— И не говори! Стыд кромешный! Норвежцев потихоньку увезли восвояси кормить в какой-то ресторан. Норвежцы уже в прошлом. — Дама оглядела пустынные столы. — И ведь народ подумает, что это мы жлобимся! Хорошо, у нас Берестовский проводит в последний раз…

— Говорят, что эта церемония у него вообще в последний раз…

— Как знать? Он ведь как саламандра и феникс в одном лице… Ну, ладно… До следующего года еще дожить надо…

Воля поднес даме два бокала вина — белого и красного, на выбор.

— Мое — это виски, джин, текила, — отмахнулась Маришка. — И те — по настроению. Андрюша, это с Полоскухиным вы говорили только что?

— С ним, сердечным.

— Ведь он пушкинист, хотела у него спросить. Недавно была в Англии, и там мне попалась статья, где утверждалось не что иное, как: да, Сальери повинен в смерти Моцарта, однако он не травил его, а попросту постоянно таскал по тогдашним фуршетам. Но здоровье у Моцарта было не самое крепкое, и австрийская кухня не самая легкая. Так Моцарт и с рабочего ритма сбивался, а потом от постоянных перееданий и перепиваний вовсе загнулся. Вот и хочу спросить у Полоскухина: знает ли он эту версию? Как его величать по отчеству?

— Можно, я тебе за него отвечу? — Трешнев поискал глазами Полоскухина и убедился, что он по-прежнему пытается достичь необходимого для него алкогольного качества количеством выпиваемого. — А потом, если захочешь, подойдешь и сравнишь наши ответы. Во-первых, Герман Гурьевич скажет, что эту версию он давным-давно знает. Во-вторых, заявит, что это полная чепуха и что ее автор сошел с ума, правда, автора не назовет. Наконец, спросит тебя, почему на фуршете нет водки.

— А он что, меня знает? Знает, что я здесь зам?

— Мариша, тебя знают, однако он про водку у всех спрашивает. Такой метафизический вопрос. А про Моцарта очень интересно и правдоподобно. Я это называю — непротиворечивая версия. Прочитал бы глазами…

— Принесу. Заходи как-нибудь чаю попить…

У Мариши уже вовсю звонил мобильный телефон. Она посмотрела на вызов.

— Увы, друзья, убежала! До встреч! — улыбнулась всем, исчезая среди фуршетчиков, разочарованно скитающихся вокруг, не имея сил расстаться с надеждами.

— Пойдемте! — призвал Андрей. — Вино без закуски распаляет аппетит.

— Слушайте! — Ксения остановилась перед лестницей, ведущей к гардеробу, где томились сумки Трешнева и Караванова. — Как я не сообразила! Ведь Арина Старцева сказала, что у нее… после выпитого шампанского на фуршете… случилось… — Она подбирала слова. — …расстройство желудка! Но шампанское она пила вместе с Горчаковским… И бокал о пол шваркнула… И Горчаковский следом шваркнул… И вскоре Горчаковского обнаружили в туалете…

Видя изумление на лице Трешнева — совсем девка рехнулась в мире искусства и литературы! — Ксения поспешила рассказать академикам о том, что они пропустили мимо ушей. Да и она поначалу тоже.

— Так, — сказал Трешнев. — Сейчас выйдем, сядем где-нибудь поблизости в тихом месте… Немедленно позвонишь своему Борьке. Может, пригодятся ему эти брызги стекла и шампанского.

Как ни жаловался Трешнев на нерегулярность и скудость фуршетов, оказалось, что и на следующий день они не будут прозябать по своим домам наедине с «Радужной стерлядью». Отправятся вначале в Дом литераторов, на обсуждение новых детских книг Анжелетты Шутовой, а потом в Евро-Азиатский литературный клуб, где пройдет презентация книжки одной бывшей трешневской студентки.

— Там, наконец, и с Инессой встретишься! — нахально пообещал он в завершение разговора по телефону. — Она все же надеется вырваться из своего пространства, пропахшего мелом и промокашками.

Выходило, как обычно, два варианта: принять информацию к сведению или разбить о стенку сотовый, по которому это было услышано. Но модель была недавно куплена, недешевая, а телефоны о стену, по рассказу Караванова, уже бил Камельковский. Нет, не будет она уподобляться истеричным мужчинам!

Вчера она рассказала Борису об экстравагантном признании Арины, и он — как иначе? — решил немедленно проверить работу судмедэкспертов по трупу Горчаковского. Во всяком случае, они ничего подобного в своем заключении не дали. Ни о каких признаках отравления и речи не было.

И Ксения, накануне вновь заснувшая с «Радужной стерлядью» в руках, сидя на службе, предавалась криминологическим фантазиям, с нетерпением ожидая — нет, не трешневского, а Борькиного звонка, чтобы узнать, что же обнаружили эксперты.