— Работать надо, Сашенька, у меня сейчас очень важный, можно сказать, переломный момент в жизни. Но как? Скажите — как, если все мысли только о вас о ненаглядной.

— И вы говорите все это прямо мне? — изумилась Саша. — Минуя вашего секретаря?

— Вы правы, — вздохнул Трошкин. — Я допустил непростительную бестактность и полностью принимаю ваш упрек. Простите. Но я действительно все время думаю только о вас и не могу скрыть своих мыслей ни от кого…

— Ужас. — Саша сделала большие глаза. — Я вам мешаю, Александр Дмитриевич. Значит, необходимо решительно убрать меня из вашего окружения. Да, думаю так будет правильнее.

— Ни в коем случае! — Трошкин строго погрозил ей пальцем. — В том-то и проблема, что если вас, как вы выразились, убрать, то я вообще не смогу работать.

— Что же делать? — взволнованно спросила Саша.

— Не знаю. Но опыт, сын ошибок трудных, подсказывает мне, что вместе мы справимся.

— Вместе? — Саша посмотрела на Трошкина строго, показывая, что о «вместе» говорить, как минимум, рановато.

— Вместе. Вы ведь мне поможете? — улыбнулся Трошкин. — А то я пропаду.

— Не пугайте меня, — отмахнулась Саша. — Когда вы так говорите, мне начинает казаться, что речь идет о чем-то неприличном.

— Неприличном? — Трошкин удивился. — Как это?

— Вы не знаете, что такое — приличия, а что — нет? — в свою очередь удивилась Саша.

— Не знаю, — признался Трошкин. — Уж извините. И расскажите, мне страшно интересно.

— Неприлично чавкать на званом обеде, — сказала Саша. — И сморкаться в занавеску. А еще — напиваться, как свинья, и падать лицом в салат.

— Ах это… — разочарованно протянул Трошкин. — Нет, не волнуйтесь, Сашенька, ничего такого я вам не собирался предлагать. И в мыслях не было.

— В перечень неприличностей можно внести еще кое-что… — пробормотала Саша.

— Не надо, зачем же, — отказался Трошкин. — Я все понял.

— Кстати, Александр Дмитриевич, — встрепенулась Саша, — а что собой представляет ваш друг Вадим Сергеевич Иратов?

Трошкин посмотрел на Сашу внимательно, слишком внимательно, как ей показалось, и пожал плечами.

— Вы не знаете? — удивилась Саша.

— Друг — слишком сильно сказано. Мы были компаньонами, у нас были общие дела. Он умен, энергичен, ловок. Что вы хотите услышать?

— А теперь у вас нет общих дел?

— Теперь — нет, — жестко сказал Трошкин.

— Почему? Вы поссорились? Он вас подвел? Или…

— Или. — Трошкин дал понять, что не расположен беседовать на предложенную тему. Но Саша не намерена была идти на поводу у капризного собеседника.

— Ладно, не хотите рассказывать — не надо, — обиженно сказала она. — Договоримся так: я к вам не лезу, но и вы меня ни о чем не спрашивайте.

— Нечестный приемчик, — улыбнулся Трошкин. — Ниже пояса.

— Ну и что? — Саша дернула плечом.

— Сдаюсь. — Трошкин поднял ладони кверху. — Но сначала объясните мне, почему вас интересует Иратов.

— Здрасьте! Я — политический журналист, а он — будущий губернатор.

— И все?

— А разве этого мало?

— Мы не поссорились, а как бы правильнее сказать? Разошлись во взглядах. Так бывает. — Трошкин погрузился в тяжкие раздумья. Его лицо доходчиво демонстрировало, что мысли об Иратове для него мучительны; что он гонит их от себя, а они, жестокие, его преследуют, и он страдает. Трошкину не терпелось немедленно сообщить Саше нужную информацию и, главное, правильную ее интерпретацию, но он понимал, что торопиться нельзя. Для того чтобы информация «легла в лузу», то есть была воспринята, ее следует попридержать. Не навязывайте собеседнику фактов, не предлагайте их сами, а заставьте его тянуть из вас эти факты клещами, заставьте просить и клянчить, и все у вас получится.

— Странный вы человек, — вдруг сказала Саша. — Вас не поймешь. Как переменная облачность.

— Да? Звучит красиво. Как изысканный комплимент, — кокетливо сказал Трошкин.

— Это не комплимент, а совсем наоборот. Хуже переменной облачности только стихийные бедствия. Потому что всегда попадаешь не в масть. Подул холодный ветер, солнце пропало — бежишь потеплее одеваться. Только оделась — появляется солнце, становится жарко, опять надо переодеваться.

— Вы хотите сказать, что…