— Сюда, — показала Ниаки-Ишкхия на обглоданные временем руины. Когда-то это был высоченный семиэтажный дом, битком набитый бедным людом: за пару грошей у владельца можно было снять грязную, тесную комнатенку или просто брошенный на пол тюфяк прелой соломы. К нему пристраивали сарайчики, в подвалах летними ночами было не продохнуть. Если приходил кто-то новый, хозяева не отказывались, брали плату, а потом каждый как мог заставлял других потесниться. Незамужних женщин «заселяли» без драк, но, разумеется, не только за красивые глаза. И все же это было лучше, чем жить на улице: там-то приходилось давать каждому облеченному властью, а тут — совсем немногим авторитетам домового масштаба. Да и поборы на улице, хоть и меньше, но самих их куда больше. А задолжаешь хоть один — тебя найдут в какой-нибудь подворотне, когда завоняешь. По частям…

Вот так они ужимались, ужимались год за годом, укладывая новые тюфяки, разделяя каморки все новыми и новыми перегородками. И никому не было дела, что несущие стены ветшали, а пьяные драки расшатывали хлипкие перекрытия. В некий момент перекрытия не выдержали, огромный дом сложился, как карточный домик, хороня под обломками более двухсот человек. Никто не разбирал завалы, извлекая пострадавших: была охота бесплатно надрываться, растаскивая обломки, а платить за спасение какой-то босоты в Конфедерации не принято. Выбрались — герои! Улица ждет вас, как и жадные бандиты, вымогающие последнее у бездомных, а у женщин и кое-что еще. Не выбрались… Ну, по одной за упокой и айда в кабак! Найдется применение и самим развалинам: будет в трущобах лишний нужник и лишняя свалка. И через некоторое время вокруг воняло так, что желающих исследовать руины не находилось.

Но никто не знал, что подвалы уцелели. Остатки стен и перекрытий легли так, что остался узкий и притом заметный только если знать, где искать, лаз. Первоначально он был узок, так что не протиснулся бы и ребенок, только крысы и собаки — видно, им понравились трупы похороненных заживо. Потом лаз расширили, вытащили и похоронили обглоданные, сгнившие и распухшие трупы, но все равно случайно его было не найти. Едва ли хоть кто-то из нищих, вываливающих отбросы или опорожняющих желудок в развалинах, догадывался, что развалины обитаемы.

— Сюда, — с трудом отвалив крупный кусок стены, произнесла Дарпа, идущая рядом со жрицей. Изнутри к глыбе была приделана ржавая цепочка — ее Дарпа сразу же взяла в руки. Открылся крошечный, едва заметный лаз в груде строительного мусора. — Лезь первая.

— Туда? — с сомнением спросила Гердис. Лаз казался таким узким, что казался непроходимым даже для худенькой девчонки. Да и торчат там какие-то ржавые железные штыри, а уж ложиться на гниющие отбросы и подавно неохота.

— Ты первая. Потом остальные.

Ну что ж, делать нечего. Женщина просунула ноги в черный провал, даже выдохнула воздух, чтобы ужом ввинтиться внутрь. К ее удивлению, тело вошло целиком, только ржавая железяка распорола на спине рубаху. Следом в лаз заползла девчонка, а потом потянулись и остальные. Последняя нырнула в зловонный провал Дарпа, изо всех сил потянула за цепь — и глыба с глухим хрустом встала на свое место.

Теперь можно было двигаться только наощупь. К счастью, путь под завалами был недолог: фундамент и подвальные перекрытия уцелели полностью, и скоро они оказались в крохотной комнатенке, полной пыли и какого-то хлама. Пахло крысами и запустением. Здесь уже можно было не опасаться, что голоса или свет заметят снаружи: Дарпа наощупь высекла искру, запалила трут, а от него — крохотный фонарь. Стал виден тесный, душный подвал с каким-то неприглядным хламом и бурыми потеками на стенах. Воцарилась тьма и тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием почти пятидесяти человек, что набились в тесное помещение, как сельди в бочку.

— Не дворец, конечно, но…

— Теперь куда? — поинтересовалась Гердис.

— Вниз, — лаконично отозвалась сестра во Амрите.

Брезгливо, носком башмака она раскидала груду какого-то полуистлевшего тряпья, на котором покоилась дохлая крыса — следующая линия обороны от неумеренно настырного народа. Потом наклонилась, подцепляя грязными пальцами старый боевой щит. Показался прокопанный в земле лаз без каких-либо крепей. Потянуло зловонием канализации.

— Нам — туда? — теперь уже с явной неохотой поинтересовалась Гердис.

— А ты как догадалась? — поинтересовалась Дарпа. — Да ты не бойся, пройдем только до отстойника, а там по стеночке, по стеночке — и до подвалов соборных доберемся. У нас-то не пахнет…

И правда, довольно быстро лаз вышел на выщербленную лестницу. В отличие от лаза, тут своды держали мощные крепи. Местами было сыро, кое-где стены даже блестели от влаги, но в целом катакомбы достойно держали вес земли и города наверху.

— Осторожно, не оступись, тут скользко, — предупредила Ниаки. — Если что, так и съедешь в отстойник. Да не смейся ты, тут утонуть недолго… Тебе нужно утонуть в дерьме верных чад Церкви?

— И часто вы сюда спускаетесь?

— Последние сто лет не ходили. Только Ниаки-Ишкхии рассказывали. Иди за ней след в след, если жить хочешь.

Идти по катакомбам пришлось долго. Временами снизу тянуло тошнотворным зловонием. Местами растрескавшиеся, заплесневелые ступени совсем не держали ноги. Приходилось ступать очень осторожно, прижимаясь к мокрой и столь же скользкой стене. Казалось, они попали в кишечник какого-то исполинского зверя, чудовищно старого, больного и умирающего. А внизу со смачным чмоканьем тек сплошной поток чего-то мерзкого, темного, дурманящего зловонием. Гердис подумала, что в душе у людей столько же дряни, сколько и в кишках, и они ежедневно извергают ее в мир. Оттого, наверное, так мало стало на свете мест, где можно отдохнуть душой. От-дохнуть — то есть дохнуть чистого, не отравленного смрадом алчности, трусости, мелочной жестокости воздуха.