— А-а… этот…

Гром снова замолчал, и я даже начала тревожиться.

— Знаешь, Юленька, — первым прервал молчание он. — Они ведь там рынок не поделили. Бандиты думали Сечкина хлопнуть — для того и пригласили. А он не дурак оказался — опередил. И кроткие унаследовали землю…

— Что-что? — повернулась я.

— Это из Писания… «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю»… — Гром говорил все с большим трудом. — Я раньше не понимал… как это может быть… ведь выживает сильнейший… а теперь понял…

— Ну и?..

— Все просто: они не остановятся, пока не уничтожат друг друга окончательно… И тогда кроткие унаследуют мир.

Я удивленно хмыкнула: такое я от него слышала впервые.

— Суров, — позвала я. — Когда это ты Писание начал читать?

Он не отвечал.

Я обернулась. Гром снова как-то осел вниз, на сиденье.

— Эй, Суров! — крикнула я. — Ты только не отключайся! Я должна знать, живой ты еще или уже нет.

— Живой, — совсем слабо отреагировал Гром: удерживать сознание ему было все труднее и труднее.

Я на максимальной скорости вела машину в сторону Рублева. Капли дождя барабанили по стеклу.

Когда я добралась до местной БСП, Гром почти истек кровью. Врачи моментально переложили его на каталку и бегом повезли в операционную.

Я вышла во двор больницы, вспомнила и пошарила за пазухой: в ладони лежали две пули, выпущенные из моего «макарова» и вырезанные из мертвого тела Хряща. Я размахнулась и швырнула их в темноту. Потом прошла к машине, села за руль и откинулась на сиденье. Дворники с хрипом елозили по стеклу, размазывая дождевые капли в сплошное бесформенное месиво, стекающее куда-то вниз, в дорожную грязь.

Я понимала, что меня что-то покидает, и я не знала — что. Что-то важное, что было со мной всегда, с самого детства, с тех пор, когда еще были живы папа и мама.