— Стебешься? — хмыкнула наглая тетка. — А денежек дашь?

— Нет у меня денежек, — ответила я.

— Ну, дай маленько на пивко, чисто здоровье поправить.

— Я же ясно сказала: денег нет, самой бы кто дал! — повторила я.

— Чё, жаба давит? А если я тебя пощупаю, бабульки найдутся?

— Отстаньте! — Я вскочила, прижала к животу сумочку и выронила сигарету на рыхлый, талый снег.

Бомжиха мгновенно воспользовалась моей оплошностью, подобрала окурок и спрятала его туда же, куда и зажигалку. Потом сменила тактику: заныла жалобно и гнусаво, приплясывая на месте большими, растоптанными мужскими ботинками, корча омерзительные обезьяньи гримасы:

— Дай денежек — то, Юльке погулять хоц — ца…

— Какой Юльке? — переспросила я.

— Я — Юлька! — стукнула себя по отворотам плешивого воротника бомжиха и заржала, обнажив искрошившиеся, гнилые зубы. — Ха — ха — ха! Не жидись, гнида новорусская! Гони бабло, вместе разбушлатимся, не пожалеешь! Век Юльку помнить будешь!.. Хошь, я тебе что — то завлекательное покажу? — Оборзевшая тварь, зажав сигарету в сизых губах, двумя руками потянула вверх подол пальто.

Акта эксгибиционизма я не вынесла — вскочила и помчалась из чужого двора как ошпаренная. Кошмарная тезка топала следом и хрипло лаяла:

— Эй, ты, гнида, отдай Юльке пахитоски! Курящая женщина кончает раком, мы с Минздравом предупреждаем! Ха — ха — ха!

Я вышвырнула на снег пачку Virginia slim и метнулась в арку между девятиэтажными домами. Мне чудились хриплый смех и топот преследования за спиной, меня душил смрад, и я бежала без остановки, пока не попала в бетонный тупик. Остановившись, оглянулась: вокруг — никого. Только снег медленно валил, покрывая мои следы, похожие на тире и точки, проставленные подошвами и тонкими каблуками. Я набрала полные пригоршни чистого снега и потерла распаленное лицо, пытаясь смыть омерзение, прогнать дух бомжихи, прийти в себя. Но опаршивевшая бомжиха упрямо стояла перед глазами, заставляя гадать: что есть наша встреча — случайность или страшное предзнаменование, предупреждение судьбы?.. Если и дальше для меня продлится бездомное, затравленное, полуголодное и бессонное существование, что со мной станется? Неужели я превращусь в подобие опустившейся тезки?!

В городе, где для меня не было убежища, уже настала ночь — светлая от снега и флуоресцентных фонарей, тихая, как покойник. Выбравшись из незнакомого квартала, я брела вдоль трассы и с тоской посматривала на чужие окна. Там, где было темно, наверное, уже спали; кое — где бледно отсвечивали экраны телевизоров, реже попадались зажженные окна, занавешенные шторами — желтыми, зелеными, красными, — как очи светофоров. Я завидовала всему городу, даже забинтованному Саньке, который лежал сейчас на мягкой койке, в теплой палате. Предзимняя промозглость пробрала меня до глубинки, смешалась с кровью, разжижила костный мозг. Ступни в протекающих сапогах намокли, косынка отсырела от талого снега, и мне хотелось окончательно потерять чувствительность, раствориться в снегопаде. Я с горем пополам добралась до знакомого района: улицы Челюскинцев, оттуда до вокзала Новосибирск — Главный было рукой подать.

Вокзал — вот мое спасение, мое укрытие от холода и мрака! Я приободрилась, представив постовых милиционеров, стерегущих покой граждан, и витрины буфетов, в которых продают горячий чай и кофе, а еще — сосиски, булочки, курочек, жаренных на гриле, шаурму… Это же прелесть — вкуснота непередаваемая!.. Кто никогда не попадал в отчаянные ситуации, тот вряд ли меня поймет, вряд ли представит, как сильно может манить зал ожидания с креслами, на которых вполне можно перекантоваться до утра.

Я очень надеялась, что подкреплюсь, чем буфетчица пошлет, покемарю в зоне безопасности, а утром прямо с вокзала отправлюсь на работу: ведь на двенадцать я назначила собеседование… Все сложилось вопреки задуманному. Дорогу к вокзалу мне перекрыли ушлые тетеньки с картонными табличками на груди: «Сдаются квартиры и комнаты по часам и суткам. Недорого».

— Недорого — это сколько? — полюбопытствовала я, словно дьявол дернул меня за язык.

— А сколь у тебя имеется? — поинтересовалась одна из теток.

— Рублей четыреста найдется, — прикинула я объем наличности, оставив полтинник про запас.

— Четыреста хватит, пойдем! — сноровисто подхватила меня под руку разбитная бабенка в мохеровом берете, похожем на сдобную, жареную пышку. Впрочем, мне повсюду мерещилось съестное…

Смуглостью огрубевшей физиономии бабенка в берете смахивала на бомжиху, только одета была чище и пристойнее, с некоторой претензией на форс: куртка с песцовой опушкой и ботики с меховыми отворотами, как у Кота в сапогах. Я не дала взять себя на арапа, уточнила:

— А ваша комната с удобствами? Ванна, туалет, горячая вода есть?

— Да все есть, не сомневайся!

— А далеко квартира расположена?

— Прям так далеко, в двух шагах, — заверила пышка.

Я с сожалением оглянулась на монументальное здание вокзала, раздумывая, нужна ли мне чужая ванна? Может, пренебрегу удобствами, зато никуда не нужно будет идти…

— Идем! — мертвой хваткой вцепилась в меня бабенка и потянула вперед с целеустремленностью железнодорожного локомотива. — Поспешать надо, а то я мясо тушиться на плиту поставила и картошка, поди, поспела.

При упоминании мяса с картошкой я сглотнула набежавшую слюну, — кроме слипшейся лапши и бутерброда, пожертвованного доброй кассиршей, в мой желудок сегодня ничего не попадало.

…Мы чапали какими — то окольными путями, невразумительными, хаотично застроенными и почти неосвещенными закоулками настолько долго, что меня тянуло упасть в разверзшуюся хлябь и забыться в ней сладким сном, как поросенку. Квартирная хозяйка только поначалу волокла меня за собой, затем она опустила руки и предоставила мне возможность спотыкаться самостоятельно, сколько влезет.