А также о том, что епархия наградила ее, как одну из лучших активисток, бесплатной поездкой в Верхотурье, и скоро она туда поедет припадать к нетленным мощам святого Симеона.

Само собой, подруга обещала замолвить там словечко за Эльвиру — оно ведь и в светской жизни так, чем большему количеству чиновников глаза намозолишь, тем выше вероятность того, что тухлое твое дело хоть когда-нибудь хоть кто-нибудь рассмотрит положительно. А еще сулила сувенирчик из святых мест.

И не обманула. Вернулась переполненная впечатлениями, а также преподнесла миленький, явно ширпотребовский образок Богородицы, притом истово уверяла, что образок сей, несмотря на неказистый вид, силу чудодейственную огромную имеет.

— Ты, Эльвира, — с напором говорила подруга, беспрестанно размашисто крестясь, — отбрось сомнения и верь. Ты смотри, смотри на пресвятую Деву и еще смотри. И в какой-то момент она тебе мигнет. Знаешь, какую сразу благодать почуешь! Я это по нескольку раз в день проделываю, сперва, честно сказать, не получалось, вера слабая была, но теперь — запросто…

Дослушав до этого места, стоявшая в дверях Алевтина Никаноровна как-то подозрительно всхлипнула и поспешно удалилась. А Эльвира сильно раскашлялась…

Оклемавшись от болезни, она несколько охладела к религии, а заодно ко всему прочему трансцендентному. В церковь стала ходить пореже, публичные моления прекратила, креститься стала смиренно и лишь в подобающих случаях, поститься не перестала, однако делала это без прежнего изнурения, порой позволяла себе скоромное, склоняясь к расхожей ереси, что господу богу навряд ли нужна подобная ерунда.

А между тем в процессе болезни как-то само собой удалось победить курево, избавиться удалось от порока, преследовавшего еще со студенчества и отвратившего, вероятно, не одного мужчину — кому же, как говорится, доставит удовольствие поцелуй «пепельницы». Что подруга, не скрывая зависти, расценила как неоспоримое доказательство чудодейственной силы иконки с подмигивающей Богородицей, Эльвира возражать не стала, но к прежней религиозной активности больше не вернулась все равно.

А вскоре стали у нее намечаться новые перспективы, о которых она, разумеется, мечтала и о которых нередко молилась, однако старалась не терзать себя несбыточным.

Но тут в очередной раз позвонила Софочка со своей практически недосягаемой планеты и произнесла магические слова: «Мамочка, кажется, у нас с Джоном появились материальные возможности, чтобы принять тебя в гости. Конечно, быстро не получится, да оно и не нужно, но вот Кирюша немного подрастет, и придется нанимать няню, потому что меня, кажется, берут на работу… Словом, будем надеяться и ждать. Я о тебе ужасно соскучилась, часто вижу во сне, сны иногда тяжелые, просыпаюсь в слезах, тревожусь, здорова ли ты?»—«Здорова, здорова!» — заорала что есть мочи Эльвира, словно безо всякого телефона хотела докричаться до Австралии, но тут в трубке запикало, и, кинув ее на рычаг не глядя, Эльвира побежала скорей делиться с матерью радостной вестью, а трубка еще долго взывала жалобно в пустое пространство.

Как обычно, Эльвира приврала Алевтине Никаноровне насчет приветов, как обычно, Алевтина Никаноровна пропустила вранье мимо ушей, но, уловив суть, искренне обрадовалась. Правда, сдержанно. Все равно же она им — не враг. Как и они — ей.

Позабавило бабушку, хотя, возможно, Эльвира присочинила и тут, что Джон все вспоминает бабушкины грузди, собирается, как выпадет свободный денек, отправиться в австралийский лес за грибами.

И весь этот день получился у них каким-то на редкость хорошим. Вообще, мало у них было таких дней и в текущей, и в предыдущей жизнях, пока они существовали в раздельности…

С этого дня начались сборы на край света. Хотя взять с собой в самолет разрешалось лишь двадцать кило багажа да сумочку. Но, с другой стороны, чем строже отбор — тем мучительней выбор.

Эльвира собиралась, пока окончательно не собралась, и ни разу ей не стало скучно этим заниматься, ни разу она не страдала от отсутствия все новых и новых вариантов комплектации своего скарба…

Но тут вдруг случилось событие, чуть было не разрушившее все планы. У Алевтины Никаноровны в очередной раз начались печеночные колики, бабушка, заглушив боль анальгетиками, пошла показаться врачу. На приеме сидела какая-то новая девка, и она, нетерпеливо выслушав бабушку, но к ней даже не прикоснувшись, огорошила:

— У вас в родне от рака кто-нибудь умирал?

— М-муж, — промямлила Алевтина Никаноровна, подрастерявшись.

— В родне-е! — повторила нараспев докторица.

— Мама…

— Так что ж вы хотите! — обрадовалась мадама своему дару прирожденного диагноста и для пущей убедительности ручками развела.

Разумеется, бестактность такая повергла Алевтину Никаноровну в еще большую растерянность. «В институтах теперь так, что ли, учат, в ординатурах?» — думалось старухе тоскливо.

А та назначила два каких-то анализа, чтоб подтвердить свой летучий диагноз, и выпроводила пациентку вон…

Пока бабушка добралась до дому, ее смятение и растерянность потихоньку улетучились, вернулось обычное спокойствие, а также наметилось нечто, напоминающее как бы удовлетворение. Собственно, чего-то такого Алевтина Никаноровна давно поджидала. Тем более, что ее нынешний возраст уже вплотную подошел к тому рубежу, который ее мать не преодолела.

Особого внешнего, а тем более внутреннего сходства между ними никогда не было, но все равно приближение конкретной цифры Алевтина Никаноровна поджидала как некоего, по меньшей мере, этапа.