Избранные произведения. Том 1
вернуться

Городецкий Сергей Митрофанович
Шрифт:

5. Повязка

Желтенькая ленточка, повязочка моя, Что ты так ласкаешься, касаяся меня? Или я запамятовал, кто тебя сшивал, Кто тебя на волосы мне летось одевал? Кто мне кудри русые расчесывал, жалел, Кто мне меж волосьями в глаза мои глядел? Как они смеялися, подглядывал, смеясь, На губы веселые ресницами косясь? Помню, помню, ленточка, все помню навсегда, Только ведь для памяти пожаловал сюда. Рано утро ясное проглянет за окном, Я уж под решеткою стою с тобой вдвоем. Гребнем поломавшимся чешу себя, деру, Волны к волнам волосы никак не подберу. Руки да за голову, а ленточку к кудрям, Весь-то отдан утренним, пронзающим лучам. И уж тут не знаю я, молюсь иль не молюсь, Рад тюрьме иль пламенно из ней на волю рвусь. Только знаю: ленточка, повязочка моя Светится, колышется на кудрях у меня. 22 августа 1907

6. Голоса

Целый день мне слышатся эти голоса. Стены ль это плачутся, поют ли небеса? То бросают скалами низкие басы, Будто строят храмину божеской красы. То, как дети ясные, звонки и чисты, Держат сердце в трепете сладостной мечты. Чутким ухом слушаю, думаю понять, Но неуловимые стихнули опять. И опять возникнули — там ли, в высоте, Или тут, за стенками, те же и не те? Силой сердце полнится, видно, лучше там, Где мои родимые вверились слезам. Мать ли понадеялась сына увидать, Сестры ль сны увидели, божью благодать? Или ты, любимая, чуешь, что с тобой Связан нерушимо я верною судьбой? Ведать я не ведаю божьи чудеса. Только слышу: вольные это голоса. Только знаю, радостно слышать их теперь, Сердце укрепляющих: жди, надейся, верь. 21 августа 1907

7. Череда

Вот и пятый день подходит, И пройдет, уйдет, как все. Видно, поровну отводит Время горю и красе. Красоты я знал немало И все больше ждал да ждал. Горя будто не бывало — Только слух о нем слыхал. Вот и выпало на долю Выпить горькое вино, Посмотреть на синю волю Сквозь железное окно. И смотрю: она все та же. Да уж я — то не такой! Но меня ли силе вражьей Надо сжать своей рукой? Пусть одни уста остынут, Эти очи отцветут, А вот те повязки скинут, А вот эти оживут. Камень сверху оторвался — Убыль верху, прибыль там, Где раскат его раздался По долинам и горам. Сизый облак наклонился, Сила вылилась дождем — Свод пустынный прояснился, А хлеба поют: взойдем! Так и все на этом свете, И на всяком свете так: Иссякают силы эти — Восхожденью новых — знак. Мы же, маленькие звенья, Сохраняем череду: «Ты прошел, сосед?» — «Прощенье!» — «Ты идешь, сосед?» — «Иду!» 24 августа 1907

8. Голуби

Вам, птицы поднебесные, Насыпал я пшена За те пруты железные Тюремного окна. Слетелись, сердце радуя, Клюют скорей, спешат, Не вижу только ладу я: Крылами бьют набат. Торопятся, стараются Друг друга оттеснить, И сердятся, и маются, Чтоб больше захватить. Покойны будьте, голуби! Обильно сыплю я. Насытитесь тут д'oлюба Вся вольная семья. Когда же все насытитесь, Умчитесь в эту синь, Рассеетесь, рассыпетесь Средь голубых пустынь. Но тот, кто всех проворнее И крыльями сильней, Покинет долы горние Для дальних зеленей. Для тех садов сверкающих, Где мать моя одна В слезах неутихающих Поникла у окна. И сына подневольного, Тоскуя, тщетно ждет, У сердца богомольного Ища себе оплот. 24 августа 1907

9. Кручина

Не круши меня, кручина! Мне еще немало жить. Ходит черная година, Оттого ли мне тужить? Ведь все так же солнце светит, Так же дети видят сны. И земля все так же встретит Песни первые весны. Осень пестрая подходит, Потемнели тополя. И туман уж хороводит В опустыневших полях. Только я уж не любуюсь Той осенней милой мглой, Поневоле повинуясь Тьме могилы нежилой. Так любуйся ты одна там, Затаивши глубь души, По кустам ходи лохматым, Лесом скорбь свою глуши. Примечай там все красоты, Ничего не упусти! Лесу выдай все заботы С тучей листьев унести. И борись с тоской-кручиной, Как и я борюсь тут с ней, Чтобы волею единой Сердце полнилось вольней. 24 августа 1907

10. Серый вечер

Отчего ты, вечер, серый и простой, Как ребенок малый с тихою мечтой, Мальчик сероглазый, увидавший свет В первый раз на склоне отроческих лет? Отчего и звоны, вечер у церквей, Словно стаи сизых, ранних голубей, Только научённых крылья подымать, Сердцем не забывших голубицу-мать? Отчего ты, вечер, заманил меня Пристальной улыбкой серого огня? Покажи мне облик, серый вечер мой! Распахни свой облак, свитый полутьмой! Подойди же ближе. И еще. Вот так. Загляни в глаза мне, в мой заветный мрак. Разве ты не видишь: серые глаза, Только в самой дали прячется гроза. Обними нежнее. Окружи совсем, Чтоб я стал недвижим, как пустыня, нем. Чтобы только были вечер, я да ты Тут над колыбелью маленькой мечты. 25 августа 1907

11. Марево

Сделал меньше малый терем, Сумрак гуще, ниже свод. И шепнул: «Давай поверим!». Покидая небосвод. Засмеявшись серым глазом Брату-вечеру в ответ, Начал счет я: «Раз!» И разом Вспыхнул тихий серый свет. «Два!» И в зыбкой колыбели Просыпается дитя. Щеки сонные зардели. Ищет, ручками метя. «Три!» И мать склонилась гибко Голод грудью утолить. У двоих цветет улыбка, Третий — краше в гроб валить. Вечер, вечер, вечер! Тише! Колдовства не нарушай! Долетает шепот свыше: Ночи — «Здравствуй!», мне — «Прощай!» 26 августа 1907

12. Ясность

Прониз'aла душу ясность созерцанья. Как дождем, омыла дальние углы. Освежила бурей первого страданья, Разорвала скопы ядовитой мглы. И взираю странным, онемелым оком На позор звериных, разоренных нор, Где былые годы низменным потоком Пробегали мутно, потупляя взор. И внимаю сердцем чистоту и ясность Предо мной лежащих голубых высот, Где промчится, с вечным утвердив согласность, Дней моих грядущих просветленный лёт. 27 августа 1907