Он вновь обрадованно закивал головой.

– Хотели, сапасатель-сан! Хотели!

– Кого? – спросила я, не зная, как выйти из этого семантического тупика.

– Цунами, сапасатель-сан! – ответил старик.

– Цунами? – растерянно переспросила я его. – Зачем же?

Старик вновь напрягся, но объяснить не смог.

– Вы же могли утонуть! – воскликнула я, не ожидая даже ответа на это свое восклицание.

Но старик вдруг обрадованно закивал головой и даже заулыбался.

– Хотели! Хотели! – сказал он, смотря на меня с какой-то надеждой.

– Вы хотели утонуть? – спросила я, глядя на него недоверчиво.

Старик приосанился и посмотрел на меня совершенно серьезно. Теперь в его лице не было никакой суетливой радости, только какая-то торжественность.

– Я хотели! – сказал он. – Балисой кита, цунами, позивал меня.

– Большой кит? – уточнила я. – Вы называете цунами – большой кит?

– Балисой кита! – подтвердил он, кивая головой.

– Вы хотели, чтобы большой кит забрал вас к себе? – попыталась я уточнить, но старик застыл неподвижно, и глаза его как-то потускнели.

Он словно погрузился в какой-то транс, перестал замечать меня и, кажется, забыл, где он находится. Губы его беззвучно шевелились. Изредка он чуть-чуть наклонялся вперед и слегка кивал головой, затем опять выпрямлялся и вновь начинал шевелить губами.

Я почувствовала, что большего сейчас от него не добьюсь. Однако мне очень не хотелось, чтобы сюда вновь вернулся узкоглазый майор-пограничник и говорил с ним на его языке. Откуда я знаю, что он говорит? Может быть – запугивает его? Старик как-то слишком странно реагировал на слова этого майора.

Да и разговаривать с ним по-русски было одно мучение. Раз недалеко отсюда была деревня айнов, подумала я, может быть, кто-то на заставе, кроме этого майора, знает их язык? Сергей, скорее всего, сможет мне подсказать, кто у него на заставе в состоянии общаться с айнами на их языке. Опять я не смогу обойтись без помощи Евграфова. Надо признаться, он становится слишком популярным гостем моих мыслей. Что бы это могло означать? Что я испытываю к нему какой-то бессознательный, но сильный интерес? Или – постоянно надеюсь на его помощь?

«Уж не влюбилась ли ты, дорогая моя? – строго спросила я себя. – Этого еще только не хватало! Опять Сергей! Это плохая примета».

Но, внимательно в себе покопавшись, я вынуждена была признать, что до этого, пожалуй, не дошло, хотя интерес к капитану-пограничнику у меня действительно был, и немалый.

Мне почему-то стало немного грустно.

«Вот и влюбляться ты уже разучилась! – подумала я, хотя и понимала, что, скорее всего, утрирую ситуацию. – Скоро совсем старухой станешь!»

Продолжая расстраивать себя столь несоответствующими действительности мыслями, я вышла из комнаты, оставив старика наедине с его высшими силами, которым он, судя по всему, и возносил молитву.

Солдат все так же стоял в коридоре. Увидев меня, он отошел несколько в сторону, опасаясь, очевидно, за сохранность оставшихся на его гимнастерке пуговиц.

– Тебе очень долго служить еще осталось? – спросила я его.

– Восемь месяцев и четыре дня, – ответил он после легкой заминки, очевидно, соображал, зачем я задаю ему этот вопрос, но так и не сообразил, впрочем, и не мог бы сообразить.

– Если ты не хочешь восемь месяцев из этого срока провести на губе, – сказала я совершенно серьезно, – постарайся не пускать сюда того майора, который недавно отсюда так торопливо выскочил. Кстати, как его фамилия, ты не знаешь?

– Не знаю, – растерялся солдат. – Я его вообще только сегодня ночью первый раз увидел, когда меня эту комнату охранять поставили…

– Не знаешь?.. – переспросила я солдата в задумчивости. – Странно… Увидишь его – сразу сообщи Евграфову, понял?

– Так точно, товарищ капитан! – ответил он. – Есть доложить!

– Это просьба, а не приказ, – возразила я на его официальный тон. – Так что не стоит отвечать по форме… Доложишь?

– Так… – начал он и споткнулся. – Доложу, – выдохнул он наконец.

Я поспешила к врачам. Фимка был очень горд, что левая рука его на перевязи, а лицо обклеено кусочками пластыря. Он, наверное, чувствовал себя настоящим мужчиной и самозабвенно заигрывал с молоденькой медсестрой, которая уже смотрела на него с нескрываемой жалостью.

Я подумала, что Фимка ведь так и жениться, наконец, может. Как только повстречает женщину, которая будет жалеть его сильнее, чем любая другая, так и женится. И прощай тогда мой друг Фима, которого я встречала в самых отдаленных точках России. Не отпустят его больше в командировку. Зная его характер и любвеобильность, ни одна женщина не рискнет отпустить.