«Ты страшный человек, Райнер Граф. Страшный и опасный! Мне везет на мужчин с тягой к упорядоченности этого мира. Отец раскладывает всех на параграфы или нормы, а ты вычисляешь формулу. Интересно было бы посмотреть на вашу игру в шахматы». «Твой отец разделяет твое любопытство. Мы уже договорились на субботу, кстати, тебя пригласили, можешь отправить благодарственный дочерний мейл».

Что я и сделала. Отправляя мейл, я вспомнила о странном письме, полученном днем. Я пересмотрела все папки, но его нигде не оказалось. Я разволновалась и позвала Райнера. «Слушай, ты можешь считать меня чудаковатой». «Уже». «Это к лучшему. Я сегодня получила странное письмо. От неизвестного, а скорее – неизвестной. Письмо-предупреждение в стихах, что не стоит сближаться и дружить, потому что потом я буду выть, что-то вроде этого. Я подумала, может, это какая-то из твоих любовниц? Ты ничего не говорил мне о своей личной жизни, я не спрашивала, но такое может быть? Мне кто-то может угрожать?» «Ты мне лучше скажи, а мы что – дружим?» «В частности, и это».

Райнер присел на диван. «Тебя напугало это письмо?» «Не могу сказать, что я испугалась, но было в нем что-то неприятное. Знаешь, как в фильмах ужасов, такое вроде бы невинное послание, стихи, украшенные смайликом, а потом – бац, когда ты купаешься, тебя душит маньяк». «Не хочу тебя разочаровывать, но я никогда не встречался с маньяками и не спал с ними». «Отлегло».

«Единственная девушка в моей жизни, которая умеет писать стихи, это моя лаборантка Эрна. Она очень аккуратная и практичная и не склонна к театральным эффектам. Но мы действительно периодически спали с ней последние полгода. То есть она самая свежая. Не представляю себе, чтобы она могла отправить тебе письмо с неизвестного адреса, потом взломать твой ящик, если я тебя правильно понял?» Я утвердительно кивнула. «Уничтожить письмо. Как-то странно. Она могла написать стихотворение, но все остальное – не ее стиль. Я у нее спрошу, если это она – непременно признается. Она не из тех, кто врет». «А с кем ты спал вторую половину года, до Эрны?» «С мечтами о лучшем будущем». «Я серьезно». «Я тоже. Понимаешь, не могу похвастаться бурными и страстными романами. Я же ничего не скрываю, все тебе рассказываю. Представь, я с семнадцати лет хотел жениться. Мне казалось, что это благородно, что это придаст мне значительности. Не знаю, где я этого набрался. Поэтому в первый раз я чуть не женился на Илме, когда мне исполнилось девятнадцать лет. У нее был ребенок, она пела в дешевых кабаках и курила целыми днями напролет». «Ты хотел ее спасти?» «Очень. Хотя понятия не имел, как это сделать. Мне казалось, что как только мы поженимся, она сразу изменится, ведь я подарю ей новую жизнь. Хорошо, что она сразу поняла, что я романтичный идиот, и сбежала с дальнобойщиком куда-то в Швецию». «Дальше».

«Потом я очень влюбился. Мне уже было двадцать четыре, я был взрослым, и мне казалось, что никто мне не нужен больше, чем Карла». «И что?» «А Карле казалось, что я на нее давлю. В сексе, в жизни. Во всем. Кончилось это тем, что я боялся ее обнять, потому что она могла закатить истерику, что я пережал ей сосуды. Безумие. Она сама хотела на кого-нибудь давить, но могла только сбивать. Со мной ей это удалось с первой попытки. Я был сбит Карлой. Она жила в соседнем доме, но для меня это было так же далеко, как Швеция. Вскоре она вышла замуж за одного писателя. Профессора и писателя. Кроме того, бывшего телеведущего. Она выгуливает его меланхолично-степенного мастифа, а он всегда рычит на них из окна».

«Слушай, она меня заинтриговала. А чем она занимается, когда не выгуливает собаку и не слушает рычание писателя?» «Это смешная история. Она учительница, но бросила работу, когда вышла замуж. Потому что считала свою работу маловажной, ей хотелось быть поводырем гения. Странно, что она не родилась лабрадором, тогда было бы больше шансов. Потому что профессор-писатель запретил ей приближаться к его бумагам, архивам, записям. Она до сих пор от этого в шоке. Самое большое разочарование в жизни. Она сама мне жаловалась».

«Если бы она была лабрадором, могла бы получить ботинком по морде. Тоже не слишком весело». «Ты думаешь, слепые бьют своих собак? Ты рушишь мое миропонимание. Рассказываю дальше. Ты так активно не устраивайся в подушках, я планирую получить свой ужин!» «Не отвлекайся!»

«Я сегодня слишком много говорю. Я не оставил своих романтических попыток. Поэтому решил жениться фиктивно. На турчанке по имени Сэл. Она не могла устроиться на нормальную работу, а я мог ей помочь. Кстати, себя она называла Сельма». «Странно. Знаешь, о чем я сейчас подумала? Вот если к поезду прицепить два лишних вагона, он остается поездом. А прицепить две лишние буквы к имени, и оно меняет национальность». «Но человек, сменив имя или национальность, тоже остается человеком. Возможно, поезд тоже превращается в другой поезд, меняет национальность. Слава Богу, до национальностей поездов мы еще не дотянулись своими ручонками. Поезд с десятью вагонами – одна национальность, поезд с пятнадцатью вагонами – другая национальность. Как тебе?» «Думаю, что товарняк – это другая национальность. Если вообще подобное можно утверждать. И что Сельма?»

«Ничего. Ее депортировали, миграционные службы нашли ее в списках, состоялся суд, и она улетела на родину». «Слушай, ты мне напомнил кое о чем. О списках. Мне звонили сегодня из Министерства юстиции, моя бывшая сокурсница, она ведет дело деда. Они требуют отчет о моей поездке в Украину. Представь себе. Они за мной следят. Хотя сказали, что следят, мол, не за мной, а за фамилией деда». Райнер обнял меня за плечи, и на его раз-два-три мы поднялись и присели на диван. «Ты чего?» «Марта, знаешь, если они следят за твоей фамилией, не пора ли ее сменить? Например, на мою? Конечно, только в качестве предупредительной меры». «Ты делаешь мне предложение?» «Уже сделал». «Тогда зачем мы встали?» Я никогда не думала, что буду столько заниматься любовью со сломанной рукой. Я даже представить не могла, что я на такое способна! Я оторвалась от Райнера. «Слушай, а мы не слишком часто занимаемся любовью?» «Интересный вопрос, равно как и наблюдение. Мне кажется, ни одному мужчине не удалось бы такое сформулировать». «Тогда я точно женщина, хотя иногда я в этом сомневаюсь». Райнер сделал «большие глаза», и мы расхохотались.

Еще без двадцати минут восемь, а мы с Райнером завтракаем на открытой площадке кафе «Hackescher Hof». Кроме нашего заняты только три столика, за одним сидят шумные итальянские туристы, такие бурные и беззаботные, что хочется поперебрасываться с ними мячиком. За другим – видимо, сотрудник музея с утренней газетой и несколькими брошюрами. За третьим – влюбленная пара иностранцев. Они целуются, отвлекаясь только на голубей и кофе, а не на людей. Будто сидят на карнизе, похлебывают кофейную дождевую воду, целуются и воркуют. Поэтому непонятно, какой они национальности, может, они и немцы, ну и что, что на столике разложена карта, возможно, они впервые в Берлине.

В такое время по улицам бродят только туристы, бездомные, влюбленные и собачники. Автомобилисты выводят на улицу свои машины, готовя их к загородным поездкам, на отдых или на закупку в моллы. [12] Туристы озираются, цепляют и поддевают взглядом все, что кажется им интересным или необычным. Какой-то дедушка в забавном фиолетовом берете с пимпочкой, напоминающем половинку сливы-угорки, проходя мимо кафе, фотографирует готические окна, таблички, голубей-воркунов. Я встречаюсь с ним взглядом, у него светло-голубые глаза, кажется, если немного дольше всматриваться в них – увидишь облака или тебя ослепит солнце. У деда странные зрачки, такое впечатление, что они вращаются. Так на миг показалось. Я вспомнила, как когда-то фотографировала необычные двери или просто новые двери, у меня была коллекция закрытых дверей. Эрнст сказал на это, что я все еще ищу свой путь и свой выход. Кажется, я уже все нашла. Интересно, что именно хочет отыскать этот дедушка?