Шрифт:
— Не шали… — точно прочитала мои мысли гостья. — Не трону.
В неверном свете факела появилась темная фигура. Она больше походила на тень, которая вдруг обрела плоть, но все еще не избавилась от привычки изменять свои размеры и форму. Фигура ворожеи подрагивала. Мне показалось — хватит малейшего порыва ветра, чтобы разметать ее в ничто.
— Чего надо? — не очень дружелюбно спросил я.
Сердце продолжало учащенно биться.
— Посмотреть на тебя пришла.
Очертания гостьи обрели четкость. Немного ниже меня, худенькая. Без одежды… Совсем. Она стояла, уперев руки в бока, нисколько не стесняясь своей наготы. Будь она человеком, была бы очень симпатичной. Но сейчас вся красота блекла за источаемым ею холодным голодом. В комнате будто ведро крови разлили, вспороли чьи-то внутренности. Я понятия не имел, как пахнет смерть, но ворожея всецело подходила на роль той, кто забирает последнее дыхание.
Свободной рукой я вцепился в висящий на шее камень.
Темная фигура передо мной вмиг распалась рваными клочьями. Я ощутил жар в ладони — и тут же что-то ударило по ногам. Я выпустил камень, грохнулся на камень пола. Ворожея появилась из ниоткуда, сгустилась прямо из воздуха. Сидела сверху, обхватив мое горло тонкими пальцами.
Сколько же в ней силы!
Попытка закричать окончилась сдавленным хрипом.
— Сказала же — не трону, — прошипела она.
Ее глаза, черные и бездонные, полосовали меня ледяными стрелами. Она голодна! Очень голодна. И этот голод не утолить. Эту истину я просто знал — прочел во мраке смотрящих на меня глаз.
— Не кричи, коли еще пожить хочешь. Откуда ты? — спросила ворожея.
Хватка тонких пальцев немного ослабла. Можно дышать.
— Издалека, — прохрипел я.
— Это не ответ.
— Ответ. Возможно, не тот, который ты хотела услышать.
Ее губы растянулись в улыбке, обнажили идеально ровные черные зубы.
— Не искушай меня. Ты полон жизни, полон сил. Ты — лакомство. И только поэтому пока жив.
— Пока?
— Конечно. Мы немного поиграем, но позже. А пока — откуда ты?
— Из Москвы, — ответил честно.
Она склонилась ко мне. Наши лица почти соприкоснулись. Бездонные глаза затягивали. Я уже не чувствовал холода пола, тяжести ночной гости на мне, боли на все еще сжимаемой шее.
— Ты странный… — услышал ее голос. Шепчущий и на удивление приятный. Так бы и лежал, так бы и слушал. — С тобой интересно.
К реальности меня вернула острая боль в руке. Оказалось, в отличие от сознания, тело мое продолжало сопротивляться. При падении я уронил факел — и вот теперь снова нащупал его. Пальцы прошли сквозь жаркое пламя, сомкнулись на рукоятке.
Я дернулся и одним движением воткнул горящий кусок дерева в лицо ворожеи. Пронзительный крик твари, вмиг слетевшей с меня, заложил уши. Со своего места, точно ужаленный, вскочил Аеш. Что-то закричал, но слов не разобрать.
Я снова схватился за камень на шее. Вспыхнувшая аура разогнала темноту в комнате. Незваная гостья исчезла.
Кровь стучала в висках. Ендарь, не переставая голосить, развел костер, бросил в огонь своей вонючей пыли. Но отпугивать уже некого. Ощущение холодного голода, излучаемого ворожеей, исчезло. Остался только слабый запах крови и вспоротых внутренностей. Но я не уверен, что действительно его чувствовал. Все дело вполне может быть в игре воображения, взбудораженного приходом гостьи.
— Ты был прав, она играет, — проговорил я, когда снова смог слышать.
Аеш сидел молча, теребил в руках кусок какой-то ткани.
— Что делать? — не дождавшись ответа, спросил я.
— Как можно быстрее идти к месту Духов, — наконец ответил ендарь. Выглядел он очень растерянным. — А-а-ах! — с досады хлопнул себя по тощим коленям. — Пропадай моя телега, все четыре колеса. Я красива и пригожа, только дыбом волоса! И угораздило ей на нас вылезти. Тварюка подколодная! Теперь не отстанет.
— Мне показалось, от огня ей больно было.
— Больно — так орать-то. Да только разозлилась она. Теперь может и днем напасть. Растудить ее отсюда и по всему княжеству!
— Ладно, не нагнетай, а то испугаюсь и убегу.
— А оно и убежать не грех, коли души лишиться не желаешь! — свел брови к переносице Аеш. — Не шутки тебе говорю.
— Да мне что с тобой, что без тебя — смеяться все равно не тянет. Но идти и вешаться с горя я пока не хочу.