Стихи
вернуться

Мартынов Леонид Николаевич
Шрифт:

Двадцатые годы

Помню Двадцатые годы — Их телефонные ручки, Их телеграфные коды, Проволочные колючки. Помню Недвижные лифты В неотопляемых зданьях И бледноватые шрифты В огненно-пылких изданьях. Помню И эти газеты, Помню и эти плакаты, Помню и эти рассветы, Помню и эти закаты. Помню Китайскую стену И конструктивную сцену, Мутность прудов Патриарших, Мудрость товарищей старших. Помню Фанерные крылья И богатырские шлемы, Помню и фильмы, что были Немы и вовсе не немы. Помню я Лестниц скрипучесть И электричества тленье. Помню я буйную участь Нашего поколенья.

«Будто впрямь по чью-то душу…»

Будто Впрямь по чью-то душу Тучи издалека С моря движутся на сушу С запада, с востока. Над волнами Временами Ветер возникает, Но волнами, а не нами Грубо помыкает. Он грозится: — Я возвышу, А потом унижу! — Это я прекрасно слышу И прекрасно вижу. Возвышенье, Униженье, Ветра свист зловещий… Я смотрю без раздраженья На такие вещи. Ведь бывало и похуже, А потом в итоге Оставались только лужи На большой дороге. Но чего бы это ради Жарче керосина Воспылала в мокрой пади Старая осина? Я ей повода не подал. Зря зашелестела. Никому ведь я не продал Ни души, ни тела. Огненной листвы круженье, Ветра свист зловещий… Я смотрю без раздраженья На такие вещи.

«В чем убедишь ты стареющих…»

В чем убедишь ты стареющих, Завтрашний день забывающих, Спины на солнышке греющих И о покое взывающих! Но не легко собеседовать С юными, кто не успел еще Все на земле унаследовать: Капища, игрища, зрелища, Истины обнаженные, Мысли, уже зарожденные, Кисти, уже погруженные В краски, уже разведенные. Да! Сговориться со старыми Так же не просто, как с малыми! Движутся старые с малыми Будто музейными залами, Глядя в безумной надменности, Как на окаменелости, На золотые от зрелости Ценности Современности.

«Что-то новое в мире…»

Что-то Новое в мире. Человечеству хочется песен. Люди мыслят о лютне, о лире. Мир без песен Неинтересен. Ветер, Ветви, Весенняя сырость, И черны, как истлевший папирус, Прошлогодние травы. Человечеству хочется песен. Люди правы. И иду я По этому миру. Я хочу отыскать эту лиру, Или — как там зовется он ныне — Инструмент для прикосновенья Пальцев, трепетных от вдохновенья. Города и пустыни, Шум, подобный прибою морскому… Песен хочется роду людскому. Вот они, эти струны, Будто медны и будто чугунны, Проводов телефонных не тоньше И не толще, должно быть. Умоляют: — О, тронь же! Но еще не успел я потрогать — Слышу гул отдаленный, Будто где-то в дали туманной За дрожащей мембраной Выпрямляется раб обнаженный; Исцеляется прокаженный; Воскресает невинно казненный, Что случилось, не может представить: — Это я! — говорит. — Это я ведь! На деревьях рождаются листья, Из щетины рождаются кисти, Холст растрескивается с хрустом, И смывается всякая плесень… Дело пахнет искусством. Человечеству хочется песен.

II

«Примерзло яблоко…»

Примерзло яблоко К поверхности лотка, В киосках не осталось ни цветка, Объявлено открытие катка, У лыжной базы — снега по колено; Несутся снеговые облака, В печи трещит еловое полено… Все это значит, что весна близка!

«Бывает так: во время стужи…»

Бывает так: во время стужи Вдруг на пороге гость встает — Вовнутрь снаружи Ищет вход. Оледеневшими губами Шевелит он еще с трудом, И пар клубами Валит в дом. А дух тепла, как будто птица, Ныряет под карниз дверной, Чтоб упорхнуть и раствориться Между землею и луной. В печи шевелятся поленья, А сучья прямо мчатся в пляс. Я знаю это ощущенье, Я испытал его не раз. Рождались в этой микросфере Не только вихри, а смерчи. Во мгле захлопывались двери, Скрипели в скважинах ключи. Я видел: фонари мерцали, Гасимые не чем иным, Как бурей меж двумя сердцами — Пылающим и ледяным. Но это — преувеличенье! Я возвеличил чересчур Воздушное коловращенье При разнице температур. Нет! Проще все: во время стужи Ползет надземная струя Вовнутрь снаружи, Как змея! А дух тепла навстречу мчится, Могуч и бесконечно щедр, Чтоб не томиться В недрах недр!

«Ночь становилась холодна…»

Ночь Становилась Холодна. Прибавил шагу я. Навстречу Скачками двигалась луна. Но вдруг по грудь, затем по плечи В нагое дерево ушла И через ветви провалилась, И снова в небе появилась Гораздо выше, чем была. Вот так Борец, Почти поборот, Оказывается наверху. Один Через морозный город Я шел без шубы на меху.

Усталость

И все, о чем мечталось, Уже сбылось, И что не удавалось, То удалось. Отсталость на версталась Давным-давно. Осталась лишь усталость. Немудрено! Усталость разрасталась В вечерней мгле; Усталость распласталась По всей земле; Усталость становилась Сильнее нас. Но где ж, скажи на милость, Она сейчас? Прилег ты напоследки, Едва дыша. Но ведь в грудной-то клетке Живет душа! Вздохнул. И что же сталось? Твой вздох, глубок, Повеял на усталость, Как ветерок. Вот тут и шевельнулась Она слегка, Как будто встрепенулась От ветерка И — легкая усталость, Не на века, — Развеялась, умчалась, Как облака.