И далее следовали распоряжения, что надо предпринять для внезапной встречи врага. Может быть, что-то можно было бы еще предпринять, если бы директива передавалась прямо по всей сети связи — достигая одновременно и штабов округов, и полков. Но такой системы связи из-за соблюдения сверхсекретности не было, и директива шла по инстанциям. Потому и запаздывала, поступая из округов в штабы армий, оттуда — в дивизии, полки. А тем временем гитлеровцы начали в 3 часа 30 минут массированную атаку по всей линии границы.

Среагировать на агрессию успели только Военно-Морские Силы, да и то не по этой директиве, а благодаря тому, что, предчувствуя начало войны по информации о накаляющейся обстановке на границе, командующий флотом адмирал Кузнецов за несколько дней до 22 июня приказал привести флот в боевую готовность № 2 по разработанной им системе. А после получения директивы Наркомата ночью 21 (уже 22 июня) подведомственные адмиралу силы стремительно перешли на готовность № 1. Первые же налеты противника на советские корабли и военно-морские базы были успешно отбиты. И при этом ни одна наша боевая единица не была выведена из строя.

В эти же часы сокрушительному разгрому подверглась половина боевых частей, укреплений и коммуникаций в приграничных районах. Вот результат волокиты, которую развила советская военная бюрократия с благословения Сталина еще в начале 30-х годов.

И если бы с самого начала нападения Гитлер не распылил силы на три группы войск — Центр, Юг и Север, — а только распределил бы между Центром и Севером, то, по единодушному мнению постсоветских и зарубежных экспертов, Москву нам удержать не удалось бы. Этот вывод, кстати, подтвердил и компьютер Британского исторического исследовательского центра, когда ему дали эту задачу и предложили смоделировать результат при статистических данных о военной мощи СССР и Германии. Советский Союз спасла строптивость Гитлера, отвергнувшего этот план, предлагавшийся несколькими генералами. Для фюрера в последний момент показалось главным не взять поскорее Москву, а разгромить Советскую Армию по нескольким (по трем) важным направлениям. Таким образом, Украина, принявшая на себя удар армий Юг, спасла Москву от быстрого падения. А что последовало бы за этой катастрофой, случись она на горе нашему народу, трудно даже предсказать и с компьютером в руках.

Гитлер со своим европейским практицизмом и рационализмом так и не понял, что для русских, как ни для одного народа в мире, важнейшим фактором моральной стойкости в бою и испытаниях является сознание того, что столица держится и находится в целости и сохранности. Один из американских психологов Д. Лорт, бывший лейтенантом в годы Второй мировой и побывавший в СССР в годы «оттепели», сделал такой вывод, сказав, что Гитлер сокрушил бы русских, если бы 70 % ударной силы направил на Москву, которая при дезорганизации и панике в советских войсках после первых дней нападения была практически беззащитной. А Московский военный округ вряд ли смог бы отбить обвал такой армады противника…

О том, что блицкриг начался самым лучшим образом, свидетельствовало то, что на многих участках фронта к концу дня 22 июня немцы продвинулись сразу на 50–60 километров, а к концу дня 23 июня — до 130 километров. Танковые соединения, как и предполагали они, рассекли советский фронт на очаги, которые тут же окружались идущими следом войсками второго эшелона вермахта. РККА имела превосходство в силах, но командиры среднего и младшего звена, весь личный состав были застигнуты врасплох, и лишь часть из них сумела быстро прийти в себя от внезапной агрессии, собраться с мыслями и эффективно действовать по обстановке, нанося урон врагу и стягивая на себя дополнительные силы немцев, которые могли бы в это время продвинуться дальше. Увлекшиеся летчики Люфтваффе бомбили даже те мосты, переправы и железнодорожные линии с вокзалами, которые через день-три понадобились оккупантам для дальнейшего развития наступления. Вот этот факт в определенной мере и задержал развитие блицкрига. Преуспела немецкая авиация и в уничтожении советских самолетов, которые по глупости советское командование расположило на аэродромах вблизи границы. По одним источникам, в первый день войны было уничтожено 1200 самолетов, по другим — 1700. Как бы там ни было, но уже в конце августа по советским и германским источникам потери русской авиации составили примерно 5 тысяч самолетов различных типов.

По причине разрушения связи многие приказы командиров округов не доходили до командных пунктов армий, оттуда — до дивизий и полков. Первые дни в основном каждый род войск действовал самостоятельно, поскольку не было налажено — из-за той же ненадежной связи — взаимодействие. Многие командиры среднего звена, не имея информации сверху и привыкшие действовать в порядке субординации, вообще не понимали, что происходит, что надо делать, и катастрофически медлили в получении указаний, тем самым давая врагу возможность разгромить себя.

Как стало известно через многие годы, по признаниям военных и государственных деятелей, находившихся в Москве, в Кремле в первые часы и дни войны смятение было не меньшим. Например, стала прерываться связь Генштаба с армиями, а командующие округами не могли дать Москве точную информацию о положении дел на подвластных им территориях. Вот насколько путаница и растерянность способствовали развитию немцами эффекта внезапности. Кстати, у многих даже высших руководителей РККА создалось из-за неточной информации ложное представление, будто враг напал много большими силами, чем те, которые указывались в разведсводках о концентрации вермахта на границе. Другим генералам казалось, что враг бросил основные силы именно на их направлении, и ввиду этого заблуждения командующие армиями принимали неверные решения, которые были только на руку атакующему противнику. Случалось так, что в Центре теряли связь с фронтами и не могли установить истинных размеров хаоса, в который попали советские войска, не могли установить и приблизительное количество немцев и техники, наступавшей на наиболее опасных направлениях.

И все же в этих катастрофических обстоятельствах был приведен в действие механизм операции «Гроза»: но она не громыхнула, ее удар был слаб для германской военной машины. То, что в Москве в первый день войны совершенно не представляли себе сложившегося положения, как раз и подтверждает приказ? 3 от 22 июня, ставший сигналом для операции — вернее, для тех немногих соединений, которые могли еще его начать выполнять. Приказ, отданный Тимошенко в 21.15, предписывал всем советским фронтам начать наступление и отбросить агрессора за государственную границу единым ударом. На приданных к приказу и планам картах красные стрелки указывали на Варшаву и Копенгаген, на Берлин и Кенигсберг, на Бухарест, Будапешт и Вену. Наносить удары по этим направлениям намечалось, когда враг будет отброшен за рубеж Родины.