После того как попытка привлечь Хартманна к уголовной ответственности за бомбардировки советских городов не увенчалась успехом, чекисты в лагерях пытались обвинить его в проведении антисоветской агитации и бойкоте мероприятий лагерного начальства. В декабре 1949 года состоялся суд, который приговорил Хартманна к 25 годам тюремного заключения. В 1950 году его переводят в лагерь города Шахты (Ростовская область), где он возглавил бунт заключенных. Причиной мятежа было принуждение немецких офицеров к тяжелому физическому труду, что являлось нарушением Международного права в отношении военнопленных. В течение следующих 5 лет он побывал в лагерях Новочеркасска, Асбеста, Свердловска и других городов. В это время пленный Герман Граф, осудивший нацизм и вставший на путь сотрудничества с СССР, предлагал ему пойти на службу в ВВС Восточной Германии, но он отказался.

В октябре 1955 года, после визита канцлера ФРГ К. Аденауэра, Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «О досрочном освобождении и репатриации немецких военнопленных, осужденных за военные преступления», и из СССР были репатриированы более 14 тыс. немецких военнопленных, в том числе и Хартманн. В 1956 году он поступил на службу в люфтваффе Западной Германии и стал первым командиром эскадры JG.71 «Рихтгоффен». Хартманн неоднократно бывал в США, где тренировал военных летчиков. В 1970 году он вышел в отставку, работал летным инструктором недалеко от Бонна и летал в группе высшего пилотажа.

Одной из важных задач лагерных чекистов было оперативное «обслуживание» советских граждан из числа лагерного персонала. 31 августа 1943 года НКВД СССР приказом № 001525 утвердил «Инструкцию о порядке и задачах агентурно-оперативного обслуживания личного состава и гражданского окружения лагерей НКВД СССР для военнопленных и интернированных». Согласно этому документу, на оперативные отделения возлагались задачи по пресечению «преступных связей» военнопленных с сотрудниками лагерей и жителями близлежащих населенных пунктов, борьбе с расхитителями лагерного имущества, выявлению отрицательных настроений среди личного состава. Для решения этих задач оперативно-чекистские отделения лагерей вербовали агентов среди сотрудников лагерей и жителей прилегающих к ним селений. Оперативные работники с помощью агентуры предупреждали и разоблачали хищения продовольствия и материальных ценностей обслуживающим персоналом лагерей и спецгоспиталей, выявляли недостатки в трудовом использовании военнопленных и их медицинском обслуживании, информировали вышестоящие инстанции о реальном положении вещей в лагерных подразделениях.

Одним из направлений деятельности чекистов было пресечение личных контактов женского персонала лагерей с пленными. Любые неслужебные отношения между советскими людьми и пленными расценивались как предательство.

К предотвращению и пресечению «преступных связей» и принятию «решительных мер» призывала чекистов директива УПВИ НКВД СССР № 28/00/4359 в июне 1944 года. В августе 1945 года НКВД СССР выпустил директиву № 134, которая также предлагала принять решительные меры для предупреждения интимных связей с военнопленными и предписывала удалить из лагерей всех «морально неустойчивых женщин».

Факты «преступной» связи советских женщин с пленными вскрывались с помощью агентов. Для выявления и пресечения подобных фактов специально вербовались осведомители из женщин. Запрещалось посещение лагерной зоны посторонними лицами. Сотрудницам лагеря в обязательном порядке предписывалось находиться в зоне в сопровождении вахтера или дежурного офицера. Запрещались совместные ночные дежурства медсестер и санитаров из числа военнопленных.

В результате проведенной лагерными чекистами работы только в 1947 году в лагере № 437 и прикрепленном к нему спецгоспитале № 3739 было уволено 6 медработников, имевших интимную связь с военнопленными. Однако до конца эта деликатная проблема так и не была решена. Увольнения «за интимную связь с военнопленным» продолжались вплоть до 1949 года, когда руководство МВД возложило проведение медосмотров и лечение пленных в лагерях МВД на мужской медперсонал.

Лагерные романы не имели счастливого завершения. Пленных репатриировали на родину. Имеются документальные свидетельства того, что некоторые из них пытались остаться в Советском Союзе и предпринимали для этого все возможные усилия. Одним из мотивов таких поступков могло быть желание остаться с любимым человеком.

Иногда при обысках репатриантов оперативники находили письма и записки любовного содержания. К примеру, при обыске пленного И. Вертеша, работавшего на Сокольском ЦБК, были изъяты письма гражданки И., нормировщицы предприятия. В одном из них содержались следующие слова: «Уедешь ты, мой дорогой, в далекие края, но помни, что тебя здесь ждет твоя любимая». Отношение пленных к русским женщинам характеризует фрагмент из воспоминаний одного из бывших немецких военнопленных: «Я думаю, что вряд ли найдется немецкий солдат, побывавший в России, который бы не научился ценить и уважать русскую женщину» {253} .

При работе с пленными оперативные работники лагерей нередко нарушали положения Женевской конвенции «О содержании военнопленных» от 27 июля 1929 года, запрещающей применение к пленным каких-либо мер принуждения и насилия для получения сведений разведывательного характера. Аналогичные требования содержала и статья вторая принятого в СССР Положения о военнопленных от 1 июля 1941 года. Однако в годы Великой Отечественной войны советские спецслужбы часто исходили не из буквы закона, а из принципа военной целесообразности.

В лагерях военнопленных НКВД-МВД применялось так называемое «активное следствие», проводившееся с применением таких методов получения информации, как пытки, побои и заключение допрашиваемого в карцер. На лагерном жаргоне такое следствие называлось «следствием с пристрастием».

Упоминания о «средневековых» методах пыток содержатся, например, в воспоминаниях главнокомандующего польскими силами на Западе, дивизионного генерала В. Андерса, который во время одного из допросов был помещен в холодный карцер, где обморозил ноги {254} .