бы раздать все это в деревне.

— Ты сообразительный, — ответил Будда. — Сделайте то же самое. Все, что вы принесли, — уже десять лет как я перестал принимать такие подношения. А теперь возвращайтесь домой и раздайте все это кому хотите.

Унижение невозможно, когда ты не живешь как эго. Именно эго можно унизить.

Америке придется получить свое унижение назад. Вот почему они все еще злятся и изо всех сил стараются сделать все, чтобы навредить мне любым возможным способом. Они не выучили простой урок.

Я был связан — они сделали все нелегально — без ордера на арест. Под дулом пистолета они арестовали меня, даже не предъявив оснований, надев наручники, надев мне на ноги цепи, еще одну цепь мне на пояс — точно подогнали, они изучили мою медицинскую карту.

Мы представили мою медицинскую карту правительству — что у меня плохо со спиной. Поэтому цепь находилась там постоянно, потому что ее прикрепляли туда каждый раз, когда я переезжал в другую тюрьму: пять тюрем за двенадцать дней. Но цепь оставалась именно на том месте, где мне больно. Это было вовсе не случайно, потому что ни разу она не была на другом месте — а могла бы быть. Я просил их: «Ослабьте немного».

Они говорили: «Нет. Мы оставим ее в том положении, в котором было приказано».

Они волновались, что я буду махать людям рукой, даже в наручниках, поэтому они прикрепили мои наручники к цепи на талии, чтобы я не мог двигать и руками.

А машины… Как они везли меня — я никогда не видел, чтобы так водили машину. Внезапно они набирают скорость — и вдруг останавливаются, просто для того чтобы причинить боль моей спине.

В первый раз со мной был Деварадж, и он говорил им: «Это неправильно. Не нужно это делать». Они не слушали. Это продолжалось двенадцать дней. Похоже, везде были инструкции, как вести машину: без причины, внезапно, машина набирала скорость до ста миль в час, и внезапно она останавливалась; потом она снова набирала скорость и останавливалась, чтобы встряхнуть меня настолько сильно, насколько это возможно, чтобы ударить больную спину толстой цепью, которой они обвязали ее.