— Допустим, — согласился Семен. — Но я продолжу. Был в «Роще» еще один забавный тип, ты сам мне рассказывал — некто Манукян. Якобы политтехнолог.

— Якобы? — Трошкин заинтересовался.

— Нет такого политтехнолога, не существует в природе. Уж тебе-то это должно быть известно. Или есть на свете крупные, я подчеркиваю, крупные политтехнологи, о которых ты ничего не знаешь?

— Да, вряд ли…

— Так вот, я все проверил — такого Манукяна не существует. Чистый блеф, игра на дурачка. Подыгрывала этому мифическому персонажу твоя девушка. Я опросил сегодня кучу очевидцев — все так говорят. Вспоминай, дорогой, вспоминай. Это была классическая, хорошо исполненная партия на двоих: «Ах, великий Манукян, ах, мне велено взять у него интервью…» Если девочка — не засланный казачок, то зачем ей наигрывать самозванцу очки? Правильно? Идем дальше: в «Роще» вам старательно демонстрировали, как руководитель опергруппы угнетает твою девочку, орет на нее, подозревает и прочая, прочая. Об этом мне тоже сегодня многие рассказали. Между тем девочка и этот мент давно знакомы, если не сказать откровенней. По моим данным, они чуть ли не любовники.

— Да что ты? — расстроился Трошкин. — Не может быть. С таким… таким… идиотом?

— Положим, он не идиот, а только строит из себя. Кроме того, любовь зла. Девочка, когда я вез ее на показательный, специально для меня организованный допрос в МУР, звонила по моему мобильному маме. Номерок я из памяти телефона потом вытащил. Удивительным образом телефонный номер мамы совпал с телефоном отдела по расследованию убийств МУРа. Одно из двух — или ее мама работает опером в МУРе, что вряд ли, потому что мама у нас профессор филологии на пенсии, или под прикрытием мамы она звонила этому Коновалову. Убедил?

— Вполне, — сказал Трошкин убитым голосом. — Хотя верить в то, что она с этим ментом…

— Ты не о том думаешь, Саша! — повысил голос Семен. — Опомнись!

— Да, я понимаю.

— Все к лучшему. Просто нужно грамотно разыграть карту. — Семен достал из бара бутылку коньяку и глотнул прямо из горлышка. Трошкин поморщился — он терпеть не мог плебейских замашек и пренебрежения этикетом. — Девочке кажется, что ты у нее под присмотром и что ты у нее на крючке. Отлично. Ухаживай за ней, тоскуй, моли о взаимности, изображай пылкую влюбленность, впрочем, я вижу, тебе здесь притворства и не понадобится. А под этим сладким соусом подкидывай ей нужные факты. Засланные казачки страшны лишь до тех пор, пока им доверяешь.

Семен опять поднес бутылку к губам:

— Ну, за наше безнадежное дело. Рисковую игру мы затеяли, Саша. Но кто не рискует, тот не пьет коньяк.

— Я устал, Семен, — вдруг сказал Трошкин. — Как собака.

— Все устали. Всем противно. А что делать?

Адвокат попрощался и ушел, а Трошкин еще долго сидел в темном кабинете, глядя пустыми глазами в одну точку. Из транса его вывела секретарша Марина. Она тихо вошла в кабинет, заперла дверь изнутри, зажгла настольную лампу, задернула шторы и начала раздеваться. Трошкин равнодушно посмотрел на Марину и помотал головой:

— Нет, не хочу, не сегодня.

Марина спокойно и деловито повесила свою одежду на стул, подошла к Трошкину сзади и принялась массировать его шею, затылок, плечи. Он пару раз раздраженно дернулся, выказывая свое неудовольствие непослушанием секретарши, но потом закрыл глаза и расслабленно откинулся на спинку кресла. Марина знала свое дело, она вполне профессионально разминала затекшие мышцы, и накопленное за день напряжение уходило, а тоска отпускала. Трошкин сладко постанывал, и, наконец резко развернувшись к Марине, грубовато, но не больно схватил ее за талию, усадил на стол и принялся снимать рубашку. Марина, с улыбкой глядя на него сверху вниз, как смотрят взрослые на глупых, но любимых детей, засмеялась:

— Саша, ну рубашка-то нам совсем не помешает.

…На следующее утро, когда Саша заглянула в приемную Трошкина, Марина одарила ее лучезарной улыбкой и указала на букет желтых роз, стоящий в напольной вазе:

— Александр-Дмитриевич срочно уехал по делам, но очень просил передать вам эти цветы. И еще он просил передать, что соскучился.

Марина говорила с тем особым выражением, какое позволительно только очень близким и очень посвященным. А произнося «очень соскучился», она даже слегка покраснела: ну, вы ж понимаете, о чем идет речь?

Саша сначала страшно смутилась оттого, что Трошкин перепоручает кому ни попадя столь личные, почти интимные слова, а потом разозлилась, тем более что Марина смотрела на нее ехидно и выжидательно, хотя и прикидывалась овцой.

— И все? — спросила Саша с самым невинным видом.

— Что все? — не поняла Марина.

— Больше он ни о чем вас не просил?

— Что вы имеете в виду? — насторожилась секретарша.

— Ну, он не просил вас посмотреть на меня с вожделением? Или поцеловать?

Марина, совершенно не готовая к такому отпору, молчала.

— Жаль, — грустно сказала Саша. — Но за розочки спасибо. Передайте Александру Дмитриевичу, что я очень тронута.

Она взяла розы и убежала в отдел креатива, поклявшись себе не заходить сегодня к президенту фонда. Как только она скрылась за дверью приемной, Трошкин выглянул из кабинета и вопросительно посмотрел на Марину:

— Ну как?

— По-моему, она обиделась, — сказала Марина.

Через час Трошкин зашел к креативщикам, забрал Сашу и повез ее на ленч в ресторан «Прага». Он был мил, весел, говорлив и доволен собой.