— На фиг нужно, — высказал свое мнение Анисимов и недоуменно насупился.

— Юленька, зачем ты вводишь Сашу в заблуждение? — осмелел Андрей и присел на постель в ногах у больного, словно больше не мог стоять.

— Это я-то ввожу в заблуждение?! — взорвалась я. — Нет, дорогой, это ты водишь всех нас за нос! Обещал жениться на Илонке, а ночь провел со мной! — с запальчивостью глупца выложила я карты на стол.

Суженый Илоны Карловны открыл рот, а Сашка напрягся и приподнял голову:

— Когда этот крендель успел провести с тобой ночь, а, Юленция? Как это понимать? — заинтересовался папарацци. — Чем вы занимались?

— Лежи, Отелло! — придавила я его плечи к постели.

— Мы занимались любовью! — строптиво вскинулся Ткач, и его заявление заставило Сашу приподняться уже всем корпусом.

Мужчины уставились друг на друга, как хищники, готовящиеся к прыжку, к схватке не на жизнь, а на смерть. Но их силы были не равны — бедняга папарацци со стоном рухнул на подушку и выругался.

— И-эх, бабы, бабы, какие же вы все шалавы! — оживился пациент с переломанными ногами и обратился к Андрею: — Слышь, мужик? Она, твоя Юлька — то, прибежала к Саньке, аж запыхалась, и просит: женись на мне, браток, все одно никто больше не берет! А ему до женитьбы ли теперь, сам посуди?.. Баламутка, выходит, и тебе дала…

Вот она — черная людская неблагодарность!.. Как — то слишком быстро лежачий ябедник позабыл про то, как я безропотно подавала ему утку. Между тем в палате назрела немая сцена: Андрей побледнел, потом покраснел — и стремглав вылетел вон, не потрудившись закрыть за собой дверь. Меня настигло раскаяние: если Ткач так обостренно реагирует, ревнует, значит, я ему не безразлична?.. Может быть, я ошиблась, причислив Андрея к пособникам Крымова? Не давая себе труда ответить на звенящие в моей голове вопросы, я выбежала в коридор и, заметив удаляющуюся Андрюшину спину, закричала:

— Андрюша, Андрюшенька, погоди!

Он обернулся — красный, несчастный, с подрагивающими губами. Ни дать ни взять детсадовец, у которого сверстники отобрали любимый игрушечный вездеход.

— Что ты хочешь?

— Путаница вышла… — попыталась объяснить я.

— Потому что не надо лгать! — воскликнул он, оскорбленно нахмурив светлые брови, от чего все его лицо с заостренными скулами и вздернутым носом перекосилось. Повел по — мальчишески худенькими, узкими, немужественными плечами. И я вдруг поняла, что гордость и оскорбленность имеют одинаковое внешнее выражение: они проявляются в излишней, по — гусиному выпяченной грудной клетке и полыхающем, но абсолютно безоружном взгляде.

— Андрюша, — взмолилась я, не зная, как ему помочь. — Но ведь это ты лжешь, это ты вводишь в заблуждение и меня, и Каркушу!

— Какую Каркушу? — удивился он.

— Илону Карловну, какую еще?!

— Это возмутительно! Как тебе не совестно, Юлия, обзывать достойную женщину Каркушей? — укоризненно покачал он своим неповзрослевшим, хлипким подбородком и воскликнул: — При чем тут Илонка? Мы с ней — деловые партнеры и давние друзья, а ты для меня… Я скучал, я извелся, непрерывно думая о тебе, я едва дождался вечера, я готов был все тебе простить…

— Не за что меня прощать! Я перед тобой ни в чем не виновата!

Наши крики взбудоражили всю больницу: в коридоре сгрудились пациенты, которые были способны передвигаться, медсестры, хирурги и пожилая нянечка. Молодой, симпатичный врач с бородкой решил уточнить:

— Девушка, это не вы сегодня в тихий час бучу подняли? Я собирался охранника вызывать, а Лиза за вас заступилась.

Лизой звали ту самую сердечную медсестру, нахваливавшую Сашу и снабдившую меня халатом. Она подошла к доктору и стала меня оправдывать:

— Алексей Анатольевич, не сердитесь на нее, она за всей палатой ухаживала, и больному Анисимову от присутствия Юли стало лучше.

— Больному Анисимову, как я погляжу, вообще лучше всех! Тоже мне, последний герой, — сыронизировал Андрей, который никак не мог отойти от обиды.

Я дотронулась до его руки и ощутила тепло. Между нами побежали токи, и воинственный блондин мгновенно сдался. Он обнял меня за плечо и спросил:

— Останешься здесь, сестра милосердия или, может быть, пойдем?

— Пойдем, — кротко кивнула я, потому что мужчинам нравятся кроткие, покладистые женщины.

Медсестра заверила, что будет следить за Александром, и предупредила, что утром ее дежурство закончится. Я безответственно пообещала вернуться утром и принять вахту у постели изрезанного Санчо, хотя понятия не имела о том, что меня ждет через несколько минут, а не то что через несколько часов. Мысли мои были заняты Андреем.

Мы спустились в гардероб. Мой галантный спутник подал мне шубку. Потом он застегнул ее на все крючки, поправил шарфик и отложной воротничок. Распахнул передо мной дверь, пропуская вперед — во двор, занесенный снегом.