Первыми из высших офицеров вермахта в СНО вступили командиры трех пехотных дивизий генерал-майоры Мартин Латтманн и Отто Корфес и генерал-лейтенант Александр фон Даниэльс. 17 генералов во главе с Паулюсом крайне негативно отреагировали на их решение и выступили с заявлением: «Они хотят выступить с воззванием к германскому народу и к германской армии, требуя смещения немецкого руководства и гитлеровского правительства. То, что делают офицеры и генералы, принадлежащие к “Союзу”, является государственной изменой. Мы глубоко сожалеем, что они пошли по этому пути. Мы их больше не считаем своими товарищами, и мы решительно отказываемся от них».

Несмотря на такое заявление, Москва не оставляла попыток подключить Паулюса к антифашистской работе. Паулюс был помещен на специальную дачу в Дуброво под Москвой, где подвергся психологической обработке. «Обработка» генерала проводилась по особой программе, разработанной Кругловым и утвержденной Берией. Спустя год Паулюс заявил о вступлении в антигитлеровскую коалицию.

Для получения оперативно-разведывательной информации в лагерях активно использовались агенты, завербованные из числа пленных. Допрашивая поступающих пленных, оперативники отбирали кандидатов на вербовку. Вербовке предшествовали беседы кандидата в осведомители с оперативным работником, получение на него компрометирующих материалов и выполнение им отдельных поручений лагерного начальства. Обязательным условием вербовки являлась подписка о сотрудничестве с органами НКВД, которая писалась агентом собственноручно на его родном языке.

Наиболее ценными считались агенты, завербованные из числа пленных, оппозиционных лагерным властям. Как показывала практика, вербовка антифашистов не приносила успеха, так как они не пользовались авторитетом среди пленных и не имели доступа к лагерному подполью. Категорически запрещалось использовать в качестве внутрилагерных агентов сотрудников разведывательных органов противника. Показания агентов перепроверялись. Проводилась работа по выявлению дезинформаторов и двурушников среди агентов. Расшифровавшиеся осведомители немедленно переводились в другие лагеря.

В каждом лагере создавалась сеть явочных пунктов. Для приема агентуры использовались приемная начальника лагеря, библиотека, клуб, лазарет, амбулатория, склады, мастерские и другие пункты, куда осведомители могли свободно приходить, не вызывая подозрений у своих товарищей.

С осени 1943 года НКВД был взят курс на подготовку агентов из числа военнопленных с целью их использования в послевоенное время.

7 октября 1943 года вышла директива НКВД № 489, предписывающая проводить дифференцированную работу с внутрилагерной и перспективной агентурой. Агенты, предназначенные для послевоенной работы, вербовались из числа военнопленных, которые до войны занимали высокое социальное положение в своих странах {246} .

При вербовке перспективных агентов изучался не только сам кандидат на вербовку, но и лица, с которыми он находился в близких отношениях, а также круг знакомых этих лиц, их политическое и деловое окружение. Особое внимание уделялось зашифровке таких агентов. Так, в лагере № 150 в качестве агента на послевоенный период готовился бывший майор вермахта.

После нанесения побоев одному из антифашистов для зашифровки он был заключен в тюрьму. Кроме того, он получил задание не вступать в антифашистские организации, а вращаться в кругу реакционных немецких офицеров. Вследствие болезни малярией явки с ним проводились под видом медосмотров или сдачи анализов.

За успешное выполнение заданий агенты получали небольшое вознаграждение в виде продуктов питания и махорки. Так, из фондов лагеря № 158 оперативному отделению отпускались продукты питания в размере 15% и табачные изделия в размере 10% от общей суммы средств, ассигнованной на оперативные расходы. В целях конспирации агенту разрешалось употреблять выдаваемые ему продукты только во время приема (явки) у оперуполномоченного. Табак агенту выдавался такого же сорта, какой получали остальные военнопленные {247} .

Плен для солдат вермахта стал проверкой личных человеческих качеств. В вермахте офицеры и солдаты питались одинаково, в СССР же офицерам, в том числе и пленным, полагался, дополнительный паек. Рацион рядовых немецких солдат был более чем скромный. Кроме того, они порой не могли получить даже элементарной медицинской помощи. Унтер-офицер Генрих Эйхенберг после возвращения из плена писал: «Вообще, проблема желудка была превыше всего. За тарелку супа или кусок хлеба продавали душу и тело. Голод портил людей, коррумпировал их и превращал в зверей. Обычными стали кражи продуктов у своих же товарищей. Люди страдали от голодных галлюцинаций, как в диком зверском сне. Часами они могли рассуждать о еде…» {248} .

От сотрудников госбезопасности, работавших в лагерях, во многом зависела судьба военнопленных. От их рекомендаций зависел уровень питания, организации медицинского обеспечения и сроки репатриации тех или иных пленных. Поэтому проблем с приобретением стукачей среди пленных не было. Большинство пленных шли на сотрудничество с лагерными властями не из-за идейных побуждений, а с целью улучшить свое положение, сохранить жизнь и возвратиться на родину. Военнопленные, отказавшиеся от сотрудничества с органами НКВД, отправлялись в штрафные подразделения.