– А чё так далеко ходил? – я вытирал стол от липкой смеси.

– Да вдруг повариха увидит. Ещё обидится, что не съели, – он плеснул воды в ведро.

– По-хорошему, эту вермишель ей на голову надо было вывалить, – сказал механик Вася. – Ну да ладно, собак ночью отпустят – сожрут. Сильно не переживай, не увидит.

Что там говорить, а вся надежда была на кастрюлю мяса, но и здесь нашу братию поджидал небольшой сюрприз: когда Вася снял крышку, на нас вдруг тупо уставились огромные кости старого барана с ошмётками варёного сала в подозрительной серой жидкости.

– Ну что за твою ж ты мать?! – механик со злости запустил крышкой от кастрюли в дверь домика отдыха.

После недолгих раздумий кости и варёное сало добавили к тихо лежавшей у дерева вермишели. Получилось красиво. Собакам понравится.

Я задержался у спонтанной продуктовой инсталляции: куски вермишели и кости лежали в густой траве под корявой акацией и вопрошали: «За что?! Что мы делаем здесь, в этой траве?! Почему именно здесь, в этой глуши, нам помирать?!»

Да, вопросы, вопросы…

Меня и водителя колхоз собирался кормить только с завтрашнего дня, но я уже прекрасно понимал, что салом и яйцами мы затарились дома не зря. Пригодятся.

Все сели за стол, налили из канистры, порезали сало и хлеб.

– Надо было Лёхе сказать, чтобы колбасы купил! – убивался Вася. – Пойдём посмотрим, что за ночлег нам приготовили. А то уже пообедали! Если такое и жильё будет, то на хрен улетаем отсюда! Сегодня же!

Как по команде, лётчики встали, в том числе и я: у нас-то ночлега вообще не было, но посмотреть на чужое счастье всегда полезно.

Чистая, уютная комната и четыре кровати, аккуратно заправленные белыми простынями, предстали нашему взору незамедлительно. Вася громко выдохнул:

– Нормально. Это нормально!

Я же тихо вздохнул и представил, как мне всю ночь корячиться в уазике.

Но мои мысли прервал звук приехавших с пивом и рыбой. Мы вышли из комнаты: в это время из машины выходил Лёха. В руках он держал огромную картонную коробку с полуторалитровыми бутылками «Балтики №9»:

– Ничего другого у них нет. Да так, может, и лучше – быстрей уделаемся. Рыбу возьмите там, в салоне!

Вася принёс вяленую воблу – вроде всё. Сели за стол, налили, зазвенели стаканы, тихо зашуршали пластиковые кружки с пивом. Вдруг мы услышали шум мотора.

– Да что сегодня за день такой, братаны?! – Вася опять вскочил.

Действительно, все эти движения начинали немного надоедать.

Из-за поворота появились «Нива» агронома и «Крузак» Вениамина Ивановича. Праздник безнадёжно ломался – это понимали все, даже вермишель с костями под акацией.

Весь красный и потный, Вениамин Иванович был вне себя:

– Алексей, Василий! Жопа полная! – хозяина самолётов-лётчиков трясло. – Срочно собирайтесь! Быстро в Кожемякино! Сейчас звонили, там Колян с какой-то тёлкой разбился. Опять, видимо, нажрался и девок катал на самолёте. Провода помешали. Вот же сука-а-а! – Вениамин Иванович взвыл. Непонятно только, кого ему больше жалко – Коляна или угробленный самолёт. Было видно, что он на грани срыва, тем не менее держал себя в руках:

– Нам уже заплатили за работу! Осталось три поля – срочно надо закончить! Вася – ты как механик нужен! Ща с ментами надо общаться – без тебя не получится. Всё, давайте на борт и вперёд, туда, откуда прилетели! Вопросы – потом! Я на машине через час буду! Карта у вас есть! – Вениамин Иванович прыгнул в «Крузак» и укатил в сторону Кожемякино.

Вася и Лёха стояли как вкопанные.

– Ну что за хрень собачья! – не выдержал Владик.

Это, видимо, вывело летунов из ступора, и они в гробовом молчании выпили по стакану спирта и закусили.

– Григорич, подбрось до борта, – Лёха смотрел куда-то вдаль. Вдруг часто-часто заморгал и вытер глаза рукой. – Поехали, Вася…

Они встали и пошли к машине. Григорич пошёл следом.

IV

Мы сидели за столом и молчали: Владик и Миша опустили головы, казалось, что они спали. Так прошло минут пятнадцать, пока не вернулся агроном. Григорич присел с краю:

– Да, мужики, беда… соболезную, – он похлопал Владика по плечу. – Все там будем…

Владик поднял голову:

– Григорич, давай помянем Кольку, а?

Все засуетились, словно вынырнули из воды: Миша начал резать хлеб, водитель – сало, я наливал спирт.

– Не, мужики, я зашился. Мне нельзя пить, – Григорич как-то стеснительно заёрзал на лавке.

Я впервые разглядел его: абсолютно седой мужик, лет сорока, коренастый, с вызовом такой – настоящий хлебороб, как сказал бы министр сельского хозяйства.