Клуб обреченных

Аннотация

He думала Юлия Максимова, секретный агент по кличке Багира, что свой долгожданный отпуск она проведет в Питере, расследуя дело об убийстве мужа своей подруги Наташи, с которой собралась лететь на отдых в Испанию. Александра Самсонова, одного из ведущих футболистов «Арсенала», нашли мертвым в шкафу с мячами вскоре после матча. Никаких видимых причин смерти обнаружено не было. Саша не имел врагов, обладал прекрасным характером и легко сходился с людьми. Странная смерть Еще более странным было появление бандитов, которые приехали за трупом, но Багира спутала им все карты

Глава 1 «АРСЕНАЛЬНАЯ» ТРОИЦА В последнее время на меня обрушилось столько работы, что некогда было даже появляться в администрации Тарасовской области, где я номинально числилась юрисконсультом губернатора. Когда же я подумала, что мне пора передохнуть, мой непосредственный начальник Гром сам вышел на связь и, поблагодарив за отличное выполнение заданий, сказал: — Багира, у тебя, если не ошибаюсь, уже два года не было отпуска. Приличный срок. — Не два, а три, Андрей Леонидыч. — Ну вот. Так что я предлагаю тебе месячный отпуск. Если ты решишь взять его, то можешь считать себя вольной как птица уже с сегодняшнего дня. Съезди отдохни куда-нибудь. Я помню, ты говорила, что не прочь была бы рвануть куда-то там в Испанию? — На Ибицу, — сказала я. — Как говорится, всеевропейская здравница, кузница и житница. — Отпускные можешь получить в банке, я уже распорядился перевести деньги на твое имя. Так что не стесняйся, поезжай, Юля. Юлей Гром называл меня крайне редко. Только тогда, когда желал подчеркнуть, что, кроме уставных и субординационных отношений, нас связывает давнее знакомство, и хоть он и взлетел высоко, все равно помнит, что нас многое объединяет, начиная с той памятной резидентуры в Югославии, когда оба мы еще работали во внешней разведке. — Спасибо, Андрей Леонидыч. Я тут… — Багира, — насмешливо перебил он меня, — скорее бросай трубку, вырубай все телефоны, e-mail и беги в банк за наличкой, потому что, не дай бог, мне дадут информацию по какому-нибудь делу как раз для тебя… плакал тогда твой отпуск. — Есть вырубить все телефоны и e-mail и бежать в банк за наличкой, — в тон Грому иронично отозвалась я. — До свидания, Андрей Леонидович. * * * Разумеется, я не колебалась, принять ли предложение Грома насчет отпуска. Раз Гром полагает, что я устала и мне нужно отдохнуть, значит, нужно отдыхать — усталые и измотанные агенты спецотделу госбезопасности, который возглавлял Андрей Леонидович Суров, не нужны. Осталось только подумать, на какую точку земного шара мне следует променять Тарасов, в котором я, мягко говоря, немного засиделась, если не считать кратковременных рабочих поездок по территории нашей страны, а то и за ее пределы. Сначала я решила поехать в Петербург, где жила моя хорошая подруга Наташа Самсонова. Когда-то она имела некоторое отношение к моей «конторе», но не прижилась по причине, деликатно выражаясь, профнепригодности. С Наташей мы давно вынашивали планы поездки на Ибицу. Конечно, считается, что в такие путешествия нужно ехать не с подругой, а с мужчиной. Но могу возразить: вся прелесть подобного отпускного времяпрепровождения в том, что возле тебя не будет маячить одна и та же рожа с ревниво сверкающими глазами. У меня не было недостатка в поклонниках, особенно если учесть, что я не распространялась на тему моей истинной профессии и рода деятельности. Думаю, немного найдется мужчин, которые будут радоваться, что дама его сердца — спецагент ФСБ и носительница богатого боевого опыта в горячих точках и криминальных разборках. Так что я решила ехать с подругой — свободная, гордая и красивая. Последний телефонный разговор с Питером дал понять, что наши планы как никогда близки к своему воплощению: Наташка наконец-то выбила у своего мужа разрешение поехать на Ибицу, которую тот упорно и не без основания считал средоточием распущенности и всеевропейской отвязанности, а также деньги на эту поездку. Впрочем, супруг Натальи все еще колебался, и госпожа Самсонова решила ввести в бой тяжелую артиллерию, а именно: она присоветовала мне явиться в Питер и воздействовать на Александра — так звали ее мужа — непосредственно. — Они, футболисты, удивительно непробиваемые люди, а мой Сашенька — в особенности, — сказала по этому поводу Наталья. — Недаром в команде его зовут Бульдозер. А у тебя, Юля, как-то получается убеждать его. Он тебя слушает больше, чем меня. Александр Самсонов играл в питерском «Арсенале» — одной из лучших команд России. Я, откровенно говоря, в футболе разбираюсь не особенно и едва ли могу отличить Пеле от Марадоны. Но с подачи Наташки, которая не уставала мне трещать о футбольных успехах клуба ее мужа, я вскоре усвоила: клуб «Арсенал» (СПб) — чемпион, «Спартак» (Москва) — фуфло! Александр Самсонов — герой! Егор Титов, который как раз из «Спартака», — отстой! Более того, однажды Наташка позвонила мне во время прямой трансляции какого-то матча и заставила включить телевизор. Играл клуб ее мужа и усиленно «выносил в одну калиточку» то ли голландскую, то ли португальскую команду. Судя по восторженным воплям Наташки, на моих глазах происходило событие из ряда вон выходящее, и Александру светили неплохие премиальные за удачную игру. Хотя, откровенно говоря, больше всего показывали не Александра, а еще совсем молодого парня, о котором комментатор пел соловьем, захлебывался в похвалах и утверждал, что из этого игрока вырастет русский Марадона. Не знаю, как Марадона, а вот фотомодель из этого молодого человека точно вышла бы: лицо — на обложку журналов, фигура — как у античной статуи, координация движений — на грани возможного. Смазливый молодой футболист забил в том матче два гола и под конец матча был поименован «великим». Так что в последнее время я приобрела познания в футболе. * * * А еще через сутки я уже была в большой четырехкомнатной квартире Самсоновых на Васильевском острове. Я хотела остановиться в гостинице, но Наташа настояла на том, чтобы те несколько дней, которые я собиралась жить в Питере, я погостила у нее. И так, дескать, редко видимся. Конечно же, я согласилась. Я сидела в глубоком кожаном кресле и говорила Наталье: — Мне кажется, что проблему пора закрывать. Что значит: «отпустит — не отпустит»? Ты что, Натуля, маленькая девочка, чтобы вот так слушаться каждого его слова и сидеть в Питере безвылазно, как медведица в берлоге. Так ведь уже середина мая, пора просыпаться, медведица! И тем более, — я покосилась на насупленную Наташку, курившую сигарету за сигаретой, — он же сказал тебе: да, едешь. Ведь сказал же, так? — Сказал, — ответила она и пригладила свои короткие, постриженные каре темные волосы. — Но Саша у меня, как говорится, хозяин своему слову: сам дал — сам забрал обратно. И еще он говорит, что я должна быть с ним, пока не кончится весь этот кошмар. — Какой кошмар? — встревоженно спросила я. — А такой! У них послезавтра финал. Он говорит, что никуда меня не отпустит, пока финал не отыграет. А там видно будет. Дескать, может, он вместе со мной дернет. Только неизвестно, как этот самый финал закончится. Может, выиграют они, может, проиграют. Тогда неизвестно, что будет дальше. — Какой финал-то? — спросила я. — А ты не знаешь, что ли? — Нет. А что? — Но ведь ты у нас сотрудник чего-то там этакого, не так ли? — произнесла Наташа, и в ее угрюмом тоне прорисовалось что-то похожее на иронию. Это уже лучше: оживает девчонка. Хотя, честно говоря, мне не нравилось, когда Наташка начинала припоминать мой послужной список и разглагольствовать о моей деятельности. В конце концов — это конфиденциальная информация. — Ну так вот, — продолжала Самсонова, — что было бы, если бы тебе предстояло расследование, как говорится, на футбольную тему, а ты про футбол ничего и не знаешь, кроме того, что мяч круглый, поле зеленое и что есть такой знаменитый Марадона. Я пожала плечами и ответила: — Ничего не знаю? Ну что ж… у меня большая склонность к самообразованию. По мере необходимости. Так что если когда-нибудь я буду расследовать дело на футбольную тему, то мигом выучу составы всех клубов России, а если потребуется — то и всей Европы. Информация, дорогая моя Наталья, это как блины — нужно выпекать в момент употребления. Наташа саркастически передернула плечами. Как раз в этот момент хлопнула дверь, и я поняла, что появился дражайший супруг Натальи. Причем, если судить по гулу мужских голосов в прихожей, не один. Так оно и оказалось. В гостиную, где мы с Наташкой пили кофе, вошли трое мужчин. В высоком, атлетического телосложения брюнете с широкоскулым лицом и хитро прищуренными серыми глазами я узнала мужа Натальи — Александра Самсонова. Он был в форменной ветровке своего клуба, в спортивном костюме и в кепке, которую он так и не удосужился снять. Впрочем, ни в чем ином я его никогда и не видела — если не считать формы, в которой он выходил на игру. С ним были двое. Первый — малорослый, но необычайно плотный и широкоплечий мужчина лет тридцати с хвостиком; в тот момент, когда он входил в комнату, на его почти круглом лице, красном, раздобревшем, сияла самая ослепительная улыбка, какую только можно было представить. Надо сказать, что в сочетании с маленькими прищуренными глазками и лбом, казалось, состоящим из одних складок, выглядело это довольно комично. К тому же он был лысоват и обладал толстым красным носом с большими ноздрями, отчего приобретал определенное сходство с гориллой, чей волосяной покров был существенным образом прорежен. Его руки были так длинны, что свисали почти до колен, особенно когда он сутулился. Пальцы этих длинных рук, толстые, волосатые, непрестанно шевелились и напоминали гусениц. Но при всей этой отнюдь не голливудской внешности мужчина производил самое приятное впечатление и с первого взгляда вызывал симпатию. К тому же, повторюсь, его улыбка была просто ослепительной. — Какой цветник у тебя дома, Самсонов! — воскликнул он, входя в комнату. — Ну Наташу-то я хорошо знаю, мое почтение, любезная хозяюшка… а вот это что за фея? — Он выразительно посмотрел на меня. Я невольно улыбнулась, собираясь ответить на комплимент, но болтливый толстяк подпрыгнул передо мной на одной ножке и почти пропел: — Позвольте представиться: Даниил. Можно Данила. Если по-простому, то Даня. — Если совсем по-простому, то он у нас Крокодил, или Кроко, — сказал Самсонов. — Это чудо мало того, что носит имя Даниил, так у него еще и фамилия — Нилов. Даниил Нилов… ты только вслушайся, Юля! А Крокодил — это потому что крокодил Данила с реки Нила. И еще фильм такой был — «Крокодил Данди». А у нас соответственно — Крокодил Даня. Да, надо сказать, у футболистов несколько своеобразное чувство юмора. — Ну и что? — нисколько не смутившись, отозвался Нилов. — Крокодил, Кроко — это все гнусные инсинуации. Ну посмотрите на меня… Юлия, да? Прекрасное имя. Посмотрите на меня, Юля, неужели я похож на крокодила? А? Нисколько не похож, да! Если уж на то пошло, то куда больше я похож на обезьяну, которая, правда, в детстве кушала много каши и научилась говорить. Такая непосредственность обезоружила меня: я рассмеялась. Вместе со мной рассмеялась и Наташка. — Ну и что, что я Даниил Нилов? — продолжал болтливый толстяк. — Между прочим, красиво звучит! Да-ни-ил-ни-лов! А? По-научному это именуется аллитерация. Хотя какая там аллитерация… помнится, в пору моей далекой юности был такой болгарский футболист Бончо Генчев. Само имечко уже чего стоит: Бончо Генчев! Так вот, этот Бончо Генчев давал интервью, а брал интервью тоже болгарин, журналист, которого звали Генчо Бончев! Это не байка. Я серьезно. Там так и написано было: Генчо Бончев берет интервью у Бончо Генчева. Нарочно не придумаешь, а? Он хитро подмигнул мне и снова засмеялся: — Бончо Генчев, Генчо Бончев… как бочка под гору в реку катится! — Даня у нас массажист, — сказал Александр, присаживаясь в кресло и открывая пакет апельсинового сока. — Ему по чину приходится много комплиментов дамам говорить. Хотя в пациентах у него все больше мы, футболисты. Но если очень захочешь, Юль Сергевна, могу организовать тебе массаж от Кроко. Отличная вещь, между прочим, каждую косточку пробирает. — Все виды массажа, — скорчив хитрое лицо, постным голосом выговорил Нилов, — от обычного до берберского и тайского эротического. — Ты бы лучше не дурака валял, Нилов, а над моим коленом потрудился, — вдруг произнес третий, стоявший у дверей и до того участия в разговоре не принимавший. — А то тебе Палыч и Белозерский такой берберский массаж устроят, что… — А-а-а, — перебивая его, басом протянул массажист, — ты, Андрюша, снова всю малину портишь. Только я прекрасной даме начал представлять свою персону, так ты тут же и встреваешь. Избалован вниманием, — повернулся он ко мне, — тлетворное влияние славы, молодости, красоты и, понимаешь, таланта — все это до добра не доведет! Не-е-е-ет, не доведет! — Вы о себе говорите, Даниил? — спросила я, думая, что если молодость и талант у господина Нилова еще можно предположить, а заявление относительно «славы» оснастить пояснением типа «известен и славен в соответствующих кругах» — то вот насчет красоты Данила сильно погорячился. Впрочем, все познается в сравнении, все относительно, как учил великий Эйнштейн. Но Нилов быстро меня поправил. — Да не о себе я, — сказал он. — Я об Андрюше. А я — что я? Я — полуфабрикат эпохи. Разве я похож на растленного славой? Если, конечно, не считать врача команды Славы Котова, который все время норовит меня споить… — А ты и не больно-то сопротивляешься, — сказал Александр и повернулся к третьему: — Ну что ты там встал, Андрюха? Грехи не пускают? Садись! — Только на четверть часа, — сказал тот. — Знаю я ваши посиделки. К тому же мне домой пора. И маме надо позвонить, узнать, что там… Саша Самсонов сразу посерьезнел. — Да я все понимаю, Андрюха, — сказал он. — Тем более что Даня у нас человек увлекающийся, а у нас послезавтра финал Кубка. А что у тебя там с коленом? — Да Котов говорит, связки я немного потянул. Но к послезавтра все должно быть в норме, особенно если наш Данила постарается, — отозвался тот. Все то время, пока два футболиста обменивались фразами, а Нилов с широкой белозубой улыбкой на толстом довольном лице бросал на меня откровенные взгляды, — все это время я рассматривала того, кого называли Андреем. У меня создалось впечатление, что он мне знаком. Только вот где я могла его видеть и когда — я упорно не могла вспомнить. Судя по всему, Андрей был самым молодым из всех присутствующих, включая меня и Наташку. Его красивое загорелое лицо с тонкими, словно точеными, уже вполне определившимися чертами выражало спокойствие, и в то же время казалось, что он о чем-то напряженно и неотрывно размышляет и не может позволить себе расслабиться и вести себя так же свободно, раскованно и чуть нагловато, как вот этот толстый массажист Данила. Хотя было совершенно очевидно, что застенчивостью Андрей не страдает. Когда он поймал на себе мой взгляд, то и не подумал отвести свои чуть раскосые темные глаза, а уголки его четко очерченного рта дрогнули, обозначая холодную полуулыбку, и он резко откинул со лба темные, немного вьющиеся волосы. Откровенно говоря, мужчины модельной внешности, которых я знала, в большинстве своем оказывались самовлюбленными идиотами и совершеннейшими ничтожествами. Последний же красавчик, с которым я водила знакомство, был полным болваном, запойным картежником, несостоятельным должником — одно следует из другого, не правда ли? — да и к тому же пассивным педерастом. Андрей явно не попадал ни в одну из этих категорий. По крайней мере, в последнюю — точно. Его внешность, будучи яркой и броской, тем не менее не являлась вызывающей. Просто спокойная, властная, знающая себе цену мужская красота. Присмотревшись к нему, я вдруг поняла, что он еще очень молод: двадцать два — двадцать три года, не больше. Андрей повернулся к Самсонову, что-то вполголоса спрашивая у того, и тут я вспомнила, где я его видела. Оказалось, что я вовсе не знакома с Андреем, и в поле моего зрения он попал только один раз: когда транслировали тот самый матч, который Наташка восторженно комментировала в телефонную трубку и кричала, что теперь ее Сашу могут взять в сборную России и, возможно, его заметит какой-нибудь богатый западный клуб. Как раз в том матче блистал сидящий сейчас напротив меня парень. Андрей Шевцов. Да… его зовут Андрей Шевцов. Тот самый, кому прочили славу «русского Марадоны». — Я вас вспомнила, Андрей, — громко сказала я. — Я вас видела по телевизору. Вы забили два гола. Данила расхохотался, сам Андрей бледно улыбнулся. Ответил же мне Самсонов: — Ну, то, что ты видела, как он забил два гола… это неудивительно. Он у нас меньше чем по два и не забивает. Лучший бомбардир чемпионата России, что ж вы хотите? Да и вряд ли его кто-нибудь догонит, если Андрюха будет в таком же темпе шпарить. Он уже второй десяток голов разменял! — Если доиграю этот сезон, то никто и не догонит, — мрачно сказал Шевцов. — А что такое? — Что такое? А ты что, не слыхал, Санек? Вызвал меня и Палыча президент клуба и сказал, что скоро будет подписан контракт с «Барселоной». Меня берут за пять миллионов, понимаешь? — Пять миллионов… чего? — вмешалась в разговор Наташа, которая все это время курила сигареты и пила кофе. — Долларов, разумеется. Испанцы вокруг офиса и стадиона так и крутятся, так и крутятся! Самсонов вскочил с кресла и с силой хлопнул Шевцова по плечу: — Да ты что же молчал, чудак-человек? Пять «лимонов»? Да ты же миллионером будешь, в «Барселоне» — то! Да ты чего, Андрюха? У тебя лицо такое, как будто ты и не рад! — Да рад, конечно, — кисло ответил тот. Самсонов недоуменно переглянулся с Ниловым, который, услышав громкую новость, моментально посерьезнел и, как мне показалось, тут же стал выглядеть на десяток лет старше. — Понятно, — наконец сказал Самсонов, — радоваться еще рано. Контракт еще не подписан. Сглазить боишься, Андрюха? — Может, и так… — Шевцов взглянул на настенные часы и поднялся с кресла: — Пора мне. Данила, ты со мной, а? — Ну конечно, — отозвался утративший беспечность толстяк массажист. — Идем, Андрюха. Мне же еще надо над твоей драгоценной нижней конечностью попотеть. А куда деваться, ёк-ковалёк? Все-таки, понимаете ли, самые дорогие ноги Восточной Европы! Глава 2 ОФИС «АРСЕНАЛА»: СМЕРТЬ, ПРИТАИВШАЯСЯ В ШКАФУ После ухода Шевцова и Нилова Александр сказал: — Да-а-а… шагает парень. А ведь еще два года назад в дубле играл. — Где? — переспросила я. — В команде дублеров. А потом попер, попер, и вот теперь — «Барселона» его покупает. Ты, Юля, в футболе, вероятно, не очень, так скажу тебе, что для русского футболиста попасть в «Барселону» — это все равно что для актера угодить в Голливуд. И не на самые последние роли. Он вздохнул, потом повернулся к жене и спросил: — Это самое… а на ужин у нас что, Натуль? — Сейчас, — отозвалась та и ушла в кухню. Я перевела взгляд с картины, которой в прошлый мой приезд на стене не было, на Александра. — Я вот что хотела тебе сказать, Сашка. Наташа на тебя жаловалась. Говорила, что ты ее не отпускаешь на Ибицу, куда она давно мечтала поехать. Хотя сам недавно мотался в Таиланд, в Израиль, в Турцию, на Кипр. — Так я же на сборы, с клубом, — оправдываясь, ответил он. — Вот. К тому же пусть Наташка не строит из себя великомученицу, в Турцию я ее как раз брал. И на Кипр хотел взять, да она приболела что-то. А про Ибицу эту она мне все уши прожужжала. Я уже и денег ей дал, и сказал: поезжай. Но только после того, как досдашь сессию и еще — после финала на Кубок России. — Экзамены только в конце июня! — крикнула из кухни Наташка. — Что я, полтора месяца буду в Питере сидеть и носом учебники долбить? Я и так и работаю, и учусь, и вообще… что мне, отдохнуть нельзя, что ли? — Да можно, — примирительно сказал Самсонов. — Отдыхай, но только… только я же тебя просил до финала побыть со мной. Мне так нужно. Мы же можем Кубок взять, понимаешь? Ты должна со мной быть это время! Наташа с кухни ничего не ответила. — А Андрюхе Шевцову я не завидую, — сказал Самсонов, снова обращаясь ко мне. — Да, талант от бога, да, звезда. Но он постоянно под таким кошмарным прессингом! Везде без продыху — журналисты, фоторепортеры, скауты из других клубов, на тренировках, извиняюсь за выражение, дрючат его по полной программе, чтобы форму не терял. И колено это еще… а без Андрюхиного колена нам Кубок не выиграть. Тяжело парню — такая ответственность. А ему и двадцати двух нет. — Такой молодой? — Молодой, а хлебнуть успел как старый. Он же безотцовщина, папаша-то мать бросил, когда Андрей еще пешком под стол ходил. Да и мать-то… в общем, болеет она. Лечится в Германии, у нас такие методики не отработаны, да и условия у немцев получше. Андрюха в эту клинику — в Дюссельдорфе она — чуть ли не половину своих заработков отсылает, даром что по новому контракту он больше всех в команде получает. — А что с матерью? — А я точно не знаю. Лейкемия, что ли… рак крови. Вот такие дела. Самсонов вздохнул и покачал головой. — Н-да, — протянула я. — Не повезло. Хорошо, что сын вот такой. Заботливый. — А как же ему не быть заботливым, — глухо сказал Саша, — когда у него, кроме матери, и нет никого. Да вот еще друзья — я да Крокодил. То есть Данька-массажист. А вообще странный Андрюха парень, конечно. Девки на него снопами вешаются, а он будто их не замечает. Нилов, шутник хренов, по этому поводу даже байку в клубе пустил, что видели, дескать, Андрюшу нашего в гей-клубе. Это еще на Новый год Даня гнал пургу. Стоит будто Андрюша под елочкой и держится за ручки с размалеванным дядечкой, сильно смахивающим на какого-то эстрадного педика. Ребята долго веселились, ведь уж что-что, а насмешить Даня умеет. Приколоть. Вот только Андрей Шевцов не смеялся. Не понравилась ему шутка почему-то, и он три дня с Ниловым не разговаривал. Андрюха серьезно обиделся, уж я-то это хорошо знаю, сам мирил его с Данилой. В этот момент в гостиную зашла Наташа и произнесла преувеличенно торжественным голосом: — Кушать подано, господа. * * * После плотного ужина мы перешли в гостиную. Александр, который, несмотря на скорый финал, позволил себе небольшое отклонение от режима и выпил немного красного вина, стал необычно многословен. Это уже потом, по прошествии времени, когда череда событий, попеременно то трагических, то забавных, то мистически-мрачных, то фарсовых, заслонила этот тихий майский вечер в гостиной уютной квартиры Самсоновых, — потом я подумала, что в этот вечер он выговаривался, как никогда в жизни. Впереди, отделенный от Александра тридцатью шестью часами, был финал Кубка России, высочайшая вершина в жизни Самсонова, — напряжение росло, хотя вино немного распустило переплетшиеся в тугой узел нервы… И Саша говорил: — Вообще, конечно, никто не мог помыслить, что вот так через два года Андрюхой будут интересоваться «Барселона», «Милан», «Бавария»… ну и другие клубы, Юля. Просто в дубле он никогда особенно не выделялся. Обычный парень. Конечно, физические данные у него всегда были приличные, стометровку бегал быстрее всех в команде, но… но это еще ничего не значит. В футболе физическая подготовка — это еще не все. У Андрюхи мышление на поле. Интуиция. Он чувствует, куда отскочит мяч. Ну а уж как он с ним обращается, с мячом… Тебе приходилось видеть жонглеров в цирке? — подался он ко мне. — Конечно. — Так вот, Андрей на тренировках такое вытворяет, что жутко становится. Он когда работает, на мяч и не глядит, мяч сам вокруг Шевцова как привязанный летает. А удар — как кувалдой по наковальне. Когда штрафные удары отрабатывает, мячи просто лопаются. Самсонов хитро посмотрел на меня и вдруг резко сменил тему: — Я что, собственно, о нем тебе рассказываю. Он тебе понравился, да? Ведь так? Я видел, как ты на него смотрела. Так вот… он, когда уходил, спросил меня, не пойдешь ли ты на финал Кубка. — Саша снова хитро ухмыльнулся, покосился на подозрительно посматривающую в его сторону Наташку и добавил: — Надо сказать, Юля Сергеевна, тебе оказана величайшая честь. Не перебивай и вообще молчи, — повысил он голос, видя, что я приоткрыла рот и собираюсь что-то сказать, — дело в том, что Андрей никогда в жизни не удостоил ни одну женщину добрым словом. За исключением, конечно, своей матери. А ты, Юля, как-то сразу попала к нему в фавор. Он сказал, что если ты не откажешься присутствовать на матче, он выбьет тебе билет. Между прочим, все билеты давно раскуплены, так что… — Знаешь, мой дорогой, — улыбнувшись, сказала я, — мне, конечно, лестно, что я приглянулась вашему звездному мальчику, но ничего, что я не люблю футбол и не понимаю его? Я вот как-то раз была две недели в Италии в служебной командировке, так там меня на футболе чуть не порвали в клочья, даром что я женщина. Оказывается, я не за ту команду болела. То есть болела — это громко сказано, просто что-то крикнула. — А зачем же ты пошла на матч? — смеясь, спросил Самсонов. — Да Джанлука, знакомый итальянец, пригласил. — А в каком это городе было? — Погоди… ну да, в Милане. Там местная команда, тоже, кажется, «Милан» называется, играла с этим… ну как его… на колорадских жуков похожи… футболка в черно-белую полосочку… — С «Ювентусом»! — ахнул Самсонов. — Да как же тебя там на британский флаг не порвали-то?! Да-а-а! Ну ладно, Италия — это Италия, а у нас таких фанатиков вроде как нету. Вон в Бразилии и в Аргентине на стадионах вообще стреляют, динамитные шашки взрывают и ракеты пускают. Латиносы! — После всей этой успокоительной информации, которую ты на меня только что вывалил, как ты думаешь, пойду я на матч или нет? — Думаю, что пойдешь, — неожиданно сказала доселе молчавшая Наташа. — Я тоже иду. Если Кубок возьмут, там такой грандиозный банкет будет! А потом берем билеты и рвем когти на Ибицу. Идет, а? Я посмотрела в ее смеющиеся глаза, перевела взгляд на хитро ухмыляющегося Сашу и сказала: — М-м-м… значит, понравилась я вашему «суперстару»? А сколько, говорите, у него трансферная стоимость? Пять миллионов? Ну что я могу сказать? Только то, что это самый дорогостоящий мужчина, с которым я когда-либо была знакома. * * * Пес породы лабрадор, по кличке Либерзон, был куплен моими соседями, семейством Кульковых в Тарасове, за пятьдесят долларов. Бомж Виктор Семенович, экс-слесарь, ныне проживающий по адресу улица Лесная, канализационный люк с криво выписанным масляной краской известным словом из трех букв (не «мир», и не «май»), — так вот, бомж Виктор Семенович, если не учитывать стоимость его штанов, ватника и единственной золотой пломбы, которую он еще не пропил, потянет тоже где-то на полтинник. Но уже в рублях. Бизнесмен Георгий Милашвили, который тридцать три раза приглашал меня в ресторан, пять раз — в Испанию, где у него была вилла, и два раза в сауну, был застрелен киллером, получившим за свою работу сто тысяч долларов, — такова цена жизни моего старого знакомого. За жизнь Андрея Леонидовича Сурова, моего непосредственного начальника и старого друга, я, не задумываясь, заплатила бы миллион долларов. Если бы он у меня был. И если бы — не приведи господь! — сложилась ситуация, при которой этот миллион покупал бы шефу жизнь. А сейчас, сидя на питерском стадионе «Арсенал», я видела, как на поле неспешно выбегает человек, стоимость которого составляет пять миллионов долларов. Андрей Шевцов. Его появление было встречено таким взрывом народного восторга, что меня едва не оглушило, а сидевшая рядом со мной Наташка в майке с номером «10» заорала (иначе я бы просто не услышала): — Ну что… а ты еще идти не хотела! Да ты что, Юлька? Честно говоря, я когда еще соплячкой была, я сюда знакомиться с пацанами ходила! Ну и познакомилась! С Сашкой познакомилась! Плохо, что ли? От нее пахло пивом, глаза горели, и я почувствовала себя невольно захваченной этим бешеным выплеском энергии. Конечно, футбол — вовсе не женское дело, но все-таки сходить на него один раз, как на яркое представление, стоит. Питерское футбольное шоу, как оказалось, не уступило тому, что я видела в Италии. Даже превзошло: в Италии я зевала, невпопад выкрикивала что-то и вяло тянула пиво, а здесь — нет, здесь уснуть было решительно невозможно! Стадион бушевал. Трибуны, заполненные двумя цветами любимой команды, пускали «живую волну», то есть согласованно вставали и снова садились, отчего возникал эффект пробегавшей по рядам волны. Я тоже приняла в этом участие. Там и сям вспыхивали фейерверки, грохотали барабаны, ухали хлопушки, внизу, у самой кромки поля, фанаты кидались на сетку, отделяющую передние ряды от зеленого поля, на котором вот-вот должно было развернуться захватывающее действо. Три или четыре девушки справа от нас, обнаженные до пояса — хотя было не так уж жарко! — и раскрасившие свои прелести в цвета любимого клуба, исполняли какой-то агрессивный и энергичный танец, а сидящие рядом бритоголовые молодцы в форменных майках питерского «Арсенала» поощряли и подбадривали танцовщиц всевозможными выкриками. Потом начался матч. Честно говоря, я толком не понимала, что происходит на поле, потому что чудовищный гвалт и мелькавшие перед глазами майки, флаги и серпантины мешали сосредоточиться. Когда же Шевцов повел мяч (все-таки не могу понять, зачем двадцать два здоровых молодых мужика толкаются на поле из-за этого белого шарика!) и ринулся к воротам, обыгрывая одного соперника за другим, стадион зашелся в диком вое. Все замелькало, взлетели вверх руки, колпаки, майки, заметались флаги, и я, окончательно поняв, что следить за ходом всего происходящего мне очень сложно, решительно опрокинула в себя бутылку пива и повернулась к дико орущей Наташке, к тому же вцепившейся мне в волосы, — при виде забитого гола. Надо вам сказать, что я вообще-то не употребляю спиртного, но чем больше я об этом говорю, тем больше мне приходится это самое спиртное пить. * * * Так начался мой отпуск. А продолжился он в огромном офисе «Арсенала», куда удалось пробиться нам с Наташкой. Хотя на пресс-конференцию не смогли попасть более половины приехавших журналистов. «Арсенал» проиграл Кубок России. Шевцов все-таки забил свой гол, оказавшийся единственным в матче. Только вся соль этого гола состояла в том, что он был забит Андреем в собственные ворота. Я более чем далека от футбола, но вид футболистов, плачущих как дети, произвел на меня значительное впечатление. Да почему — как дети? Многие из команды «Арсенала» были так молоды — лет по девятнадцать, — что еще недавно и были детьми. Шевцов сидел возле стены у входа в раздевалку, вцепившись пальцами в волосы. Мимо прошел какой-то высокий моложавый мужчина, голова которого отливала благородной сединой, и потрепал Андрея по плечу, а потом наклонился и шепнул что-то ему на ухо. Шевцов поднялся и пошел вслед за седым. — На расстрел повели, — мрачно сказала Наташка. — Это Белозерский, вице-президент клуба. Он вел переговоры с испанцами, которые хотят купить Андрея в «Барселону»… а тут вот такой подарочек. Откуда-то сбоку подошел Нилов. Он был мрачен, волосы растрепанны. Сегодня на его массивном круглом лице не сверкала ослепительная улыбка, поэтому тем заметнее были складки на толстом подбородке, мешки под глазами и большой красный нос. Крокодил Данила выглядел бы комично, если бы не подавленность, которая читалась буквально во всем — в каждом движении, в каждом жесте, в мимике и неподвижном тусклом взгляде. — Ну вот… присели в лужу, — сказал он. — Андрюха, конечно, да… сплоховал. Йок, как говорят татары. — А где Саша? — спросила Самсонова. — А кто его знает? — пожал плечами Нилов. — Может, в раздевалке, может, вообще уехал. Да позвони ему на трубку, что ты, в самом деле. Он же с ней не расстается. Даже на тренировках не отцепляет. В этот момент запищал мобильник самого Нилова. Он вздрогнул, складки на животе колыхнулись, и Даня поднес сотовый к уху и проговорил: — Да, Михаил Николаевич. Да… сейчас. Иду. — Начальство вызывает, — пояснил он. — А тренера нашего, Георгия Палыча… снимут с работы, наверно. Ну ладно, пока. — Пока, — сказала Наташа. — Даже не знаю, что делать теперь. Сашке звонить сейчас, конечно, не буду. Не станет он разговаривать. Брать билеты нужно и уматывать. — Да, мрачно у вас, ребята, — сказала я, разглядывая какого-то молоденького футболиста, подволакивающего ногу и вытирающего мокрое от слез лицо. — Вот говорят, что женщины слезливые и сентиментальные… да ничего подобного. Ни одна не стала бы плакать из-за этого, как его… ах, да — Кубка России! Ну что, Наташка, пойдем отсюда? Наташа пожала узкими плечами и проговорила: — Все-таки надо подождать Сашку. Не мог он никуда уехать, как сказал Нилов. Он, верно, где-нибудь с Шевцовым. Утешают друг друга. Сашка же впечатлительный, как… первоклашка. Помню, они там кому-то проиграли, так он две ночи спать не мог и вообще ничего не мог. — То есть? — спросила я. — Ну, не мог, понимаешь? И спать не мог, и супружеские обязанности выполнять не мог, — с натянутой кривой улыбкой выговорила Наташа, и видно было по ней, что на душе у нее скребут кошки. — Ну пойдем поищем его, — предложила я. Наташа ничего не ответила. Она села в глубокое кресло у стены и задумалась. Не знаю, о чем она думала с таким скорбным видом. Лично я не видела никакой для нее трагедии в том, что команда ее мужа проиграла финал. Ну и что, что проиграла? С кем не бывает? Обидные поражения случаются в жизни сплошь и рядом. У меня был один хороший знакомый, Леша Сергеев, который вместе со мной работал в Югославии. Леша был профессионалом высочайшего класса, прошел огонь, воду и медные трубы; за великолепно выполненное задание получил звезду Героя России. Так вот, Леша мог в одиночку вырубить пять или шесть человек без особого труда. А погиб он глупо и нелепо — не в Югославии или в Чечне, а возле подъезда собственного дома, когда вечером шел из магазина. Ему попался пьяный тщедушный мужичонка, который ходил вокруг канализационного люка с гаечным ключом и что-то искал. Когда Сергеев спросил: «Что ты ищешь?» — пьяный мужик ответил: «Тебя!» — и ударил Лешу гаечным ключом. Леша умер в реанимации от черепно-мозговой… Примерно такая же ситуация была сейчас у Шевцова, Самсонова и их «Арсенала», только с той разницей, что мой старый друг был убит, то есть потерян безвозвратно, тогда как проигранный Кубок России можно было считать вполне переносимой неудачей, пусть и очень обидной. Особенно для Шевцова. — Позвоню-ка я Саше! — вдруг резко произнесла Наталья. Я невольно вздрогнула. Самсонова набрала номер Сашиного мобильника и стала ждать. Звонок уходил за звонком в наполненную неясными шумами, топотом ног, приглушенными голосами людей пустоту. — Не берет, — растерянно сказала Наташа. — Не отзывается. — Да у них сейчас, наверно, командный сбор в раздевалке, — предположила я. — Тренер им что-нибудь говорит насчет этого проигранного матча… — Да был уже этот сбор! — перебила меня Наташа. — О чем им там больно говорить-то? Проиграли — и проиграли! А Шевцова вообще Белозерский к себе в кабинет забрал. На ковер. Так что о каких еще сборах ты говоришь? Дима, — окликнула она пробегавшего мимо невысокого паренька с целой сеткой мячей, — ты Сашку не видел? — Самсонова? — отозвался тот. — Не знаю… не видел. Был он в раздевалке, потом куда-то ушел. Его с Палычем вроде Белозерский вызывать собирался. Так что спроси там. — С каким Палычем? — растерянно просила Наташа. — С главным тренером нашим, Георгием Палычем. Кореневым. Да вон он идет, спроси у него… хотя ему сейчас не до тебя. — И, махнув рукой, футболист Дима исчез. Наташа повернулась ко мне и произнесла: — Вот что, Юлька, поехали-ка брать билеты и оформлять визы. У меня уже от его футбола и так ум за разум заходит и все нервы перекручены. Нет его — и пошел к черту! Пусть получает втык от своего начальства, раз они со своим хваленым Шевцовым играть не умеют!.. После того как мы взяли билеты на авиарейс Санкт-Петербург — Мадрид, чтобы уже оттуда, из столицы Испании, вылететь чартерным рейсом в Сан-Антонио, что на острове Ибица, Наталья снова позвонила Александру на мобильный, потом домой, затем опять на мобильный. Никто не отвечал. — Наверно, закатился куда-нибудь в кабак со своими Шевцовым и Ниловым и пьянствует с горя, паразит, — недовольно произнесла Наташа. — Ну да бог с ним. Сколько времени, Юля? — Без пятнадцати десять, — ответила я. — Да? Уже так поздно, — сказала Наташа. — Последний раз наберу этого охламона. Она поднесла телефон к уху, долго, не меньше минуты, ждала, потом вздохнула и хотела было уже разъединиться, как вдруг в трубке возник кашель, а потом деревянный голос произнес: — Алле… да. Это кто? * * * Без двадцати десять вечера. Именно столько показывали настенные часы в офисе «Арсенала». Офис уже опустел, и только двое охранников обходили территорию да уборщица, моложавая старушка со шваброй, размахивала своим орудием труда так, словно в швабру был встроен реактивный двигатель на дизельном топливе. — Марковна, ты все убрала? — недовольно спросил один из охранников. — Пора закрываться. Сегодня просто бешеный день. — Бешеный не день, а Белозерский. Как с цепи сорвался. Конечно, его понять-то можно, — неторопливо проговорил второй охранник. — Ну надо же! Андрюха Шевцов так сплоховал, что хоть стой, хоть падай. — Говорят, на матче был помощник главного тренера «Барселоны» Гутьеррес, — сказал первый. — Марковна, да не маши ты так своей шваброй! — Тебя не поймешь, — проворчала та, — то велишь мне попроворнее закругляться с уборкой, а теперь — не маши. — Да отстань ты от нее, Степа. Иди лучше третий этаж и раздевалки обойди. Я там еще не смотрел. — Ладно, — отозвался круглоголовый Степа и отправился в указанном направлении. Он поднялся по широкой, роскошно отделанной лестнице на третий этаж и прошел по длинному коридору, застланному скрадывающей шаги ковровой дорожкой, мимо ряда лакированных черных дверей с золотистыми ручками. Офис был пуст. Последними из него ушли главный тренер «Арсенала» Георгий Павлович Коренев и несколько его ассистентов, капитан команды Иван Лавров, Андрей Шевцов, массажист Нилов, а также врач команды Вячеслав Котов, который, видимо, снова был изрядно поддавши. С момента их ухода прошло около часа, и охранник Степа был уверен, что никого в офисе нет. Он не спеша повернул обратно. Профилактический этот обход имел скорее традиционный характер, нежели представлял собой какую-то реальную пользу. Степа прошел мимо раздевалок футболистов, массажного кабинета, душевых и инвентарного помещения. Он уже миновал было дверь последнего, как ему послышалось, что за дверью пищит телефон. Телефон — в инвентарной комнате, где хранятся комплекты формы, бутс, флажки, комплектующие футбольных ворот, сетки и мячи? Откуда? Степа недоуменно пожал плечами и подумал, что ему, вероятно, показалось. Он было шагнул по коридору, но звонок повторился. На этот раз охранник расслышал его более явственно. Степа отцепил от пояса массивную связку ключей, приблизился к двери и, подобрав нужный ключ, открыл дверь. Вошел в помещение и зажег свет. Конечно же, в инвентарной никого не было. Да тут никого и не могло быть! Да и кто мог быть, если все футболисты, руководство и персонал клуба уже давно ушли? Звонок тем временем не умолкал. Он был приглушен, словно шел из замкнутого помещения, просачивался во внешнее пространство и доходил до настороженного слуха охранника Степы уже сильно искаженным. Степа постоял на пороге, тряхнул головой, а потом решительно направился к массивному металлическому шкафу, в котором хранились сетки с футбольными мячами. Судя по всему, трели сотового шли именно оттуда. — Забыли мобильник, что ли? — пробормотал Степа и начал подбирать ключ к шкафу. — А потом опять будут меня щучить… дескать, пропадают вещи на ровном месте, а ты, Степан, не пасешь. Степа открыл замок и потянул дверь на себя. И тут же попятился от изумления и ужаса. Прямо на него из шкафа выпала сетка, плотно набитая накачанными мячами. Но не это вызвало смятение на лице охранника Степы. Вслед за сеткой с мячами из шкафа вывалился труп молодого мужчины с синяком на лице. Глаза за полуприкрытыми веками остекленели. Труп шумно упал на пол — прямо на то место, откуда секунду назад в панике отпрыгнул охранник Степа. На поясе убитого был прицеплен мобильный телефон. Именно он издавал звуки, привлекшие внимание охранника. Неизвестно, что руководило Степой в его последующих действиях. Он остолбенело смотрел на убитого, а потом, вероятно, не отдавая себе отчета в том, что делает, отцепил трубку мобильного с пояса мужчины, подключился и произнес, не сводя взгляда с трупа: — Алле… да. Это кто? Глава 3 АЛЬТЕРНАТИВА «БЕССРОЧНОГО ОТПУСКА» — Кто это? — повторил Степа. В трубке послышался энергичный женский голос: — Саша? — Нет… я не Саша. Я Степа. — Какой еще Степа? Вы что, все перепились там с горя? Зачем вы, Степа, взяли мобильник моего мужа? Где он сам? — Он… рядом со мной, — сказал охранник. — Ну так позовите его. — Наташа, это ты? В трубке возникла пауза, потом женский голос с уже откровенными нотками нетерпения произнес: — Да. А что та… — Говорит охранник офиса «Арсенала» Степан Протасов, — четко сказал тот. — Наташа, немедленно приезжай сюда. — Куда — сюда? — В офис. — Разве Саша еще там? Ведь уже поздно! Где он? Позовите его. — Я не могу его позвать, Наташа. Приезжай в офис. — Не можешь позвать? Почему? Степа опустился на колени возле тела Александра Самсонова и, дотронувшись рукой до его уже остывшего лба, произнес: — Мужайся, Наташа. Его убили. Наташа вздрогнула, трубка выскользнула из ее руки и упала на асфальт. Она подняла на меня лицо, на котором зловещими пепельно-серыми пятнами проступала мертвенная бледность, и проговорила: — Шутят… я надеюсь, что у этого Степы такое сомнительное чувство юмора. Будем считать, что шутка не удалась. Я подалась к ней, схватила за плечи и впилась ей в глаза яростным взглядом: — Да ты что, Наташка? В чем дело? Что такое случилось с Сашей? — Он сказал… он сказал, что мне нужно приехать в офис «Арсенала», — выговорила Наташа и шагнула на проезжую часть. Ехавшая прямо на нее «БМВ» тормознула, завизжали шины, тонированное стекло опустилось, и выглянувшая из салона лысая башка рявкнула: — Ну ты, будка, мать твою! Разуй глаза! Смотри, куда прешься! Я шагнула к машине и, распахнув дверь, проговорила: — Довезите до «Арсенала». — Да ты чё, телка? — вежливо поинтересовалась лысая башка. — Я ж и так стрелы типа пробиваю пацанам. Пацаны в бане меня ждут. Хочешь, и вас возьмем… покувыркаемся, — и гоблин, красноречиво покосившись на стоявшую за моей спиной Наташку, мерзко захохотал, скаля зубы, половина из которых была искусственного происхождения. Я не стала долго разговаривать. Наташка находилась в полуобморочном состоянии и угрожающе покачивалась, а этот отморозок, эта злокачественная помесь орангутанга и потомственного урки в третьем поколении, еще шуточки шутит! Я чуть наклонилась внутрь салона, протянула руку, а потом неуловимым движением заехала бритоголовому в точку чуть пониже уха. Парень вздрогнул, закатил глазки и упал головой на руль. Отключился, если судить по моему личному опыту да по крепости этой бритой башки, — примерно минут на десять. Я обошла машину и аккуратно открыла дверь со стороны водителя, молодой человек вывалился из салона и преспокойно улегся на асфальте. Ничего, сейчас не зима. А машину ему вернут. Попозже. Придет какой-нибудь молодцеватый корыстный хлопец из ГИБДД и скажет: ваша машина, уважаемый, обнаружена возле мусорного контейнера, на улице такой-то. А там, кстати, стоянка запрещена. Так что платите штраф, уважаемый россиянин. — Садись, Наташка, — сказала я. — Поедем в «Арсенал». Да садись же ты! — Он сказал, что Сашу убили… — пробормотала Самсонова, почти без чувств опускаясь на переднее сиденье. — Он сказал, что… — На-ту-ля! — Я потрепала ее ладонью по голове, потом решительно уселась за руль и дала задний ход: нужно было развернуться, потому как стадион «Арсенал» и соответственно офис команды при нем находился в противоположной стороне. — Не волнуйся ты так! Ну… может, это глупая шутка! Ты же мне сама рассказывала, как в Турции твой Саша пошел купаться в море и изображал, что он утонул, а ты дико перепугалась и начала звать на помощь, а потом три дня с Сашей не разговаривала. Ведь было такое? — Было… — Ну вот. Может, тот, кто взял Сашину трубку, уже напился до клубящихся в углах зеленых чертиков. А сам Саша действительно мертвецки, только мертвецки пьяный — валяется где-нибудь под столом. Они же сегодня Кубок России проиграли! Как говорится, если это не повод хорошо надраться, тогда что же… А на самом деле на душе было хреново. — Тот, кто взял трубку, не был пьян, — выговорила Наташа. — У него был такой голос… как будто… как будто это в самом деле правда. Я хотела что-то сказать, но горло перехватило, и я поняла, что весь мой опыт, вся моя интуиция, наработанные за эти годы, выносят жестокий и безапелляционный вердикт: Александр Самсонов на самом деле мертв. * * * Стремительно темнело. Собирался дождь, и с Невы тянуло промозглой — совсем не майской — сыростью. Порывы ветра трепали ветви деревьев. Небо наливалось угрюмой, нездоровой, по-октябрьски свинцовой тяжестью. Немногочисленные прохожие, кутаясь в плащи и курточки, спешили по домам — укрыться от назревающей непогоды. Угнанная мной «БМВ» вылетела на встречную полосу и, срезая поворот и не обращая внимания на возмущенные гудки, проехала вдоль чугунного забора и остановилась возле входа в офис «Арсенала». Тут стояло еще несколько машин. Однако серебристого «Хендэй соната» Самсонова среди них не было. Почти синхронно с нами, как я заметила, к клубу подъехал серый джип «Мерседес», из которого вынырнули несколько парней и решительно направились к входу в офис. — Так, — произнесла я, — что-то мне подсказывает, что эти ребята не из прокуратуры или ментовки. Наверно, хотя бы потому, что их машина мало напоминает служебную «Волгу». Вот что, — я порылась в сумочке и протянула Наташке свой сотовый телефон (Наташкин-то разбился и остался лежать на асфальте возле касс предварительной продажи авиабилетов!), — сиди тут, и если что, сразу звони вот по этому телефону. Я пока пойду и посмотрю, в чем дело. Не нравится мне все это… не нравится. — Я пойду с тобой, — задушенно пробормотала Наташа и приподнялась на сиденье. — А вот этого не надо! Сиди тихо и сделай вид, что тебя в машине нет! Не знаю, что и кто за всем этим стоит… но такие шуточки мне не нравятся! И я выскользнула из машины и направилась к дверям офиса, в которые только что вошел последний из приехавших на серебристом джипе парней. Как раз в этот момент блеснула молния, громыхнул гром и разразился дождь, за несколько секунд перешедший в ливень. Я ускорила шаг и скользнула под козырек «арсеналовского» офиса. Я потянула на себя ручку массивной двери и прошла внутрь. Вестибюль встретил меня неожиданной тишиной. Здесь царил полумрак и покой, а удары грома и шум дождя снаружи доносились сюда только глухим буханьем и невнятным бормотанием. Впрочем, это были не все звуки. Откуда-то сверху, балансируя на одной и той же ноте, до меня долетали голоса — точнее, отголоски. Несомненно, говорили мужчины. Вероятно, те самые, что приехали сюда на джипе. Я огляделась по сторонам и увидела охранника офиса. Он сидел в кресле, откинувшись на спину, и дремал. Стало быть, это не он впустил в офис ребят с «мерса», иначе был бы нарушен его сладкий сон. Значит, есть другой охранник. Этот… Степа. Или — другие. Я приблизилась к охраннику еще на два шага, намереваясь окликнуть нежащегося в кресле мужчину, и только тут поняла, что он вовсе не спит. На его лбу, на который легла развесистая тень стоящей рядом в массивной кадке пальмы, виднелась темная метка пулевого пробоя. Охранник был застрелен выстрелом в упор. — Черррт! — пробормотала я, бледнея и вынимая из сумочки пистолет, и тут же, повинуясь неосознанному импульсу, обернулась. «Чувствовать опасность спинным мозгом» я научилась, возможно, не намного хуже той, чье имя стало моим вторым именем, — черной пантеры Багиры. Это дали мне годы практики, годы опасностей и балансирования на самом краю. Бесспорно, почти любой другой человек на моем месте не успел бы ни почувствовать, ни обернуться и был бы уложен на месте выстрелом из «ТТ» с навинченным глушителем. Потому что именно он, «ТТ» с глушителем, мелькнул в руке появившегося из-за пролета ведущей наверх лестницы человека. В следующее мгновение я услышала упругий щелчок выстрела. Я бросилась на пол, синхронно выбрасывая вперед руку с «береттой» и надавливая на курок. Человек упал, «ТТ» вывалился из его руки, звякнув металлом об пол. — Отпуск… — пробормотала я, поднимаясь. — Пошла в отпуск, называется. Я кинулась к лестнице, пробежала мимо валявшегося в луже крови — наверно, я попала ему в шею! — моего несостоявшегося убийцы и за считанные секунды накрутила три пролета. Там, внизу, за спиной, остался полутемный вестибюль с двумя трупами. Хорошенькое начало отпуска! И что-то будет дальше? * * * Коридор был скудно освещен. То есть он был освещен именно так, как это показывают в американских боевиках. В коридорах с таким освещением удобнее всего перестреливаться до последнего патрона, прячась за повороты, а потом устраивать рукопашный бой с непременными атрибутами: битьем стекол, киданием цветочными горшками, прыжками через горы трупов и, как финал всего, торжественным выходом из здания через окно где-то этак сто двадцать восьмого этажа. Шутки шутками, но меня в самом деле только что чуть не угробили, едва я вошла в вестибюль офиса. Ни за что не поверю, что на офис напали экстремальные болельщики питерского «Арсенала», до такой степени тяжело переживающие поражение любимой команды, что пришли к выводу: только кровь может смыть позор! Не поверю. Голоса доносились из коридора на третьем этаже. Потом хлопнула дверь, голоса примолкли, чтобы через несколько секунд зазвучать с новой силой: — Да ты чего?.. — Борзеешь? — Кто вам… — начал было чей-то дрожащий голос, а потом вдруг кто-то пронзительно, по-бабьи, завизжал, обертоны в голосе противно завибрировали, как дергающееся желе холодца, — и все оборвалось приглушенным хлопком. Как будто открыли шампанское. Точно такое же «шампанское» открывали в вестибюле — когда выстрелили в меня из «ТТ» с глушителем. Я выглянула из-за массивной колонны, пересекла коридор по длинной диагонали и вплотную подошла к двери, за которой и слышались эти жуткие звуки. На двери, массивной, отделанной лаком, была табличка с надписью «Инвентарь». Из-за нее доносились сопение, пыхтение, прерывистое хриплое дыхание — как будто там тягали шестипудовые мешки. Потом страдальческий голос выговорил: — Тяжелый, мать его! — Ты тащи, а не болтай, — обрезал его жирный дребезжащий голос, приближаясь к двери. Я сделала шаг назад и отступила к стене. Дверь распахнулась так, как будто по ней ударили стенобитным орудием, и на противоположную стену упала тень высокого широкоплечего мужчины с пистолетом в руке. Нет… «пистолет» — пулеметом. — Давайте кантуйте, — сказал он и размашисто шагнул в коридор. Я вжалась в стену еще плотнее, стараясь по возможности слиться с ней. На стену упали тени еще двоих мужчин, которые несли, судя по всему, третьего. И этот третий был тем самым неподъемным грузом, на тяжесть которого сетовал страдальческий голос. — А с тем мудозвоном что будем делать? — А пусть валяется. Его никто не просил не в свое дело лезть. Хотя, если бы не полез, все равно пришлось бы шлепнуть. Сказали убрать всех, кто будет на этот момент в офисе. Тащи, тащи! Я осторожно выглянула из-за двери и увидела, как двое амбалов, кряхтя, тащат за руки и за ноги труп. Лицо мертвого человека попало в рассеянный свет настенного светильника на изогнутой бронзовой ножке. Без сомнения, это был Саша Самсонов. Я резко выпрямилась, отпрянула от стены, оказалась на самой середине коридора за спинами бандитов и, вскинув пистолет, произнесла: — Всем стоять на месте! Федеральная служба безопасности! Эти не такие уж громкие, но емкие и необычайно отчетливые слова замечательно вписались в мизансцену: двое тащат труп, а третий отдает распоряжения. Тот, кто, по-видимому, был у этих людей главным, среагировал раньше, чем у парализованных неожиданностью подручных разжались пальцы, выпускающие тело несчастного Самсонова, — он сделал резкое движение, и, не оборачиваясь, дал веерную автоматную очередь в моем направлении. На его месте я поступила бы точно так же: цели никуда не деться, а смотреть на эту цель — только тратить драгоценное время, которого и так, по сути, нет. Я упала на ковер и, перекатившись через голову, с колена влепила пулю прямо в сердце бандита. Это произошло прежде, чем я сообразила, что, пожалуй, не следовало его убивать. Он мог сообщить много интересного. Но инстинкт самосохранения, отлаженный годами тренировок, быстрее разумных мыслей, а пуля и того быстрее: в тот момент, когда я думала, что мне стоило бы взять его живым, бандит уже свалился мертвым с простреленным сердцем. Двое других бросили труп Самсонова и побежали по коридору, отчаянно вопя. Наверно, они подумали, что там, в полумраке за их спинами, прячется группа спецназа. Но я должна догнать этих скотов, товарищи которых уже дважды могли отправить меня в бессрочный отпуск. «Бессрочный отпуск» — так Гром называл смерть. Я перемахнула через неподвижное тело застреленного мною бандита и бросилась вдогонку за его подельниками, проявившими себя не самым храбрым образом. Глава 4 ПОДКЛЮЧАЮСЬ К ДЕЛУ Не знаю, как со стрелковой, но с беговой подготовкой у этих парней было все в порядке. Я, которая на обязательных ежегодных тестах бегала стометровку быстрее чем за одиннадцать с половиной секунд, что соответствует нормативу мастера спорта, смогла нагнать одного из них только в пяти метрах от офиса. Причем первый «бегун» уже заскочил в машину и с похвальной предусмотрительностью — и трогательной заботой о товарище! — завел двигатель и сорвал машину с места, не дожидаясь, когда его подельник заберется в салон. На бегу я вляпалась в грандиозную лужу, которая натекла перед офисом усилиями продолжающего неистовствовать дождя, и, окатившись с ног до головы и потеряв терпение, вскинула пистолет и прострелила ногу бегущего передо мной мужика. Тот на полном ходу заплелся ногами, упал в лужу, подняв тучу брызг, и попытался было ползти, отчаянно матерясь и проклиная меня на чем свет стоит. В это время в лицо ему сочно шваркнул веер брызг от только что уехавшего джипа. Это стало последней каплей: бандит, мокрый как цуцик, врезал ладонью по поверхности лужи и ткнулся лицом в воду. Я остановилась и, убрав пистолет, попыталась смахнуть грязь с рукава. Поняв, что убрать ее можно только вместе с рукавом, я наклонилась над братком и произнесла: — Ну ты, земноводное. Давай вылезай из лужи. Говорить будем. — Чего тебе надо? — А ну, вылазь, гнида! — повысила я голос. — Вылазь, сказала! — У меня кровь течет… ты мне ногу продырявила, — выговорил он. — А что у тебя должно течь? Нектар и амброзия? Вставай и пойдем в офис! — Кто это? — тихо спросили за моей спиной. Я повернулась и увидела Наташу. — А вот это я и сама хотела бы узнать. — Они убили Сашу? — произнесла она полувопросительно-полуутвердительно. Я промолчала, можно было и не отвечать: она сама все поняла. Повернувшись ко мне спиной, она медленно, почти не поднимая ног, зашагала по лужам к офису «Арсенала». * * * — Кто ты такой? Кто вас прислал? Он посмотрел на меня неподвижным, застывшим взглядом. Было видно, как дрожали его короткие ресницы. Потом с трудом отвел глаза и проговорил: — Я ничего не знаю. Мне нужен врач. — Сейчас будет тебе и врач, и священник, и похоронное бюро. Так кто тебя прислал? — Я ничего не знаю… — «Мне нужен врач», — закончила я за него. — Знаешь что, мой дорогой… я сейчас возьму пистолет и прострелю тебе сначала здоровую ногу, потом руки — ну и так далее. Еще что-нибудь отстрелю. Потом скажу, что все эти ранения ты получил в перестрелке. Когда стрелял в меня. Мне, безусловно, поверят. У меня хватит полномочий убедить кого угодно в том, что это было именно так. — Он там, — вдруг услышала я непривычно хриплый голос Наташи. Она стояла на нижнем пролете лестницы, придерживаясь за перила, и смотрела куда-то вдаль. — Я только что ходила туда. На третий этаж. Он там. Около него еще… еще трупы. Два трупа. Кровь. Не надо больше крови, Юля. Я хочу домой. Пусть меня и Сашу отправят домой. — Тебя и Сашу? — Я сначала не поняла смысла ее слов, а когда поняла, то испугалась. Испугалась за рассудок Наташи. Она всегда была очень чувствительной, к тому же — уж кому-кому, а мне это было хорошо известно! — она очень любила своего мужа. — Домой, — повторила она. — Спокойно, Наташенька, — выговорила я, не представляя, как я могу ободрить ее в этой кошмарной ситуации, а потом, шагнув к парню, прицелилась в его колено и сказала: — В общем, так, парень. С тобой по-человечески говорить нельзя. Будем разговаривать по-вашему. По-волчьи. Если ты через три секунды не расскажешь все, что тебе известно о том, что произошло в «Арсенале», получишь пулю в коленную чашечку и гарантированную инвалидность. Это в лучшем случае. Ты меня понял, нет? Раз. Два-а… — Я скажу, я скажу, — поспешно выговорил он, замахав руками. — Ты не… не стреляй. Я скажу. Ска-жу! — Ну? — Я ничего не знаю… — Это я уже слышала. Два с половиной… — И я показательно сняла пистолет с предохранителя. — Это Блоха… Блохин Владимир Юрич, полностью если. Блоха! Это он все знал, в натуре! Он просто сказал, чтобы мы ехали с ним до стадиона, надо там, в офисе, забрать жмурика какого-то баклана… вот! — Кто такой Блоха? — Да ты ж сама застрелила его… там, наверху! Блоха его погоняло! Он у нас за бригадира раньше был, а потом стал на цивил перекатываться, фирму открыл. Краснодарскими винами торгует. А сейчас кому если только по старой памяти подгребает. Ну, типа, подчистить если кого. Парня, кажется, прорвало. — Сегодня мы сидели у Димка, отвисали. Вот. Пришел Блоха, говорит: есть тема, пацаны, нужно сегодня одному хорошему человеку помочь. По пять «штук» зелеными отстегивает, каждому, в смысле. Ну а чё, если так? Мы и поехали. Я, Димок, Чебыкин и Блоха. Пять штук — разве оно плохо? Мне машину чинить надо. — А Димок — это который у тебя под носом в джип запрыгнул и уехал? — произнесла я. Парень скрипнул зубами и процедил через силу: — Он, сука. — Тебя как зовут-то? — Кирилл. Кирей погоняют. — Так вот, Киря, а Блоха не говорил, какому такому хорошему человеку помочь надо? Ну, забрать жмурика из «Арсенала», а? Не говорил? — Н-нет. — Ладно. Дальше что было? Я ведь с вами почти в одно время приехала. — А что дальше? Блоха позвонил в дверь… не по телефону, а звонок там такой есть. Сказал, что мы из санэпидстанции. Он так и сказал, ты не подумай, что я тебе туфту зачехляю! — поспешно выговорил он. — Сказал, что из этой… сан… эпид… в общем, я говорил. Нам открыли, Чебыкин с порога влепил в лобешник этому охранничку из пистолета с глушаком… И он опасливо посмотрел поверх моего плеча в сторону, где, лежал застреленный Чебыкин, там же, в вестибюле, валялся упомянутый «ТТ» с «глушаком». — Чебыкин на стреме остался, мы пошли наверх за жмуриком. А около жмурика сидел какой-то дятел с сотовым. В камуфляже. Тоже, верно, охранник. Димок положил его из своего ствола, когда тот начал что-то гнилое гнусавить. Потом Блоха велел тащить того жмурика. Тяжелый. Спортсмен он, что ли. А дальше ты и сама все знаешь. — Да уж, — мрачно протянула я, и в этот момент раздался пронзительный звонок в двери офиса. Приехали эксперты, ФСБ и угрозыск. * * * Первым вошел невысокий плотный мужчина в сером плаще, с усталым лицом примерно такого же цвета, как и его плащ, и острыми темными глазами. Он сразу же направился ко мне. — Петербургское управление ФСБ, майор Толмачев, — представился он, раскрыв соответствующую книжечку. — Максимова — это вы? Документы ваши позвольте. — Совершенно верно, это я. А насчет моих документов и прочего вам лучше позвонить вот по этому номеру… Вы меня понимаете? Толмачев пристально глянул на меня как-то сбоку, а потом молча кивнул. — Вот и прекрасно. Тут у нас, товарищ майор, нападение вооруженной группы из четырех человек на офис клуба «Арсенал». Двое бандитов убиты, один задержан, одному удалось уйти. Кроме того, преступниками убиты два «арсеналовских» охранника. — Мрачно, — сухо откомментировал Толмачев. — Четыре трупа — это скверно. — Пять. — Что-что? — Я говорю: пять трупов. Он обратил ко мне недоуменный взгляд своих острых темных глаз: — Позвольте, как пять? Вы же сами только что сказали, что убито два нападавших плюс два охранника. Всего выходит четыре. — К сожалению, в офисе к моменту нападения уже был один труп. Это футболист «Арсенала» Александр Самсонов. У Толмачева вытянулось лицо: — Самсонов убит? — Да. Я вижу, вам хорошо знакома его фамилия. — Он мой любимый футболист, — упавшим голосом сказал майор Толмачев. — Значит, его труп был здесь уже до нападения? — По крайней мере, мне дали именно такую информацию, — проговорила я. — Пойдемте поднимемся на третий этаж. Там все самое интересное. Подождите… одну минуту. И я подошла к Наташе, которая даже не плакала, а, как бы окаменев, мертвым взглядом смотрела на все происходящее с лестницы. Обняла ее, понимая, что никакие слова сейчас не помогут, что от слов будет только хуже. Она сама заговорила — резким, хриплым голосом, словно раздирающим ей гортань: — Я никому не верю. Я никому не верю… они опять спустят все на тормозах, и его убийцам все пройдет безнаказанно. Я не хочу… слышишь, не хочу! — Да, да. — Ты можешь мне пообещать, Юля? Ты можешь мне пообещать? — Что? Что я должна тебе пообещать? — Что ты сама будешь расследовать это дело. Ведь ты… ведь ты можешь, я знаю! Ты взяла отпуск, конечно… но я прошу тебя! — Да, да, я все поняла. Конечно, я позвоню в Москву и попрошу, чтобы мне разрешили вести это дело. В глубине души я сильно сомневалась, захочет ли Гром дать мне «добро» на ведение этого дела. Ведь смерть Самсонова не имела никакого отношения к национальной безопасности, так что пусть, дескать, этим занимаются те, кому положено: прокуратура, РУБОП, угрозыск или даже питерская ФСБ. Гром не любил, когда в работу приплетались какие-то личные мотивы. А тут эти мотивы как раз были: убит муж моей подруги. Давить на чувства и сантименты моего шефа было совершенно бессмысленно. Гром не понимал, как в серьезнейшую работу можно привносить, прошу прощения, «лирику». Но как сказать своей подруге, что я вряд ли смогу помочь ей в деле об убийстве ее мужа только потому, что мой шеф в Москве сочтет эту смерть не заслуживающей внимания серьезных структур, органичной частью которых я являлась. И еще неизвестно, было ли это убийство. Все следует выяснить. — Все следует выяснить, — повторила я вслух и, погладив Наташу по голове, увидела во все прибывающей толпе, которую не пускали, дальше вестибюля, Андрея Шевцова и Даню Нилова и жестом подозвала их к себе. — Что тут произошло? — бледными губами выговорил Нилов. Толстяк был потрясен до глубины души, и то, что он еще не видел трупа своего друга, кажется, взвинчивало его еще больше. — Тут много что произошло, — быстро сказала я. — Вот что, ребята. Возьмите Наташу и довезите ее до дома. Вам тут все равно делать нечего. — А тебе есть что делать? — проговорил Шевцов, и в его красивом лице, в котором не было ни кровинки, появился вызов. — Мне — есть, — ответила я и, сочтя, что последующая информация будет весьма кстати, добавила: — Я из ФСБ. Все, ребята, давайте отсюда. Довезите Наташку. Я на вас рассчитываю. И я взбежала вверх по лестнице, доступ на которую был тотчас же перекрыт за моей спиной двумя рослыми оперативниками. * * * Самсонов все так же лежал в коридоре, как его уронили двое бандитов. Рядом с ним на спине, запрокинув голову и оскалив в предсмертной гримасе зубы, лежал крупный высокий мужчина в темно-синей джинсовой рубашке, на ткани которой — с левой стороны — расплылось кажущееся почти черным пятно, уже не меняющее своих контуров. — По моим данным, это некто Блохин Владимир Юрьевич, — сказала я рассматривающему убитого майору Толмачеву. — Да, это он, — откликнулся Толмачев. — Я Блоху хорошо знаю. Я его в свое время на допросах парил… хотя неизвестно, кто кого парил больше. Он разносторонний человек был. Шулер. Вор. Несколько лет назад организовал контору, которая девок в забугорные бордели поставляла. А зарегистрирована была эта контора как туристическое агентство. Картины за границу продавал. Оружие. В общем, работал точно по нашему профилю. За его подвиги надо несколько пожизненных давать, а он все время вписывался во всякие амнистии и досрочные освобождения за примерное поведение. Примерное! В последнее время парень вроде как немного притих, ничего о нем слышно не было. И вот — на тебе! Толмачев перевел взгляд на Александра и произнес: — А и точно — Самсонов. У меня дома его плакат на полстены висит. Я тут и Шевцова видел. Какой-то придурок из криминальной хроники у него даже автограф попросил. — Идиот, — пробормотала я и склонилась над Самсоновым. — Где медэксперты? — Я только что смотрел, — сказал высокий сутулый человек в серой рубашке. — Констатировал смерть. По предварительным данным, никаких видимых причин смерти обнаружить не удалось. Вот этот синяк на лице — прижизненный. Причиной смерти послужить не мог. Я ощупывал лицевую кость, могу сказать, что она совершенно цела. Скорее всего, его просто ударили по лицу незадолго до смерти. — Это может быть и не убийство? — Вскрытие покажет, — продолжил врач. — По крайней мере, покойный был здоровым молодым мужчиной без каких-либо существенных недугов. К тому же спортсменом высокого класса. За ним всегда был строгий врачебный контроль. Вот так. Версии о причине смерти… Едва ли речь может идти об инфаркте или инсульте, а также яде растительного происхождения. Для всего этого существуют свои симптомы. Их-то как раз не обнаружено. — Для меня ясно одно, — сказала я, — кому-то было очень важно забрать отсюда тело Самсонова. Так важно, что пошли даже на убийство охранников. Судя по всему, Александр был убит сразу после матча. Человеком, которого он знал. — Почему вы так полагаете? — спросил Толмачев. — Можно вопрос, майор: вы были на матче? Ведь вы, насколько я поняла, любитель футбола? — Да. Был. — А после матча вы смогли попасть внутрь офиса? — Нет. — А хотелось бы? — Но… — Толмачев почесал в затылке, потом произнес: — Все понятно. Значит, убийца — кто-то из персонала клуба или из… — Или из числа футболистов, — договорила я. — Не надо забывать также и о журналистах, присутствующих на пресс-конференции тренеров играющих команд, которая состоялась здесь же, в офисе «Арсенала», на втором этаже. Но это менее вероятно. Ладно, коллега, мне нужно позвонить. Звонила я, разумеется, Грому. Когда он узнал о причинах, побудивших меня позвонить ему, да еще в двенадцатом часу ночи, то был, мягко говоря, в некотором недоумении. — По-моему, Багира, ты непоследовательна, — сказал Андрей Леонидович. — То ты рвешся в отпуск, а когда этот отпуск получен, сама же хочешь прервать его и приступить к работе. К тому же это не наше дело. Кто такой этот Самсонов? — Это известный футболист. Из санкт-петербургского «Арсенала»… — А, знаю, — перебил меня Гром. — Сегодня была прямая трансляция финала Кубка России. Я смотрел. Когда же его успели убить? Матч-то закончился не так давно. — Скорее всего, сразу после матча. Возможно, еще во время пресс-конференции. — Понятно. И что же ты хочешь от меня? — Я хочу, чтобы вы дали мне возможность расследовать это дело. — Тебя просили об этом? — Да. Жена Александра, Наталья. Гром помолчал, потом кашлянул и произнес: — Я не одобряю этого. Но если ты настаиваешь, то я могу дать тебе полномочия. Но только… — Что — только? — Номинально ты будешь считаться в отпуске. Даже если ты будешь там, в Питере, полноценно выкладываться, это будет считаться отпуском. — Понятно, товарищ генерал, — сухо сказала я. — Питерские трущобы приравниваются к пляжам Ибицы, злобные местные бандиты эквивалентны горячим испанским мачо, а управление ФСБ по Петербургу утверждается в статусе белоснежного средиземноморского лайнера. Отдохну на славу! — Ты сама попросила меня об этом, — напомнил Гром. — Я не могу сдвинуть и перелопатить график отпусков наших сотрудников только потому, что убили мужа твоей подруги. Конечно, я сожалею, но представь, что будет, если еще у кого-нибудь из сотрудников отдела убьют троюродную тещу, а потом утонет в речке семиюродный племянник зятя, — прикажешь мне приспосабливать под все это отпускной график? Так, Багира? — Конечно, нет, — сдержанно отозвалась я. — Я все поняла. Только не забудьте подтвердить мои полномочия в Питерском УФСБ. — Хорошо. Приятного отдыха, — позволил себе легкую иронию Гром и дал отбой. Глава 5 ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ БЕЛОЗЕРСКИЙ Я вернулась к двери и увидела, что тело Саши Самсонова и трупы охранника Степы и бандита Блохина уже уносят. Взамен трех мертвых появилась одна живая персона: высокий моложавый, очень представительный мужчина в дорогом темно-сером костюме и белоснежной рубашке. Благородная ранняя седина серебрила его голову, и, несмотря на распространенное представление о том, что седина старит, выглядел этот мужчина максимум на сорок лет. Я узнала его: это был вице-президент клуба «Арсенал» Михаил Николаевич Белозерский. Вот он-то мне и нужен. Я подошла к нему и, тронув за рукав, произнесла: — Михаил Николаевич, мне нужно с вами поговорить. Он отвел глаза от мертвого лица Самсонова, которого уносили на носилках, и недоуменно взглянул на меня: — С кем имею честь?.. — Юлия Максимова, ФСБ. Я буду вести это дело. Где бы нам лучше поговорить? Он оглянулся на стоявшего за его спиной рослого парня, вероятно, телохранителя, и сказал: — В моем кабинете. — Я тоже буду присутствовать, — произнес майор Толмачев. Белозерский снова огляделся по сторонам, негромко кашлянул и выговорил: — Тогда следуйте за мной. Мой кабинет находится в конце этого коридора, за поворотом. Только, если можно, покороче. У меня был ужасный день, сначала проигрыш Кубка, возможный срыв одного выгодного контракта, а потом и вот это, непоправимое… с Самсоновым. Так что — покороче. Кабинет вице-президента «Арсенала» оказался неожиданно небольшим помещением, который к тому же был давольно скромно обставлен. В кабинете находились рабочий стол, видеодвойка, три кресла, телефонный аппарат с двумя трубками, телефаксом и ноутбук. Не хуже, чем тот, что остался у меня в Тарасове. — Я вас слушаю, — отрывисто сказал Белозерский и покрутил в пальцах авторучку с символикой его клуба. — Конечно, нам еще неизвестны результаты патологоанатомической экспертизы, — заговорила я, — но возьму на себя смелость утверждать, что смерть Александра Самсонова, футболиста вашего клуба, была насильственной. Особенно если учесть, что позже за ним прислали такой почетный бандитский эскорт. Михаил Николаевич, у нас есть основания считать, что убийца, он же заказчик упомянутой бандитской «гастроли» господина Блохина и его молодцов, это один из сотрудников вашего клуба. — Это невозможно, — сказал Белозерский. — Я никогда не поверю в то, что кто-то из наших мог убить Сашу, запрятать его в инвентарную, чтобы затем оттуда забрать. — Вы можете оказаться слишком поспешны в своих выводах, — сказал Толмачев. — Это может навести нас на соответствующие мысли. Белозерский постучал пальцами по столу и, переведя взгляд на майора ФСБ, произнес с хорошо поставленным в голосе холодным недоумением: — Что значит — навести вас на соответствующие мысли? Что это значит, господин майор госбезопасности? Вероятно, вы намекаете на то, что мой кабинет расположен как раз на одном этаже с инвентарной, где нашли тело Самсонова, и это может послужить достаточным основанием для того, чтобы заподозрить в причастности к убийству, скажем, меня? Ведь я тоже сотрудник клуба. — Успокойтесь, Михаил Николаевич, — вмешалась я. — Никто вас ни в чем не обвиняет. Вы просто ответите на несколько вопросов, и все. Белозерский, не глядя на меня, кивнул, а потом выразительно посмотрел на часы: дескать, время идет, а мы сидим тут без дела. — Мне хотелось бы, чтобы вы завтра утром распорядились представить список сотрудников клуба, журналистов, охранников, которые на момент убийства могли находиться в офисе «Арсенала». — Что значит — на момент убийства? — хмуро отозвался Белозерский. — Вы что, ставите мне словесные ловушки? Если так, то плохо работают в вашей пресловутой конторе! Будьте точнее в формулировках. — Благодарю, — со сдержанной иронией отозвалась я, хотя ирония в данной ситуации была неуместна. — Я хотела сказать: на момент начала пресс-конференции. Экспертиза установит, в какое примерно время наступила смерть Александра Самсонова. Ну да ладно. Михаил Николаевич, только без обид — как вы сами думаете, кому могла быть выгодна смерть Самсонова? Морщины на лбу Белозерского разгладились: наверно, мой дружелюбный тон несколько разрядил обстановку. Он потер лоб, почесал полусогнутым пальцем переносицу и произнес: — Откровенно говоря, ума не приложу. Саша был душой команды. У нас три лидера: Ваня Лавров, капитан команды, Андрей Шевцов, главная наша звезда и мотор команды, и Саша Самсонов. Так вот, Саша как раз и был душой клуба. — Белозерский покачал головой и пробормотал вполголоса: — Если бы вы только понимали, как горько в отношении Александра говорить это самое — «был». У Самсонова не было врагов. У него был прекрасный характер, он всегда легко сходился с людьми, даже с теми, у кого характер непростой. Конечно, были у него конфликты, с новичками, например, но это только поначалу… новички всегда вливаются в основу команды болезненно. — С кем у него были конфликты? Белозерский пристально посмотрел на меня, потом на настороженного майора Толмачева и ответил: — Быть может, вы удивитесь, но — с Шевцовым. Есть у Саши одна слабость. То есть была… простите. Честолюбив. Тщеславен, ну с кем не бывает. Приревновал он немного к славе Шевцова. Андрей — талант от бога. А таланты все капризны и своенравны. — Я видела, вы после матча вызвали Шевцова к себе в кабинет, — сказала я. — А потом Нилова. — Вам и это известно? — произнес Белозерский. — Вы были на матче и на пресс-конференции? — Да, на матче была. Скажите, пожалуйста, Михаил Николаевич, зачем вы вызывали к себе Шевцова? Белозерский посмотрел на меня, кажется, с сомнением. На его лице ясно читалось недоверие. — Михаил Николаевич, я прекрасно понимаю, что у клуба могут быть свои секреты, особенно то, что касается финансов, но тут такое дело. Так что я повторю свой вопрос: зачем вы вызывали Шевцова и не присутствовал ли при этом разговоре Александр Самсонов? Вице-президент Белозерский глубоко вздохнул, потом хлопнул по столу своей узкой аристократической ладонью и воскликнул: — Ну хорошо, будь по-вашему! Рискну. Думаю, не будет особым секретом то, что Шевцову есть за что пенять. Если вы были на этом матче, то должны помнить этот гол, который лишил нас Кубка. Ребята даже ополчились на Шевцова: дескать, ты все равно переходишь в «Барселону», так что тебе уже по барабану, выиграем мы Кубок или не выиграем. Так вот, я вызвал Шевцова, чтобы выяснить, что же с ним все-таки произошло: рецидив ли старой травмы, душевный надлом или еще что… Не был Андрей в этом матче похож на себя самого, понимаете? — Пробую. — А теперь перехожу к самому главному, — продолжал Белозерский. — Дело в том, что на следующей неделе мы должны будем подписать с испанским клубом «Барселона» договор, по которому все права на Андрея Шевцова переходят к ним. Испанцы хотят заключить с ним контракт. Оно и верно: футболист такого высокого уровня, как Андрей, не может найти достойной оплаты в России. Хоть он в нашем клубе и является самым высокооплачиваемым игроком, получает он все равно куда меньше, чем средненький футболист где-нибудь в Германии или Англии. — А какова зарплата футболистов в вашем клубе? — поинтересовался Толмачев. — Средний показатель назвать затрудняюсь. Обычные, рядовые футболисты получают от пятидесяти тысяч рублей до пяти-шести тысяч долларов. Толмачев присвистнул: — Рядовые! — Такие же игроки, как капитан команды Иван Лавров, вратарь Белецкий или тот же Самсонов, получают порядка пятнадцати — двадцати тысяч долларов. Это по российским меркам прилично. — А Шевцов? — С Шевцовым особый контракт, — сказал вице-президент «Арсенала». — По нему он получает тридцать с лишним тысяч долларов. Это не так уж и много для него, — поспешно добавил Белозерский. — В московском «Спартаке» ведущие футболисты получают побольше. Про западные клубы я вообще не говорю. В той же «Барселоне» Шевцову платили бы на порядок больше. — Платили бы? — уточнила я. — Бы? Ведь вы же сказали, что Шевцов подпишет контракт на будущей неделе? Вы что, сомневаетесь в этом? Вице-президент молчал. — Значит, сомневаетесь, — повторила я, на этот раз скорее утвердительно, чем вопросительно. Белозерский бросил на меня один из тех пронизывающих взглядов, которыми он буквально бомбардировал меня на протяжении всего разговора. Потом снова хлопнул ладонью по столу и произнес: — Сомневаюсь. Честно вам скажу: сомневаюсь. То, что произошло с Сашей, — он не сказал «убийство Саши», отметила я для себя, — та шумиха, которую наверняка поднимут вокруг всего этого репортеры… все это может сильно повредить. Испанцы рискуют большими деньгами, и они не хотят потерять их, вложив во что-то гиблое. А Шевцов может надломиться, посчитают они. Автогол в финале Кубка России, смерть друга — все это просто так не проходит. Он поднял на меня глаза и, несколько повысив голос, произнес: — Тот, кто замыслил все это, кто исполнил все это, метил вовсе не в Самсонова. Он метил в клуб, метил в Шевцова, метил, наконец, в меня лично. И — попал. Контракт вполне может теперь сорваться. Это, если вы так интересуетесь цифрами, — трансфер величиной в шесть с половиной миллионов долларов. Понимаете? И если все это сорвется, то… — Он покачал головой и отвернулся. — Теперь вы понимаете, что смерть Самсонова меньше всего выгодна клубу. — Да я и не говорила, что смерть Самсонова выгодна клубу! — воскликнула я. — Значит, я не так понял. Но согласитесь, в моем положении как-то сложно воспринимать все абсолютно адекватно. Сложно. — Да, Михаил Николаевич, — признала я. — Значит, вы думаете, что мотивы этих трагических инцидентов могут быть завязаны вокруг Шевцова? Разумеется, я вовсе не имею в виду, что он причастен к этому лично, — поспешно оговорилась я, памятуя обидчивость футбольного функционера. Белозерский погладил пальцами подбородок и ответил: — Андрея что-то тяготит. Когда мы беседовали с ним в кабинете, он признал, что ему постоянно кажется… — Михаил Николаевич сделал паузу, и тяжело повисшую тишину поспешил заполнить майор Толмачев: — Что ему кажется? — Ему кажется, что за ним все время кто-то следит. Чей-то чужой и явно недоброжелательный глаз. — Следит? Но ведь у него, вероятно, охрана, особенно в последнее время? — Нет у него никакой охраны, — сказал вице-президент. — Если, конечно, не считать Нилова, который постоянно при нем. — Нилов? Массажист? — Вы его знаете? — Да, приходилось встречаться, — ответила я. — Его вообще сложно не заметить. Представительный мужчина. Белозерский провел ладонью по волосам и выжидающе посмотрел на меня. Потом спросил: — Я видел, тут была жена Александра — Наталья. Где она? Ее отвезли домой? — Да, я попросила, чтобы Шевцов и Нилов отвезли ее, — сказала я. — Она моя близкая подруга. К сожалению, у меня не было возможности отвезти ее домой лично. Зазвонил сотовый телефон вице-президента клуба. Белозерский приложил трубку к уху и почему-то поднялся из-за стола. — Да… да, все понял, Борис Андреевич. Да, еду, Гутьеррес у вас? Понятно. Буду через полчаса. Он убрал сотовый и проговорил: — Звонил президент клуба. Вызывает меня и тренера клуба в гостиницу, где остановился представитель «Барселоны» Гутьеррес. Какой-то важный разговор. По всей видимости, о Шевцове. Правда, странно, что он не вызывает его самого. Так что, к сожалению, у меня нет времени говорить с вами. Давайте продолжим беседу завтра. Вот номер моего сотового, можете звонить прямо на него. А сейчас прошу меня извинить, господа, — дела. Дела. Он выглядел серьезно обеспокоенным. Наверно, подозрения Белозерского о том, что многомиллионная сделка с испанским клубом может сорваться, начали оправдываться. Клубу «Арсенал» в самом деле не была выгодна смерть одного из ведущих своих футболистов. Само предположение о том, что клубу вообще такое может быть выгодно, звучит абсурдно и цинично. Но предполагать подобное, не исключать такое все-таки приходилось. Белозерский вышел из-за стола, но вдруг остановился. Наверно, о чем-то вспомнил. — Конечно, сейчас не самое время говорить об этом, — глухо выговорил он, — но можете при удобном случае передать Наташе, что клуб ее не забудет. Конечно, все расходы на похороны «Арсенал» возьмет на себя. — Михаил Николаевич, — произнесла я, — я хотела бы встретиться с главным тренером вашей команды, а также с некоторыми футболистами. В том числе — с Шевцовым и массажистом Ниловым. Ведь они были близкими друзьями Александра, не так ли? — Я устрою вам эти встречи, — сказал Белозерский. — Позвоните мне. До свиданья. * * * — Футбол — это большой и грязный бизнес, — сказал мне майор Толмачев, когда мы спускались вниз по лестнице. — И Питер не исключение. Тот же президент «Арсенала», Борис Горелов, и тот же главный тренер, Коренев, отгрохали себе коттеджи за городом и живут в двухуровневых квартирах общей площадью чуть ли не по триста — четыреста метров. На том же Шевцове они делают дикие бабки. У нас куда ни ткни — везде Шевцов. В журналах, на рекламных плакатах, по телевидению в рекламных роликах. Я бы не удивился, если бы убили Андрея… тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… Я вспомнила насмешливые слова Натальи, сказанные только позавчера, но с тех пор уже успевшие стать жуткой явью: «…что было бы, если бы у тебя нарисовалось расследование, как говорится, на футбольную тему, а ты про футбол ничего и не знаешь, кроме того, что мяч круглый, поле зеленое и что есть такой знаменитый Марадона». — Руководству клуба в самом деле невыгодна смерть Самсонова, — продолжал Толмачев, — глупо их подозревать. Вот уже и с испанцами проблемы. — Но у заказчиков, несомненно, была рука именно здесь, в офисе, — сказала я. — Странно только, что убили Самсонова в самом неудобном и самом опасном месте. А потом еще нарочно послали лопухов-бандитов, которые нарвались по полной программе: двое мертвы, одного поймали. — А вы, коллега, ловко с ними разделались, — одобрительно сказал Толмачев. — Как учили. — Приезжайте завтра к нам в управление, — проговорил он. — Будем кумекать. Вас не подвезти? — Нет, спасибо, я на машине. — А, ну ладно. Спокойной ночи. Он сел в служебную «Волгу» и уехал. И только тут я вспомнила, что мне предстоит ехать на квартиру к Наташе Самсоновой на угнанной машине, которая, вероятно, уже поступила в розыск. Я нервно рассмеялась, напугав какую-то обнявшуюся парочку, и села в салон угнанной «БМВ». Глава 6 ПОСИДЕЛКИ В окнах квартиры Самсоновых горел свет. Конечно же, там горел свет, причем во всех окнах. И наверно, там была не только Наташа, но и ее провожатые — Андрей Шевцов и массажист Даня Нилов по прозвищу Крокодил. Конечно же, Наташа не могла спать и не могла оставаться одна в пустой квартире. Я решительно хлопнула дверцей многострадальной «БМВ» и поднялась на восьмой этаж. Пешком — лифт уже благополучно отключили. Хорошо еще, что у меня были ключи. А то трезвонить в такое время — это лишний раз хлестать и по без того издерганным нервам всех присутствующих в квартире. Как я и ожидала, Нилов и Шевцов были здесь. Причем если массажист еще как-то держался и даже пытался утешать Наташку, то Андрей уже давно сорвался с катушек и налегал на спиртное так, как, вероятно, не делал этого никогда в жизни. Его лицо, бледное, нет, белое как мел, выглядело каким-то неживым, хотя темные глаза лихорадочно сверкали, а губы были ярко-красными, словно он их накрасил. Мне приходилось видеть такие лица, пьяные и трезвые, отчаянно гримасничающие или же вовсе застывшие, подобно маске. Люди с такими лицами были снедаемы острым, ни на секунду не отпускающим, мозжащим, дергающим, как особо изощренная зубная боль, страхом. Как вот сейчас Андрей Шевцов. Я вошла в комнату и остановилась напротив кресла, в котором неподвижно сидела Наташа. Она медленно подняла на меня глаза и спросила: — Ну что? — Результаты экспертизы обещали к утру. Задержанного мной бандита, Зимина, допрашивают. По всем остальным пробивают досье в базе данных. Тот, который был у них главарем, человек известный. Некто Блохин. Серебристый «мерс», на котором приехали те скоты, поставлен в розыск, — скупо ответила я, прекрасно понимая, что чем меньше слов — тем меньше эмоций со стороны Наташи. — Но их найдут? — выговорил Нилов, и его пальцы, лежащие на плечах Наташи Самсоновой и делающие успокоительный массаж, чуть дрогнули. — Есть все основания так думать, — ответила я и устало махнула рукой. Что и говорить, отпуск начался при самых радужных предзнаменованиях! — Он в морге? — спросила Наташа. — Я должна поехать к нему. И она попыталась было встать, но Нилов удержал ее. Я покачала головой и решительно произнесла: — Никуда ты, Самсонова, не поедешь. На сегодня концерт окончен. Хватит гробить себя. Ты не должна так к себе относиться. Саша бы не позволил. — Но Саша… — А теперь за Сашу говорю я! — перебила я, повысив голос, но тут же поспешно сбавила обороты и, отстранив Даню и обняв Наташку, пробормотала ей на ухо: — Ну не надо, Натуля. Жизнь на этом не кончилась. Ты молодая, красивая. На все… на все воля божья. Успокойся, выпей чего-нибудь покрепче и попытайся уснуть. Ну же… ты же у меня сильная. Наташка замотала головой, что-то бормоча, и мне удалось расслышать: — Я не хочу пить… я не хочу спать. Шевцов приблизил ко мне свое лицо, в котором все так же не было ни кровинки, и выговорил, запинаясь: — Это самое… выпьешь… немного? — Выпью, — сказала я. — Наливай. Что это такое? — Водка, — просто ответил Андрей. — Мне тоже, пожалуйста, — хрипло сказала с кресла Наташа, убирая с плеч мои руки. — Надо и внутри помассировать. Так, Крокодил Даня? Жуткое это было зрелище. Среди ночи, в залитой светом квартире, в тишине пили люди. Пили, не запивая и не закусывая. Стараясь не смотреть друг на друга. На своем веку я повидала всякое, в том числе и проявления глубокого человеческого горя. Но сейчас эта сцена подействовала на меня каким-то особенным, завораживающим образом. И я не знала, чего пугаться больше: лихорадочного ли блеска Наташкиных глаз, угрюмого толстого лица Данилы Нилова или же затравленного, остановившегося взгляда Андрея Шевцова. Все друг друга стоят. Наташка напилась быстро. Наверно, потому, что просто хотела напиться. Даня транспортировал ее в спальню, да сам же там и заснул. Прямо на коврике — до дивана или хотя бы кресла не дотянул. — Он вообще пить не умеет, — сказал Шевцов, не поднимая на меня взгляда. — Опрокинет стаканчик… причем себе на рукав — и в отключку. Сам же Шевцов был очень пьян. Хотя на его речи это не особенно отражалось. Страх, который пронизывал его, теперь сменился тупой оцепенелостью, какой-то вялой, покорной анемичностью. Как будто нет ему дела ни до чего происходящего. — Вот что, Андрей, — сказала я, — мне нужно с тобой поговорить. — О чем? — Он поднял на меня стеклянные глаза и глупо засмеялся. — Если о том, чтобы покувыркаться, то это не ко мне… я сейчас н-ни на что не го-ден. Кстати, Дани… Ни-лов тоже не годен. — Да нет, я не об этом, — сказала я. — Просто Михаил Николаевич Белозерский сказал мне, что в последнее время за тобой кто-то следил. Честно говоря, я сегодня наблюдала за тобой и решила, что ты чего-то сильно опасаешься. Возможно, тех самых людей, которых подозреваешь в убийстве своего друга Самсонова. Бессмысленный булькающий смех замер на губах футболиста, как склеился. Он подался мне навстречу, сделал левой рукой какой-то непонятный жест, а потом выговорил: — Я ничего не… ничего не знаю, поняла ты меня, нет? Ни-че-го. — Примерно то же самое я слышала от Зимина, того самого гражданина, которого я задержала в офисе, — сказала я. — Только он, в отличие от тебя, еще и врача требовал. Нет, Андрей, я вовсе не хочу сказать, что ты имеешь прямое отношение к смерти Самсонова, — быстро добавила я, видя, как он оскорбленно дернулся. — Просто есть мысль, что метили вовсе не в Самсонова, а в тебя. И что тебе надо остерегаться. Поэтому я спрашиваю: кого ты подозреваешь в слежке за собой? Лицо Шевцова дрогнуло. В этот момент мне показалось, что он вот-вот может расплакаться. В конце концов, он сейчас не столько суперфутболист и потенциальная звезда, задерганный известностью и вниманием к своей персоне, теперь еще и придавленный смертью друга и накачавший себя по этому поводу водкой. Испуганный мальчик. — Я боюсь, — наконец сказал он довольно твердым голосом. — Я не знаю, что делать. Сегодня они срывают мой контракт, а завтра будут срывать проводки… с системы жизнеобе… обеспечения! — Что ты имеешь в виду? — А то! — почти выкрикнул он. — То, что моя мама лежит в клинике в Дюссельдорфе! — Ах, вот оно что, — пробормотала я. — Ну конечно. Прости. Ты подозреваешь кого-то конкретно, но боишься сказать мне? Шевцов отвернулся, а потом, не глядя на меня, ткнул пальцем в пиджак с правой стороны. Затем, налив себе полный стакан водки, начал жадно пить, как будто сейчас было хмурое похмельное утро, а в стакане находились снимающие бодун кефир, минералка или пиво. Он не допил. Стакан вылетел из его пальцев и, упав на пол, разбился, оросив ковер едкой бесцветной жидкостью. В горле Шевцова что-то клокотнуло, и он, запрокинувшись назад, на спинку кресла, обмяк. Все. Вырубился парень. И сдается мне, что он пил этот стакан исключительно ради того, чтобы полностью проигнорировать мой вопрос и забыть о том, что я вообще его задавала. Я подошла к отключившемуся Шевцову и только тут вспомнила этот в высшей степени выразительный жест: правая рука Шевцова чуть вынесена вперед, потом — резко на себя! — и палец уже тычется в правую сторону груди. Я почему-то подумала, что это не было пьяной выходкой. Андрей что-то хотел этим сказать, не находя сил — или возможности — сказать то же самое словами. Я наклонилась к Шевцову и начала осматривать его пиджак. Искать долго не пришлось. Отогнув правый лацкан пиджака, я увидела миниатюрную, длиной с треть спички, антенну передающего маячка. Проводок от него шел в верхнюю пуговицу. Она, кстати, находилась примерно в том месте, куда за минуту до того Шевцов ткнул пальцем. Та-а-ак! Вот это номер! Оказывается, кто-то прослушивает все разговоры лучшего футболиста Петербурга. И, по всей видимости, этого «кого-то» Шевцов и подозревает в убийстве Саши Самсонова. Но не может прямо назвать имя. Потому что — не зря же Андрей об этом упоминал — в дюссельдорфской клинике лежит мать знаменитого футболиста. Наверно, это те, кто навесил Шевцову подслушивающее устройство. Кстати, хорошая система, с маячком, который передает координаты и определяет местонахождение Андрея. На правом запястье Шевцова я обнаружила тонкий браслет, тоже явно не для красоты. Браслет выполняет те же функции, что и маячок, — пеленгует местонахождение Андрея. Черт возьми! Я оправила на заснувшем Шевцове пиджак и подумала, что дело, должно быть, куда серьезнее, чем мне показалось сначала. Остается только сожалеть, что нет при мне моего уникального оборудования, которое все осталось в Тарасове: ноутбука с подключающимися к нему приборами слежения и прослушки, аппарата подмены абонентского номера — прекрасная вещь! — и прочих дорогостоящих приспособлений. Будь все это при мне, я попробовала бы прямо тут, на месте, декодировать на Шевцове аппаратуру и подключиться к прослушиванию и пеленгованию самой. А так — придется или обходиться без этого, или затребовать аппаратуру из Москвы, из отдела, так как в Питере ничего подобного мне точно не предоставят: лишнего нет! Что же делать сейчас? Ничего. Завтра будет видно. Утро вечера мудренее. Я тщательно проверила все замки и засовы на входной двери, заблокировала предохранители, спрятала все ключи, чтобы никто не мог уйти, не пожелав мне доброго утра, и, упав на диван, тотчас же заснула тяжелым, без сновидений, свинцовым сном. Как провалилась в омут. * * * Утро выдалось на славу. Я проснулась от шума дождя за окном и от того, что кто-то упорно в прихожей пытался открыть дверь. Я вскочила с дивана и выглянула в коридор. Здесь меня ожидало незабываемое зрелище. Придерживаясь рукой за стену, стоял Даня Нилов. Его складчатое лицо было багровым, в темных припухлых глазницах, как масло на сковороде, плавали и плавились мутные глаза. В них я прочла апокалиптическое похмелье и скорейшее желание от него избавиться. Но это было еще не все. Рядом с Данилой, придерживаясь уже не за стену, а непосредственно за плечо массажиста, болтался Шевцов. Личико славного футболиста было сине-зеленым. — Не скажу вам, что утро доброе, — произнесла я. — Это будет гнусной клеветой. Достаточно взглянуть на ваши физиономии. Что, плющит, ребята? — Не бейте меня по голове… — проскользнула у страдальца Шевцова безбожно пережеванная фраза. — Эта… который час? — Десять утра. Что вас в такую рань угораздило подняться? Спали бы себе до обеда. — Поправиться бы надо, — пробормотал Нилов. — А… ик!.. почему кухня заперта? Так вот в чем дело. Верно, ребята приняли входную дверь за кухонную. Тяжелый случай. — Кухня не здесь, кухня — там. Пойдемте попьем кефирчика, — произнесла я. — Дай-ка ручку, Андрюша. Давай, не бойся. Считай, что у тебя ма-аленькая травма. Усадив мучимых похмельным синдромом «арсенальцев» в кухне, я вышла в комнату и позвонила по сотовому (мало ли что, может, домашний телефон Самсоновых прослушивается?) в питерское управление ФСБ. Спросила майора Толмачева. — А, Юлия Сергеевна, — через полминуты ожидания послышалось в трубке, — доброе утро. У ребят из патологоанатомички есть результаты экспертизы. Рано утром сообщили нам и убойному отделу угрозыска. Они тоже подключены к этому делу. — И каковы результаты экспертизы? — Вы не поверите… — Ну? — В общем, врачи говорят, что у Самсонова не было никаких причин умирать. Все органы в целости и сохранности. Все идеально. Организм — как у пятнадцатилетнего мальчика, чистенький, здоровенький. Эскулапы сами руками разводят. Говорят: ну не с чего ему умирать. Не мог он. Получается, как в анекдоте: шел Винни Пух по лесу, сел на пенек и забыл, как дышать. Забыл и умер. Вот такие дела. Так что не будь этого разбойного нападения на офис «Арсенала», можно было бы подумать, что Самсонов умер своей смертью. — М-да… А во сколько он умер? Это-то они определили? — Да. Приблизительно между половиной восьмого и девятью вечера. — А матч кончился без пятнадцати семь! Значит, Самсонова в самом деле убили во время пресс-конференции или сразу же после нее. — Да, кстати, — добавил майор Толмачев, — нашли эту машину, на которой приехали Блохин со товарищи. Машина в угоне, номера фальшивые, бросили ее сразу же, как свалили из «Арсенала», в одной из подворотен. Там джип тут же «разули» и выпотрошили: компакт-плейер сняли, колонки, приборы повыдергивали, ну и тому подобное. Работа местных аборигенов. Район там бедный, так что брошенная машина долго не застоится. — Ну, с этим все понятно, — сказала я. — Машина одноразового использования. Я, кстати, сама так сделала с «БМВ», вспомнилось мне. Интересно, нашли «БМВ» или нет? Вернули бритому? Впрочем, не о нем сейчас речь. — А с тем, которого я задержала, что? — спросила я. — Этот, Зимин. — А-а, Зимин. Да полный лопух этот Зимин. Ничего он не знает. Его продавили по полной программе, в пресс-хату даже подсадили к уркам, те его чуть не отрихтовали… не знает он ничего. Если бы знал, сказал. А сказал только, что Блоху попросил помочь какой-то его, Блохина, хороший кореш. А что за кореш — с этим глухо. — Выходит, напрасно я Блохина подстрелила. — А что теперь сожалеть? Да если бы и взяли Блоху, не раскололся бы он. Старой закалки парень. Ни за что не слил бы того, кто его просил об услуге. Так что и жалеть особо нечего. — Я сейчас приеду, — сказала я. — Вы не звонили Белозерскому? — Не только звонил, но и договорился о встрече. Приедут Белозерский и главный тренер команды Коренев. — Да, кстати, — произнесла я. — Нилов и Шевцов вчера немного переусердствовали со спиртным. Я пока что запру их, чтобы они никуда не делись. Да думаю, они никуда и не денутся, будут дрыхнуть до вечера. — Вы уверены? — Вы бы тоже были уверены, если бы видели их лица. Ну ладно. До встречи, майор. * * * Главный тренер «Арсенала» Георгий Павлович Коренев был неприятно удивлен. Только что ему сообщили, что контракт «Барселоны» с Шевцовым откладывается. Причем сделку отложили без ведома как самого Коренева, так и Андрея. Теперь же Коренев сидел в просторном кабинете майора ФСБ Толмачева и буравил глазами стенку, окрашенную в грязно-серый цвет и, как утверждают психологи, сильно давящий на психику. Майор Толмачев читал список лиц, которые были в офисе «Арсенала» на момент начала пресс-конференции, и хмурился. Список был составлен в секретариате клуба, заверен печатью и подписью президента «Арсенала» Горелова и вице-президента Белозерского. Сам Белозерский не приехал: по словам Коренева, он не мог оторваться от переговоров с испанцами, проходивших трудно. Толмачев был озабочен. Что-то упорно сверлило его мозг. Какая-то закавыка. Толмачев уже раза три откладывал лист, потом снова брал его в руки и впивался в бумагу пристальным, настороженным взглядом. И все это — молча. Наконец я не выдержала: — Сергей Иваныч (так звали моего питерского коллегу), в чем дело? У вас такое лицо, будто возникла версия, которую вы боитесь высказать. — Версии нет, — отозвался Толмачев. — Есть конкретное имя. — Конкретное? — спросила я. — Да уж куда конкретнее. Тут в списке значится одна занимающая меня фамилия. Эта фамилия — Саранцев. Главный тренер «Арсенала» вздрогнул и тут же оказался под скрещением наших с Толмачевым взглядов. — Саранцев Олег Денисович, шестьдесят второго года рождения. Неоднократно судим, — продолжал майор. — Хорошо знаком и прокуратуре, и ментам, и гэбэ. Теперь же многоуважаемый Олег Денисович является владельцем охранного агентства «Скат», который, по нашим данным, до сих пор выполняет функции чистильщика общества от нежелательных элементов. Проще говоря, под видом охранного агентства «Скат» вполне может скрываться синдикат киллеров. Наемных убийц. В свое время кое-кто пытался сие доказать, но ничего хорошего из этого не вышло. Поэтому сейчас Олег Денисович Саранцев — всеми уважаемый бизнесмен — приглашается на матчи клуба «Арсенал» как почетный гость. У меня и раньше вертелась на языке эта фамилия, особенно если учесть два обстоятельства. — Какие? — спросила я. — То, что в недавнем прошлом Блохин Владимир Юрьевич, он же покойный Блоха, работал в агентстве Саранцева и уволился только в связи с созданием собственной торговой структуры. Торговля краснодарскими винами. Не исключено, что контактов с экс-боссом Блохин не терял. — А второе обстоятельство? — Господин Саранцев является двоюродным братом присутствующего здесь главного тренера «Арсенала» Коренева Георгия Павловича. По всей видимости, это именно Георгий Павлович, человек в клубе авторитетный, поспособствовал тому, чтобы Саранцев попал в совет директоров клуба — как я только что узнал из этого перечня! — и стал одним из соучредителей «Арсенала». Вот такие дела, Юлия Сергеевна. Тренер Коренев был бледен, но отнюдь не растерян. Он глянул на Толмачева и проговорил: — То, что Саранцев мой родственник, известно всем и каждому. Я никогда этого и не скрывал. А что касается того, что я протащил Олега Денисовича в совет директоров клуба, так это полная чушь. У меня нет рычагов давления на руководство, чтобы внедрять своих людей, как говорят в вашей конторе. Саранцев просто вкладывал в команду деньги. Большие деньги. Разве это возбраняется? Благодаря этим деньгам мы сейчас лидируем в чемпионате России и едва не выиграли Кубок. И выиграли бы, если бы не эта роковая случайность! — Георгий Павлович, успокойтесь, — сказала я. — Просто майор Толмачев знает господина Саранцева не с самой лучшей стороны. Но он ни в чем его не обвиняет. Поймите: во время пресс-конференции или сразу же после нее… одним словом, в течение полутора часов после окончания матча кто-то убил Самсонова, а затем затолкал его в шкаф для хранения мячей, чтобы потом поздно вечером вернуться за телом. При этом похитители пожертвовали двумя охранниками — вот как нужно было забрать труп Александра. — Вы не понимаете, — раздраженно сказал тренер, — мне кажется, вы уже получили представление о том, как это ударило по клубу. Ни один из держателей акций клуба, ни один из работников клуба не заинтересован в той шумихе, которая уже сейчас заварена вокруг трагического происшествия с Сашей. Это объяснил вам вчера Белозерский. Понимаете, у нас сорвалась крупная сделка. Вы понимаете или нет? Я очень хорошо относился к покойному Саше Самсонову и уважал его как великолепного футболиста, с точки зрения прагматизма мы могли бы за деньги от продажи Шевцова купить десять или двадцать вот таких же Самсоновых! — В этом вы солидарны с Михаилом Николаевичем Белозерским, — сказала я. — Он тоже говорил, что убийца метил не в Самсонова, а в весь клуб в целом. Между прочим, один из охранников, тот, кого убили в вестибюле, был предупрежден о том, что кто-то придет в десять вечера. Иначе он не открыл бы людям, сказавшим, что они из санэпидстанции. Это больше похоже на пароль, чем на причину визита. Ну какая санэпидстанция ходит по вечерам! — Мы созванивались с санитарной эпидемиологической службой, — сказал Толмачев. — Конечно же, никто оттуда не приходил. Полная чушь. Главный тренер бросил на меня тревожный взгляд и проговорил: — Курить можно? — Курите, — сказал Толмачев. Коренев нервно закурил, выпустил несколько колец дыма и произнес: — Я тоже думаю, что человек, причастный ко всему этому, работает в клубе. Но я мыслю по-другому: кому и как мог помешать Самсонов? Если он мешает до такой степени, что его надо убить, то его можно убить в другом месте, более удобном, и не прятать в шкаф, потому что в офисе полно людей. Чтобы потом возвращаться и забирать труп. Почему же возникла такая необходимость? А? — Мы вас сюда и позвали, чтобы вы высказали свое мнение, Георгий Павлович. — А убить его могли потому, что он случайно стал свидетелем чего-то, что никто не должен знать. Или услышал какой-то разговор, который никто не должен знать. Причем это «что-то» не касается финала Кубка или подкупа команды: финальные матчи не сдаются. — Вы сами все сказали за нас, — произнес Толмачев. — Если Самсонова убили за то, что он стал нежелательным свидетелем чего-то, то это должны быть серьезные люди, у которых серьезные секреты. — Да что же вы все время передергиваете! — не на шутку возмутился главный тренер «Арсенала». — Откуда вообще известно, что Самсонова убили? Вскрытие ничего не показало, так? Бывает такое, что смерть наступает, например, на почве нервного потрясения. Ну, услышал Саша, что его жена изменяет ему, скажем, с его лучшим другом. Саша подрался с ним, получил по физиономии — ведь у него синяк, да? — а потом умер. — Перед этим предусмотрительно залез в шкаф и попросил, чтобы его потом оттуда забрали, — сказала я. — Нет, Георгий Павлович. Если бы Саша умер сам, любой нормальный человек вызвал бы «Скорую», а не стал бы прятать Сашу в шкаф. Нет, он именно кому-то помешал. Что-то услышал. На третьем этаже полно кабинетов, в том числе кабинеты президента, вице-президента, капитана команды, пресс-секретаря, архив клуба, в котором мог оказаться любой из учредителей… — Вы забыли, что на третьем этаже есть и мое помещение, — произнес Коренев. — Так что я сам вполне мог устранить Самсонова. — Вот мы вас и вызвали. — Ну, знаете!.. — снова вспылил главный тренер и с силой стукнул кулаком по колену. — Что вы придумываете? — Кажется, пора заканчивать, — угрюмо произнес майор Толмачев и смачно захлопнул папку с документами по делу Самсонова. Глава 7 КРОВЬ ГОРЛОМ После ухода главного тренера я повернулась к Толмачеву: — Я не сказала вам еще об одном, Сергей Иваныч. Дело в том, что Шевцов подключен. — Что значит — подключен? — недоуменно проговорил Толмачев и нахмурил брови. — Он весь увешан подслушивающей и определяющей его местонахождение аппаратурой высокого класса. Несомненно, в его мобильник засажен «жучок», в его машине тоже сидит «жучок». Он с ног до головы в болоте. Майор Толмачев звучно хлопнул ладонью по столу и воскликнул: — Ну конечно, черт возьми! Ну конечно! Как же может быть иначе! — Вы о чем, майор? — А все о том же! О том, что Белозерский, очевидно, говорит правду и что не будет человек из клуба опутывать этой интригой собственных игроков! Белозерскому, Кореневу и прочим это просто невыгодно. А вот господину Саранцеву, который точно так же мог оказаться на третьем этаже, — хотя его охрана для создания своему боссу алиби может подтвердить, что он был где угодно, от Эйфелевой башни до мужского туалета его собственной фирмы «Скат», — вот господину Саранцеву это вполне могло понадобиться. Да. Все дело в том, Юлия Сергеевна, что прослушивающая аппаратура высокого класса — это как раз вотчина Саранцева. Он даже устраивает выставки новейших достижений этой так называемой шпионской аппаратуры слежения. Не исключено, что вы пропустили на одежде Шевцова еще и какую-нибудь микроскопическую видеокамеру, и Саранцев смотрел и веселился, как вы щупаете на Андрее его электронные бирюльки. — Значит, вы возводите Саранцева в главную фигуру для подозрений. — А вы сами посмотрите привезенный Кореневым список. Саранцев бросается в глаза. Я не хочу говорить, что он работал глупо и нагло, но ведь если бы не нашел охранник Степа трупа Самсонова в шкафу — судя по всему, по звуку мобильного телефона — и не свяжись с вами, все было бы шито-крыто, и дело зависло бы в очередной «глухарь». Пропал полузащитник «Арсенала» — и пропал. Нашли бы его через пару месяцев где-нибудь в железнодорожной цистерне. А чего бы ему не пропасть — после проигранного-то финала? Вон в Колумбии одного футболиста даже убили за автогол. И не какого-нибудь, а футболиста сборной страны. — Если исходить из вашей логики, то убивать тогда следовало Шевцова, а не Самсонова, — сказала я, чувствуя, как начинаю вязнуть в этих бесплодных и как бы циркулирующих по одной траектории разговорах. — Белозерского, Коренева и руководство клуба из числа подозреваемых временно исключаем. Значит, будем разрабатывать Саранцева? — Я чувствую, что ниточки тянутся к нему, — глухо выговорил Толмачев. — Интересно, что же все-таки услышал Самсонов, если его убили таким непостижимым образом и тут же затолкали в шкаф, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не увидел тело? — А сначала все-таки ударили по лицу, — добавила я. * * * — Вот эта машина принадлежит Шевцову? — спросил Толмачев, обходя со всех сторон темно-зеленую «Вольво». — Хорошая машина. Хотя с зарплатой в тридцать с лишним тысяч долларов можно себе позволить и не такое авто. — Это верно, — откликнулась я. — Нам вон в тот подъезд, Сергей Иванович. Когда я подошла к двери самсоновской квартиры, то ясно услышала, что в прихожей громыхает чей-то злобный голос, выражая недовольство тем, что нет выхода на улицу. Я начала замок за замком открывать дверь, потом потянула на себя ручку и нос к носу столкнулась с Ниловым. Но таким я его еще не видела. Толстяк был взбешен до последней возможности. Его лицо побагровело, на лбу ходили массивные вертикальные складки, тотчас же превращающиеся в горизонтальные, стоило ему только открыть рот. А рот он открывал будь здоров — на полную катушку! — и наряду с жутким перегаром на меня полились следующие слова: — Да что же это такое, ядрена мать?! Не, ну ты чё, Юля, в натуре? Да что это такое? Мы тебе что, зэки, что ли, чтобы нас запирать? А это еще что за шпендик с тобой? — ткнул он толстым пальцем в майора Толмачева. «Шпендик»… да, ростом питерский гэбист и в самом деле не удался: его лысеющая макушка, прикрытая реденькими серыми волосиками, едва доставала мне до плеча. — А в чем, собственно, дело? — произнесла я, входя в квартиру и спокойно оттесняя от двери Нилова. — Проходите, Сергей Иванович. — «Проходите, Сергей Иванович!» — передразнил меня массажист, который в данный момент совсем не походил на того вежливого и остроумного джентльмена, каким я видела его в нашу первую встречу. — Пока ты там по всяким Сергеям Иванычам моталась, тут Андрюхе хреново! — Что Андрюхе хреново, я знаю, — спокойно проговорила я. — Он вчера столько выпил, что сегодня… — Ты не поняла, — донесся до меня голос Наташи, и я увидела, что она стоит в дверях, придерживаясь рукой за косяк. — Шевцову плохо. У него пошла кровь горлом. Не знаю, что это такое. Ты скверно поступила, что забрала все комплекты ключей. Я остановилась и нерешительно взглянула на Толмачева, а потом на Нилова. — Ну что ты смотришь? — рявкнул тот. — Сейчас потащим его вниз, и я повезу его на базу. — Я с вами! — тотчас же произнесла я. — Поехали. Тем более что я не умею водить, — отозвался массажист. — Где он? — Лежит в гостиной. Шевцову, видно, в самом деле было худо. Его голова бессильно покоилась на двух подушках, в углу рта запеклась кровь. Его лицо, утром бывшее сине-зеленым, теперь было пепельно-серым. — Андрей! Он открыл глаза и посмотрел на меня. Глаза были замутнены болью. Как сейчас он был не похож на вчерашнего суперфорварда, демонстрировавшего поистине нечеловеческую мощь на футбольном поле! — Что с тобой? — Я не могу жить без… — Он облизнул серые, как плохо пропеченное тесто, губы. — Мне не хватает… — Чего тебе не хватает? — Врача ему не хватает! — перебил выросший за моей спиной Данила Нилов. — Квалифицированной медицинской помощи ему не хватает! Ну что же, бери его, Юля Сергевна, понесем! — А что же с ним такое? — проговорила я, осторожно перехватывая руку Андрея и совместно с Ниловым поднимая его на ноги. — Горловое кровотечение и такая слабость в числе симптомов похмелья, даже очень сильного… не значатся. — А кто его знает! — отозвался Нилов. — Только не нравится мне все это… мягко говоря! Очень не нравится! А от чего умер Сашка? Ведь не от огнестрельного ранения или побоев? Он тоже умер от чего-то непонятного! Отравили или что-то там такое! — Откуда вы знаете? — Я звонила в морг, — тихо отозвалась Наташа. — Я хотела ехать в морг, а теперь вот — не хочу. Я позвонила папе в Москву. Он приедет к вечеру. Пойдем с ним вместе. А Сашины родители, они далеко, во Владивостоке… им я еще не звонила. Не могу. Нет, не могу. Они сами скоро узнают — из новостей. — Понесли! — прикрикнул на меня Нилов. — Не дай бог, не довезем или еще что!.. — А ты не каркай! — в тон ему грубо ответила я. — Далеко эта ваша база от Питера? Там есть врачи, да? — Да там и птичье молоко найдется, только поехали побыстрее! — А я, с вашего позволения, Наташа, хотел бы задать вам несколько вопросов, — сказал Толмачев. — Я понимаю, как вам сейчас приходится, я вас долго не задержу. Буквально десять минут. — Да, да, — ответила Самсонова чисто машинально, а потом, что-то сообразив, негромко произнесла: — Простите… а вы кто? Пока Толмачев объяснял вдове Александра Самсонова, кто он такой и что, собственно, ему надо, мы с Ниловым стащили находящегося в полуобморочном состоянии Андрея Шевцова вниз — лифт, черт бы побрал того, кто его отключает, опять не работал! — и вынесли из подъезда. Шевцов упирался ногами и пытался помогать нам по мере возможности, но больше мешал. Наконец мы донесли Андрея до его машины, на которой накануне вечером сюда приехали Нилов, Наташа Самсонова и сам Шевцов, и уложили его на заднее сиденье. Андрей попытался приподняться и что-то сказать, но Нилов насильно уложил его и произнес: — Не смей и пальцем шевелить, понял! Я села за руль… * * * Майор Толмачев отошел от окна. Там, на улице, иномарка Шевцова только что поехала к выезду со двора. Толмачев повернулся к Самсоновой, которая нервно пила кофе с коньяком, и спросил: — Наташа, вы никогда не слышали от вашего мужа фамилию Саранцев? — Как? Саранцев? — Она чуть качнулась в кресле и наконец ответила: — Не помню. Может, и слышала. Саша много фамилий называл. Много. Он вообще любил рассказывать о делах клуба. — Дело в том, что это один из учредителей клуба. Саранцев Олег Денисович. Бледные губы Наташи тронула легкая улыбка. — Олег Денисович? Такой маленький, толстый и забавный? — Не знаю, какой он там забавный, но что маленький и толстый — это точно, — сказал Толмачев. — Да… Саша знакомил меня с Олегом Денисовичем. На какой-то презентации или торжественном вечере. Его фамилия Саранцев, да? — Саранцев, — мрачно отозвался Толмачев и взглянул на настенные часы. — Да, кстати, — чуть оживилась Наташа, — вот эти часы, на которые вы сейчас смотрите, Олег Денисович с Георгием Павловичем, главным тренером, Саше на день рождения подарили. — На день рождения? — переспросил Толмачев. — Говорим мы с вами, Наташа, и у меня такое впечатление, словно мы о разных людях говорим. Вы имеете в виду вот этого Олега Денисовича… погодите, куда это фотография запропастилась? А, вот… Он потянул руку из внутреннего кармана, и в этот момент оконные стекла вздрогнули от сотрясения, задребезжали, и Наташа с майором Толмачевым услышали грохот, явно приглушенный расстоянием, а потом из-за ближайшего дома, старинной трехэтажки, поползли клубы густого дыма. Толмачев метнул взгляд туда, где в мутное серое небо полз дым, и выговорил: — Вот черт. Что это еще такое? Выруливая со двора, я слышала ни на секунду не умолкающее бормотание Андрея Шевцова. Нилов же сидел, как каменная статуя, и смотрел перед собой мутным взглядом, в котором пополам с тревогой плавало сомнение. В его сторону я старалась даже не смотреть. — Будешь указывать дорогу! — Ага… — процедил он, а потом бросил взгляд назад, на Шевцова, который снова пытался приподняться. Я вывела машину на трассу, и тут Андрей сел и выговорил: — Останови! Из угла его рта потекла струйка крови. Он протянул руку и коснулся ею губ, а потом, когда отнял ее, увидел, что кончики пальцев перемазаны кровью. — Останови! — прохрипел он. — Да, сейчас, — встревоженно отозвалась я и повернула направо, к обочине. Приступ неодолимой дурноты обрушился на Андрея, как лавина, его скрутило болью и тошнотой, и рвота вперемешку с кровью изверглись из него прямо на спинку даниловского сиденья и вниз, на резиновый коврик под ногами. — А-ат бляха-муха! — выговорил Нилов и, развернувшись, открыл заднюю дверцу. — Ща-а! — прохрипел Андрей и, буквально вывалившись из салона машины, упал куда-то в свежераскопанную канаву — он ничего не видел, жаркая белесая пелена, как дурно сваренный зловонный кисель, плотно залепила глаза. Потом его снова вырвало. Нилов хлопнул ладонью по рулю и пробормотал короткое, но в высшей степени содержательное кудрявое ругательство, а потом полез наружу со словами: — Ну что, пойдем его доставать из ямы! Я вздохнула и вылезла из машины. Ну кто бы мог подумать, что я, вместо того чтобы сидеть сейчас в кресле самолета по рейсу Санкт-Петербург — Мадрид, буду доставать из ямы занедужившего и блюющего хлопца, и не кого-нибудь, а самого дорогого футболиста России! Отпуск, называется! Ничего — сама выбрала. Шевцову меж тем, кажется, несколько полегчало. Он поднялся с четверенек на колени и начал вытирать окровавленный рот прямо рукавом дорогого пиджака. — Что за напасти со всех сторон? — проворчал Данила, подхватывая Шевцова под руки. — Хотя нет, пока только с этой сторо… Грохот взрыва ударил и накрыл нас неожиданно и молниеносно. Я обернулась, как в замедленной съемке, и увидела, что автомобиль Шевцова, из которого мы выскочили меньше минуты назад, объят пламенем, а из тугих, перевитых дымом огненных клубов еще вылетают обломки корпуса — дымящиеся, искореженные. Стоявшая на тротуаре старушка с двумя сумками, прежде с интересом наблюдавшая, как мы пытаемся вытащить из ямы Шевцова и ворчавшая: «Ишь, ирод, с утра, и уже так нажралс-си… а ишшо одет прилично!» — подпрыгнула, как, верно, не прыгала и в юности, и припустилась бежать, не выпуская из рук двух тяжеленных сумок, со скоростью поистине крейсерской. — А вот и напасть с другой стороны, — машинально выговорила я, тупо рассматривая черную гнутую полосу металла, только что выброшенную из пылающей машины. Шевцов оттолкнул Нилова и, поднявшись на ноги, смотрел на свою горящую машину. — Что… если бы мне не стало плохо… тогда… — Да, если бы тебе не стало плохо, никто не вышел бы из салона, мы так и ехали бы себе дальше и благополучно превратились бы вот в такой костерчик, — сказала я, сжимая кулаки. Ничего! Доберусь я до этого поджигателя! Отучится он у меня от таких сомнительных пиротехнических шуточек! — А может, они нарочно… чтобы припугнуть? — пробормотал Нилов. — Увидели, что мы вышли из машины, и… — Исключено! — отрезала я. — Вот только добираться нам особо не на чем… погоди-ка! А подождать было чего. Прямо по направлению к нам мчался белой-голубой «Форд» ГИБДД, а непосредственно за ним ехала машина марки «БМВ» — та самая машина, которую я так нахально угнала вчера вечером. За рулем машины сидел инспектор. По всей видимости, машину нашли и теперь конвоировали на муниципальную стоянку. Но в тот момент, когда «Форд» поравнялся с нами, он остановился, и из него один за другим полезли менты. Последним же выскочил — свет ясен месяц! — тот самый бритоголовый грубиян, которого я накануне вытряхнула из салона его «БМВ», как особо вредный гриб из лукошка. — Ба-а! — заорал он, перебивая унылый тенорок одного из инспекторов, заведшего старую пластинку: «В чем дело, граждане?» — Старая знакомая! — Не такая уж я и старая, — отозвалась я, выкарабкиваясь из ямы и закрываясь рукой от нестерпимого жара, идущего от горящей машины. — Гражданин начальник, обратите внимание на эту жабу, то есть телку… то есть… в общем, это она вчера прислала мне в торец, а потом угнала мою машину! Вот сука! — И уж тем более не сука. Лейтенант, — подошла я к гибэдэдэшнику, — мне срочно нужна машина. — Я вижу, — с претензией на иронию отозвался он. — Вчера одну угнали, сегодня вторую взорвали. Сейчас проедем и выясним, что вам на самом деле надо. — Я уже сказала, что мне нужно. Дискуссия неуместна. Я сотрудник ФСБ Максимова, так что не надо рассуждать. А машину я верну куда слудует. — И, не дожидаясь ответа оторопевшего инспектора ГИБДД, повернулась к Нилову и Шевцову и крикнула: — Идите сюда! — Но… — начал было лейтенант, но был тут же перебит воплем бритоголового автовладельца: — Да вы чё, в натуре? Совсем оборзели, менты? Я не стала слушать дальнейших излияний гражданина гоблина — просто села за руль его машины и, дождавшись, пока в салон с помощью Нилова забрался Шевцов, нажала на газ. Вдогонку мне метнулся дикий вопль: — Бля-а, да чё за беспредел? У нас даже Колян Лысый такое не зачехля-а-а-ал! Глава 8 ПОКАЗАНИЯ И ПРОТИВОПОКАЗАНИЯ Я набрала Наташкин домашний номер и, когда она тут же взяла трубку, спросила: — Наташ, Толмачев еще у тебя? — Кто? — Ну Толмачев, который со мной пришел, эфэсбэшник! — А-а… у меня. Это вас, — услышала я ее приглушенный голос, уже отдалившийся от трубки, и чуть недоуменную реплику Толмачева: — Меня? Кто? — Через две секунды его голос бодро прозвучал в трубке: — Толмачев слушает. — Сергей Иваныч, это Максимова, — проговорила я и зачем-то сделала паузу. Пауза повисла — напряженная. Потом Толмачев произнес, и в его спокойном голосе мелькнула натужность: наверно, он тоже прекрасно слышал этот недалекий и сильный взрыв: — Да, Юлия Сергеевна. — Только что взлетела на воздух машина Шевцова, — сухо сказала я. — Так это вы? — Если вы имеете в виду, что это мы находились в эпицентре всего этого пиротехнического «буйства», так вы совершенно правы. — Но как же в таком случае… — А-а, вот в этом-то главная загвоздка. Ладно, объяснять некогда, я за рулем. Пришлите сюда людей, да поскорее, если можно. — Да, разумеется, — отозвался майор Толмачев, — но, Юлия Сергеевна… — Простите, коллега, но у меня нет возможности говорить. До свидания. База «Арсенала» располагалась в нескольких километрах от Питера, в живописном пригороде на склоне поросшей редким молодым лесом и кустарником горы. Откровенно говоря, диковато выглядело это ультрасовременное здание гостиничного типа, с длинной крытой террасой, бассейнами и даже вертолетной площадкой, на фоне природы. База была обнесена чугунной оградой, к которой примыкало несколько тренировочных футбольных полей и даже два корта для тенниса. — Вся команда сейчас здесь, — поспешно выговорил Нилов, как будто боялся опоздать. — По крайней мере, она должна быть тут, потому что Георгий Палыч, главный тренер, объявил сбор сегодня в три часа дня. Но медперсонал уж точно здесь. Шевцов приподнялся с заднего сиденья и проговорил: — Котов тут со вчерашнего дня должен бухать. Они с тренером вратарей и с двумя массажистами еще вчера собрались сюда ехать, глотку с горя заливать. Они еще и не знают, что… — Хорош базарить, Андрюха! — довольно грубо перебил его Нилов. — Тут со всех сторон по твою душу, а ты разглагольствуешь не по делу! Вход на территорию базы преграждал шлагбаум, возле которого в аккуратной белой будке с забранным мощной решеткой широким окном сидел охранник. При появлении нашей машины он вышел на улицу и махнул нам рукой, приказывая остановиться. — Да это мы, — выглянул из машины Данила. — Кто это — мы? — Я и Шевцов. — А за рулем кто? — А за рулем кто надо, — отозвалась я. — А чем обязаны? Вы — родственница кого-то из футболистов или персонала клуба? — Ага, — хмуро ответила я. — Родственница… Саши Самсонова. — А что, он сам не мог подъехать? Невероятным усилием Шевцов подтянул свое тело к окну, в котором было приспущено стекло и, просунув туда голову, рявкнул: — Не мог! Ты что, с луны свалился, Гриша? Сашку вчера вечером убили, мать твою! Охранник захлопал ресницами и недоуменно посмотрел на лучшего футболиста «Арсенала», чье зеленовато-бледное лицо кривилось недоумением и гневом, к которым примешивалась физическая боль. — Как — убили? — наконец выговорил он. — Где? — Давай пропускай, а то я тоже сдохну! — И Шевцов, обессиленный таким выплеском энергии, сполз на сиденье и уставился в подголовник кресла Данилы Нилова мутным взглядом. Слова Андрея возымели свое действие: охранник пропустил нас, и уже через десять минут Шевцов лежал на кушетке в просторном медкабинете базы, а два врача команды, одним из которых был многократно упоминавшийся ранее Слава Котов — я определила, что это он, а никто другой, по густому перегару, исходившему от доктора, — осматривали его. Нилов и я стояли чуть в стороне и молчали. Нилов время от времени косился на меня, по всей видимости, думая, что мое присутствие в кабинете совершенно необязательно, — но свои мысли держал при себе. — Ладно, — наконец произнесла я, когда Шевцова начали раздевать уже полностью, — по-моему, мне лучше выйти. — А вот я, пожалуй, останусь, — отозвался Нилов. — Да, кстати… — Данила повернулся ко мне, — только что на базу приехал Белозерский. — А ты откуда знаешь? — А вон его машина! И он показал на въезжавший на стоянку перед базой черный «Мерседес». * * * — Значит, вы полагаете, что Шевцова хотели взорвать? — угрюмо спросил вице-президент клуба. — Ну не меня же! И уж тем более не Даню-массажиста, то есть господина Нилова. Наверняка эксперты установят, что причиной взрыва был заряд пластиковой взрывчатки, прикрепленный к днищу. — Машина Шевцова стояла на стоянке перед домом Самсонова? — Да. — Но там же, если мне не изменяет память, огороженная и платная стоянка! — Да, память вам не изменяет. Но взрывчатку мог подсунуть любой из тех, кто ставит на этой стоянке машину. Или кто-то просто перемахнул через ограду, прикрепил взрывчатку с банальным взрывателем с дистанционным управлением и был таков. Типичная заказуха. На мой взгляд, только случайность спасла нам троим жизнь. Белозерский покачал головой и проговорил: — Да… час от часу не легче. Сегодня утром было на неопределенное время отложено подписание контракта с «Барселоной». Если вы правы и если действительно покушались на Шевцова, неопределенное время станет вполне определенным: навсегда. Кто-то очень хочет, чтобы «Арсенал» не получил причитающихся ему за переход Шевцова шести с половиной миллионов долларов. — Это могут быть акционеры клуба? — спросила я. — Или же спонсоры, которые дают вам деньги? Ведь, если не ошибаюсь, такая значительная сумма может сильно ослабить их позиции в клубе в плане того, что их, спонсоров, финансовые вливания будут не так актуальны? Белозерский посмотрел на меня скорее печально, чем недоуменно, а потом ответил: — Конечно, может быть и так. — Есть конкретная фамилия, — сказала я. — Что вы думаете об Олеге Денисовиче Саранцеве? Вице-президент закурил сигарету и после некоторой паузы ответил: — Саранцев? Ну что ж… Саранцев — это один из основных спонсоров клуба. Примерно год как он является членом совета директоров «Арсенала». Ведь «Арсенал», да будет вам известно, это не только команда, но и стадион, и база, и отель, и торговая и спортивная марка, которая сама по себе стоит больших денег. Саранцев давал деньги на реконструкцию стадиона, на отделку этой базы, он существенно помог нам. Я понимаю, что вы имеете в виду: криминальное прошлое Олега Денисовича. Но поймите, Юлия Сергеевна, футбол — это большие деньги, а большие деньги редко бывают чистыми. Да у нас в России у пары-тройки клубов президентами являются и вовсе воры в законе! Так что Саранцев — это еще ничего… невинная овечка на фоне того беспредела, что порой встречается в нашем футболе. Еще раз повторю — он хорошо помогал и помогает клубу. Белозерский закурил вторую сигарету прямо от первой и продолжал: — Откровенно говоря, сейчас меня больше волнует здоровье Шевцова. С проигранным Кубком и с откладыванием подписания контракта с испанцами жизнь ведь не кончается. Я хочу поблагодарить вас, что вы помогли благополучно доставить Андрея сюда, на базу. — А что же с ним все-таки такое? — Врачи говорят, что ничего опасного нет, но недельку ему стоит серьезно лечиться. Они назвали мне какой-то жуткий медицинский термин — название примерного диагноза у Андрея. Я его, разумеется, не запомнил. — Что-то типа… — начала было я, но Белозерский с улыбкой перебил меня: — Не надо, не надо, Юлия Сергеевна! У меня аллергия на медицинские термины. Что касается Шевцова, то мы освободим его от тренировок и тем более от игр чемпионата. — Я хотела бы просить вас выставить при нем хорошую охрану, — сказала я. — Кто-то очень хочет уничтожить его. Серьезные люди. Они могут достать Андрея и здесь, на базе, если вы не предпримете все необходимые предосторожности. Повторяю — это профессионалы. Белозерский задумчиво посмотрел на меня и кивнул. В этот момент зазвонил его мобильный, и Михаил Николаевич поднес трубку к уху: — Да… слушаю. Что? А-а-а… понятно. — Его лицо чуть подернулось бледностью. — Значит, есть основания? Новые показания… да, так? Ну что ж, понятно. Спасибо за информацию. Максимова? Да вы сами ей скажите. Вот она сидит напротив меня. И он передал мне мобильник. — Да, — настороженно произнесла я. — Юлия Сергеевна, это Толмачев. Только что нашими сотрудниками был арестован Саранцев. — Арестован? — Да, у себя в офисе. Зимин, тот бандит, которого вы задержали, дал новые показания. В них он засвидетельствовал, что Блохина просил об «услуге» именно Саранцев. — Да ваши следователи вместе с показаниями у этого несчастного Зимина, поди, последние мозги выбили? — с сомнением произнесла я. Толмачев рассмеялся: — А что же, Юлия Сергеевна, прикажете мне читать им стихи Пушкина? — Лучше Иосифа Бродского, — произнесла я. — Ну и что же с Саранцевым? Устроили ему «очник» с Зиминым? — Еще не успели, — отозвался Толмачев. — Только что взяли. — А что по взрыву машины Шевцова? — Установлено, что к днищу машины была прикреплена пластиковая мина. Масса взрывчатки — примерно сто пятьдесят граммов. — Не слабо, — отозвалась я. — Более подробно поговорим в управлении. Надеюсь, к тому времени у меня для вас будет интересная информация. Подъезжайте часа через три. * * * Следователь чинил карандаш. — Только что взяли твоего Саранцева. Что, думаешь, если ты со мной в молчанку будешь играть, так тебе что-нибудь светит? Кирилл Зимин по прозвищу Киря поднял голову и облизнул пересохшие губы. Где-то над столом, заваленным бумагами и папками, в багровой дымке, перед заплывшими от ударов глазами, маячило длинное лицо следователя с толстыми, бесцветными и почему-то непрестанно шевелящимися губами и узким носом. Горе-бандит уже давно раскололся и показал на допросе все, что от него требовали. По-видимому, показания были особо важны для следователей, потому что выбивались они с особой жестокостью. — Сейчас приведем к тебе на «очник». Его самого проинструктируют, как себя вести, и все нормально будет, — сказал «следак». Зимин почти не слышал его. В левом ухе лопнула барабанная перепонка, слова доносились до Кирилла невнятным бухающим шумом, и шум этот складывался во что-то членораздельное только тогда, когда следователь повышал голос или вовсе орал на подследственного. Следователь брезгливо кривил рот и говорил грубые и тяжелые слова, которые тем не менее почти не улавливались Зиминым и глухо падали, словно бесполезно растрачиваемые бомбы на уже мертвую и затянутую тусклым остывающим пеплом землю. — Так что даже и не думай динамо крутить, — очиняя карандаш, говорил следователь. — Повторишь все, что я сейчас тебе скажу. И ни на слово чтоб не отклонялся! Тут на тебя столько всего, что хватит на двадцать лет зоны, долбозвон! В общем, так: скоро здесь будет одна фифочка из Москвы, так ты при ней и при Саранцеве повторишь свои показания. Ну что, друг сердечный, ты меня понял? Зимин поднял на следователя налитые кровью глаза и вытолкнул: — Понял… — Хорошо понял? Повтори! — Понял. * * * — Понял? — Ты, видно, начальник, меня не за того считаешь, — проговорил Саранцев и бросил на майора Толмачева взгляд, в котором ясно было видно, сколь невысокого мнения Олег Денисович о сотруднике питерского ФСБ. Они сидели в кабинете Толмачева друг против друга. Только вся разница в их положении заключалась в том, что Саранцев, невысокий плотный мужчина средних лет, с круглым добродушным лицом, меньше всего похожий на бандита и чем-то напоминающий актера Евгения Леонова, — Саранцев был накрепко пристегнут к стулу, руки заведены за спину и тоже в наручниках. Толмачев же ел пирожок и пил чай, и на его лице была написана такая расслабленность, будто у него самый что ни на есть обеденный перерыв, а не ответственный допрос. — Почему же, как раз за того, — дожевав пирожок, отозвался Толмачев и добавил с едва заметной издевательской интонацией: — Вы Олег Денисович Саранцев, глава охранного бюро «Скат» и член совета директоров клуба «Арсенал», не так ли? — А ты — Толмачев, майор из комитетчиков. Я тебя как-то раз видел на даче Горелова, президента «Арсенала». Ты там прикармливался, наверно. — А вот это есть наглий ложь, — с немецким акцентом произнес Толмачев. — Известно ли вам, гражданин Саранцев, что на вас дали показания касательно того, что ваш экс-сотрудник Блохин… — Что с Блохиным? — вскинулся Саранцев. — Он убит. — Уби-ит? В-ва-алодька Блохин? Да какая же сука посмела… — Эту суку ты еще увидишь, Саранцев, — перебил его Толмачев. — Сейчас не это главное. Главное в том, при каких обстоятельствах и где был убит Блохин. А был он убит в офисе «Арсенала», куда приехал для того, чтобы забрать труп Александра Самсонова, хорошо известного тебе футболиста, которого ты или твои люди убили незадолго до того. Приблизительно между половиной восьмого и половиной девятого вечера вчерашнего дня. Саранцев выпучил глаза: — Что-о-о? — Только не говори мне, что ты не слышал о смерти Самсонова и перестрелке в офисе «Арсенала», — предупредил его Толмачев. — Об этом сейчас весь город говорит. — Н-не… не знал! — воскликнул тот. — Я вчера после матча хотел было сунуться на пресс-конференцию, потом махнул на все рукой и уехал на дачу. Там мы вчера день рождения жены отмечали, я только час назад как в Питер приехал. И тут же меня твои архаровцы заворонковали. — Понятно, — недобро улыбнулся Толмачев. — А то, что Зимин говорит, — это, конечно же, полная туфта. — Да устройте мне очную ставку с этим самым Зиминым, мать его! Я ему скажу, как на меня порожняк гнать! — Я и так собирался организовать вам «очник». А теперь, если желание уважаемого клиента совпадает с моим, — тем более. Олег Денисович прищурился и недобро посмотрел на Толмачева: — Что ты мне тут подлянку давишь, майор? Если ты думаешь, я не понимаю, что тебе кто-то дал указание трамбовать меня до полной сознанки, так это зря. Я тебе не какой-нибудь там розовый баклан. — Что, вспоминаешь словечки из молодости? — невозмутимо сказал майор ФСБ. — Ничего, вспоминай, может, еще пригодятся. — Ты что, майор, хочешь сказать, что все улики против меня — это показания вашего замечательного свидетеля? — проговорил Саранцев. — Ну ладно… приводи своего свидетеля. — Погодите, гражданин Саранцев, — усмехнувшись, откликнулся Толмачев. — Вы еще не все знаете. Все дело в том, что в этом деле против вас действительно нет никаких прямых улик, если не считать того, что теоретически вы вполне могли убить Самсонова и приказать вашему старому знакомому Блохину забрать труп из шкафа в инвентарной. Он бы вас точно послушал: вы всегда были в хороших отношениях. — Все это детский лепет. К тому же — бездоказательный лепет. И Олег Денисович саркастически фыркнул, но по его взгляду было видно, что он относится к словам майора куда с большим вниманием, нежели хочет то показать. — Что касается данного дела, то это детский лепет, точно, — сказал Толмачев. — А вот все, что имеет отношение к этой папочке, — и майор похлопал рукой по пухлой картонной папке, извлеченной им из ящика стола, — очень серьезно. Саранцев тут же помрачнел и подобрался. — Что это за шантаж? — резко спросил он. — Вы что, хотите повесить на меня «глухарь» с Самсоновым и нападение на офис «Арсенала»? — Зачем так грубо? — отозвался майор. — Все гораздо проще, дорогой Олег Денисович. В свое время вы немного выходили за рамки закона, и это уже в пору вашей так называемой легализованной деятельности. Например, продажа за границу проекта новейших приборов АПАН, то бишь аппаратуры подмены абонентского номера. Между прочим, АПАН вашего типа относится к запрещенным законодательством большинства стран технологиям. Например, в свое время вы удачно сплавили дело с работником вашего агентства, который любил противоречить вам и утонул в ванне. Теперь: не далее как в позапрошлом месяце вы ездили в НИИ… — Все! — резко перебил его Саранцев. — Не желаю все это слушать! Все то, о чем вы мне тут говорили, давно закрыто за недоказанностью! Понял? Понял? — Как закрыли, так и откроем, — сказал Толмачев. — Разве вы не поняли, Олег Денисович, что вы под плотным колпаком? Саранцев крепко сжал губы, яростно взглянул на Толмачева, а потом процедил сквозь зубы: — Кажется, я тебя понял, майор. Кому-то надо отмыться. И этот кто-то — твой хозяин, который сделал какой-то прокол и хочет перевесить все на меня. А я должен молчать, потому что на меня гора компромата, по которому мне можно чуть ли не пожизняк вкатать. А тут — организация предумышленного убийства, какие-нибудь смягчающие обстоятельства, скостят до «десятки», а там за хорошее поведение лет через пять-шесть и отпустят. Верно я сценарий накропал, а? Толмачев передернул плечами и кивнул: — Ну, в принципе, все так. — Да не так, майор, не так! — рявкнул Саранцев. — Не буду я под твою дудку плясать! Не буду! Не знаю, кто тебе на меня эту лабуду слить велел, но — не буду я колоться ни на что! Потому что не на что мне колоться! — Значит, гражданин Саранцев идет в закономерный и неотвратимый отказ? — медленно выговорил Толмачев. — Идет! — И не желает признавать того, что он натворил в «Арсенале»? Саранцев мотнул головой. — Ну что ж, — произнес Толмачев и взял со стола целлофановый пакет с двумя пирожками. Вынул пирожки и положил их на блюдце. Пакет оставил в левой руке, а в правую взял со стола ножницы и подошел к Олегу Денисовичу. — Значит, разговор по-человечески у нас не получается. — И не получится. — Очень плохо. И с этими словами он надел пластиковый пакет на голову Саранцева и перекрутил его у горла, а потом, удостоверившись, что края пакета плотно прилегают к шее директора «Ската», прицепил ножницы на пластиковую «косичку», чтобы та не раскручивалась. Доступ воздуха Саранцеву был перекрыт. Майор Толмачев спокойно вернулся к своему столу, сел и налил себе чаю. Потом разломил пирожок и начал его с аппетитом есть, запивая чаем и будто не замечая, как багровеет под запотевшим полиэтиленом лицо Саранцева и как начинает конвульсивно подергиваться его тело. — Ну так как? — спокойно произнес он, дожевав пирожок и подняв глаза на задыхающегося Олега Денисовича. — Значит, ничего у нас с вами не выйдет, дорогой гражданин Саранцев? Разодранный в беззвучном крике рот допрашиваемого таким зверским образом человека намертво прилип к пленке, и Саранцев начал заваливаться назад. Толмачев вскочил из-за стола и со словами: «Э-э-э, ты мне эти шуточки брось… подыхать он собрался!» — сорвал с круглой головы члена совета директоров «Арсенала» пакет, и Олег Денисович, лихорадочно вздымая грудь, начал жадно глотать воздух. — Ты меня еще и не дослушал, Саранцев, — сказал майор. — В тюрьму ты попадешь в любом случае, да тебе это и не впервой, так что ничего для тебя страшного. Но есть разница и для тебя, и особенно для твоей семьи, по какой статье, на какой срок и на какую зону ты отправишься. Если ты подтвердишь, что все, что говорил Зимин, — святая правда, то преспокойно получишь не больше «десятки» и отправишься в теплую и привычную тебе колонию, откуда освободишься по прошествии трех-четырех лет. Вернешься домой, возродишь свой бизнес. Жена с дочкой не пропадут, пока ты… гм… в отлучке будешь. Вот так. Олег Денисович поднял на Толмачева взгляд налившихся кровью маленьких водянисто-голубых глаз и хотел что-то сказать, но майор перебил его: — А вот если ты не захочешь пойти мне навстречу, тогда что ж… как минимум «пятнаху» я тебе обещаю. Впаяют как миленькому. Уж по такому-то богатому материалу, — он снова выразительно похлопал по папке, — уж по такому-то богатому материалу раскрутят на всю катушку. Можно даже по статье о нарушении государственной тайны… по делу с АПАНами новейшей модификации. — Какая такая государственная тайна? — прохрипел Саранцев. — Эти АПАНы у меня в бюро пацаны смастерили. Из университета которые, с физфака. — И за это добавят еще пару лет, — успокоительным тоном проговорил Толмачев, — и пацанов-сотрудников своих с физфака подставишь. А главное, Олег Денисыч, — с конфискацией тебе срок-то впаяют. И пойдет твоя жинка с дочкой по миру. А дочка-то, говорят, ничего… шестнадцать лет только-только стукнуло. Уж она-то себе работу найдет. Вон сколько агентств расплодилось. Ты же, Денисыч, тоже не без греха: со своим старым подельником Блохой несколько лет назад контору зробил, которая девчонок за рубеж толкала. Она как туристическая была зарегистрирована, да? Вот твоя дочка тоже такой туристкой станет. Так что конфликтовать со мной тебе противопоказано. Про-ти-во-по-ка-за-но! Понятно тебе, мать твою? И Толмачев хлопнул Саранцева по высокому лысому лбу и проговорил — в точности как другой следователь в другом помещении проговорил, обращаясь к Кириллу Зимину: — Ну что, друг сердечный, ты меня понял? Голова Саранцева откинулась от удара, и он, глянув прямо в угрожающе сощуренные глаза эфэсбэшника, осознал, что это конец, что его прихлопнули сачком, как бабочку. И он выдохнул: — Понял. Глава 9 ОЧНАЯ СТАВКА Я вошла в известное всему Питеру серое здание. На входе меня встретили тишина, полумрак и угрюмый здоровяк, осуществляющий перманентный контроль входящих-выходящих. Он тускло глянул в мое удостоверение и на вопрос, где я могу найти майора Толмачева, только неопределенно махнул рукой в сторону лестницы — дескать, где-то там. Впрочем, долго искать мне не пришлось, я наткнулась на майора в коридоре, где тот стоял у окна и курил с каким-то долговязым мужиком с длинным узким носом и постоянно шевелящимися серыми губами. От мужика за километр несло «следаком». — Аа-а-а, Юлия Сергеевна, — увидев меня, произнес Толмачев, — мы вас ждали. Пройдемте в мой кабинет. Думаю, то, что вы сейчас увидите и услышите, заинтересует вас. — Чаю, кофе? — любезно спросил он, когда мы оказались в его довольно просторном кабинете. — Скажите, я поставлю. Секретарши на такой случай у меня, к сожалению, нет. Не предусмотрена мне секретарша. — Ну, если такое дело и нет секретарши, — улыбнулась я, — то я уж не буду утруждать вас, Сергей Иваныч. Обойдусь и без кофе, и без чая. Тем более что меня накормили на базе «Арсенала». — А, так вы были там, когда я позвонил Белозерскому? — спросил Толмачев. — Понятно. Неудобство мобильных телефонов в том, что никогда не знаешь, где именно находится собеседник. А это зачастую очень важно. Как там доехал Шевцов? — Да вроде все более-менее сносно. — Ну что ж, — бросил майор Толмачев, переглянувшись с длинноносым следователем, — тогда можно приступать. Он снял телефонную трубку и проговорил: — Зимина из восьмой и Саранцева из четвертой — ко мне в кабинет. — А-а, Саранцев уже в СИЗО? — произнесла я. — А вы долго не церемонитесь, Сергей Иваныч. — А с ним и так слишком много церемонились, — отозвался Толмачев. — Помните, я в офисе «Арсенала» перечислял вам подвиги покойного Блохина? Так вот, в большинстве из них принимал посильное участие и Саранцев. Только подельник Блоха сел, а хитрый Олег Денисыч отмазался. В этот момент открылась дверь и ввели маленького толстого человечка. Лицо его было багрово-красным, на лбу и на шее вздулись вены. Руки его были скованы наручниками за спиной. На висках человечка отчетливо виднелись крупные капли пота. — А вот и гражданин Саранцев, — приветливо выговорил Толмачев. — Кажется, Олег Денисович, вы выражали желание познакомиться с человеком, который, по вашему же собственному выражению, посмел убить Владимира Блохина? Так вот, этот человек перед вами: Юлия Максимова из Особого отдела при Центральном управлении ФСБ. Саранцев на мгновение задержал на мне взгляд маленьких водянисто-голубых, с желтоватым отливом, глаз и тут же отвернулся. Как раз в этот момент привели моего старого знакомого — Кирю Зимина. Судя по всему, врача, которого он так просил в офисе «Арсенала», ему так и не дали; более того, причины, по которым следовало обратиться к упомянутому специалисту, умножились, и довольно существенно. Зимин не только отчаянно хромал — последствия нанесенного мною пулевого ранения в ногу, но еще и как-то странно выгибал при ходьбе тело, словно у него была боль в ребрах или внутренних органах. Переносица была разбита и сильно распухла, глаза превратились в маленькие щелочки. «Неаккуратно допрашивали, — подумала я, — обычно следы побоев оставлять не рекомендуется». Конвой вышел. * * * — Ну что ж, — заговорил Толмачев, — мне кажется, Юлия Сергеевна, что мы уже недалеки от истины. Зимин, повторите ваши показания. Зимин поднял на меня тоскливый взгляд, а потом заговорил. Ничего нового в его словах для меня не было, кроме того, что он назвал имя человека, который попросил Блохина забрать из «офиса» жмурика. То имя, которое, как ранее утверждал он сам, было ему неизвестно. Он назвал имя сидящего рядом с ним человека: Олега Саранцева. — Теперь вы, Саранцев, — проговорил Толмачев. — Подтверждаете ли вы показания Зимина или не согласны с ними? Что же вы молчите? Саранцев смотрел куда-то в стену. Все так же, не выводя своего взгляда из хрупкой оцепенелой неподвижности, он пошевелил губами и пробормотал: — Да… — Что — да? Говорите четче, Саранцев. — Я признаю, что Александр Самсонов погиб… я признаю, что я некоторым образом к тому причастен. Да. Я подалась вперед и отрывисто бросила: — Расскажите, как все было. — Это было после матча… я зашел в свой кабинет, чтобы взять оттуда некоторые документы. Я был немного пьян… мы приняли во время матча по двести граммов чего-то там… вот. Я начал рассказывать своему телохранителю про то, как жена Самсонова… в общем, как-то раз у нас по пьяни… после презентации… в общем, вы понимаете. — Вы вступили с женой Самсонова в половую связь, — жестко отчеканил Толмачев. — Да… так. Потом мой телохранитель вышел, сказал, что будет ждать меня в машине. И как раз в этот момент в кабинет вошел Самсонов. Оказывается, он все слышал и начал говорить, что я скотина и мерзавец. Что он мне покажет, где раки зимуют. Самсонов был очень озлоблен, он хотел ударить меня… ну, я и сам ударил его в ответ. — Олег Денисович забыл нам сказать, что у него черный пояс по карате, — прозвучал глуховатый голос Толмачева. — Это правда? — спросила я. — Да, Олег Денисович? — Да… но это еще по молодости. Сейчас-то я уже не в форме. — Значит, не так уж вы не в форме, если с одного удара сумели убить молодого и сильного мужчину. — Нет-нет, он умер не от моего удара, — запротестовал Саранцев, и в его голосе отчетливо прозвучала фальшь. — Ведь экспертиза ничего не показала. С ним что-что случилось… может, от потрясения. Ведь бывает такое, что смерть наступает ни от чего. Вот… просто так. — Бывает, — иронично откликнулся Толмачев, — бывает, что люди в ваннах тонут ни с того ни с сего. Саранцев мотнул головой. Его лицо еще больше побагровело, хотя больше, казалось бы, уже некуда. — Что было дальше? — холодно спросила я. — А дальше… дальше я испугался. Я подумал, что если труп Самсонова, не дай бог, найдут в моем кабинете… А напротив кабинета есть инвентарная комната. Она была открыта. Я перетащил туда тело Самсонова, засунул в шкаф для мячей, а потом… потом захлопнул шкаф, вышел и закрыл дверь инвентарной. — Далее? — Затем я сказал Блохину, чтобы он… ну вот так. Мне трудно говорить. Протокол… все есть в протоколе. Я подписал протокол… да. Я взглянула на Толмачева: тот сидел выпрямившись, подняв голову, и буравил Саранцева пристальным взглядом. — Как же вам не жалко было убивать собственных же сотрудников… ведь вы в «Арсенале» далеко не чужой, так? — спросила я. — Нет, я имею в виду не Самсонова. — Сотрудников? Кого? — Охранников, — бросила я. — Ведь вы заранее обрекли их на смерть, чтобы спрятать концы. Обрекли даже того, кто знал об этом вечернем визите. Иначе он не открыл бы человеку, который сказал, что это санэпидстанция. Саранцев только моргал. Выглядел он откровенно жалко. — А Шевцов? — спросила я. — Шевцов-то вам чем помешал? — А он… он ничем и не мешал. — Гражданин Саранцев отрицает свою причастность к взрыву машины Андрея Шевцова, — сказал Толмачев. — Он говорит, что взрыв машины Шевцова никогда не заказывал. Чьих это рук дело — не знает. — Ну да… — пробормотал тот. — Ничего, следствие ведется полным ходом, — бодрым голосом заключил Толмачев. — Думаю, что такое удачное начало расследования обещает интересное продолжение. — М-да, — протянула я, вставая со стула и подходя к Саранцеву вплотную. Толмачев проследил за мной пристальным взглядом, а потом тоже двинулся по направлению к стулу, на котором сидел Олег Денисович, и произнес: — Так что, Юлия Сергеевна, вы можете доложить своему московскому начальству, которое поставило вас на расследование убийства Александра Самсонова, что убийца и организатор нападения на офис «Арсенала» — и все это в одном лице — найден. Что касается Шевцова, то пусть вас это не беспокоит: мы сейчас в постоянном контакте с руководством и службой безопасности ФК «Арсенал» и не допустим, чтобы с нашей питерской суперзвездой что-либо произошло. — Толмачев широко улыбнулся и протянул мне руку: — Приятно было с вами иметь дело. — Обоюдно, — отозвалась я, сама невольно улыбаясь. — Сергей Иванович, а что вы думаете предпринять в отношении Шевцова конкретно? Ведь для меня совершенно ясно, что ситуация критическая или вот-вот такой станет. Толмачев повернулся спиной к Саранцеву и глянул на своего коллегу, следователя питерского ФСБ. В тот же самый момент из-за спины Олега Денисовича, вернее, из его скованных наручниками кистей рук, вылетела скомканная бумажка и ударила мне в плечо. Я недоуменно скользнула взглядом по лицу Саранцева и тут наткнулась на его умоляющие, кричащие глаза. Моя реакция была мгновенной и совершенно бессознательной: я вскинула руку и перехватила уже соскользнувшую с плеча и начавшую свое короткое падение на пол бумажку. — Да… — пробормотал Саранцев, когда я, секунду поколебавшись, положила бумажку в карман. И тут же подследственный шеф охранного бюро «Скат» осекся под взглядом обернувшегося майора Толмачева и опустил глаза. Нельзя не сказать, как мне все это не понравилось; поступок Саранцева, неожиданный, немотивированный с точки зрения его нынешнего положения, вдруг поставил все с ног на голову в моем сознании. Заворошились нехорошие, глухие подозрения, встал перед глазами жалкий облик Саранцева, когда он пересказывал свою версию — якобы единственно верную! — всего происшедшего. Вспомнилась улыбка на губах Толмачева и угрюмый взгляд его молчаливого длинноносого коллеги. Нет, не то чтобы все это прямо вело к каким-то выводам, нет! Но в мозгу словно щелкнуло, и картина происшедшего обернулась ко мне под совершенно иным углом. Я повернулась к Толмачеву и произнесла: — До свидания, Сергей Иванович. Быть может, еще увидимся. — Будет печально, если этого не произойдет. Всего вам наилучшего, Юлия Сергеевна, — рассыпался в ответных пожеланиях майор. Я повернулась и вышла из кабинета. После того как я оставила этот мрачный серый дом, я прошла по какой-то аллее, пахнувшей сыростью, и села на лавочку. Мимо меня кувыркнулся забавный ушастый щенок, потом прошел его хозяин, высокий молодой мужчина, и улыбнулся мне. Может, у него зародилась мысль, отчего это, собственно, молодая и красивая женщина сидит с печальным лицом одна, в этой сырой аллее, держа в кулаке какую-то скомканную бумажку, скорее всего, записку. Быть может, он подумал, что неплохо бы скрасить прекрасной незнакомке ее одиночество — но в этот момент щенок залился призывным лаем: дескать, быстрее, хозяин, быстрее! Мужчина оглянулся на меня, опять улыбнулся и растаял в конце аллеи. Я посмотрела ему вслед и решительно развернула то, что украдкой кинул мне из-за спины Саранцев и сопроводил таким умоляющим, таким жутким взглядом, что я не могла допустить, чтобы бумажный этот комочек упал на пол. Я глянула в бумажку и увидела, что там криво — чем-то бурым, не иначе кровью — без пунктуации и почти без интервалов между словами нацарапано: «Все брехня я невиновен жора помож». Я вздохнула и положила бумажку обратно в карман. Не могу сказать, чтобы содержимое этой бумажки совсем уж не отвечало моим предчувствиям, нет, напротив — именно то, что я подспудно больше всего ожидала в ней увидеть, там и оказалось. Саранцев невиновен. По крайней мере, если бы он был виновен, то не стал бы таким экзотическим образом уверять меня в противном. А что означает это «жора помож»? Или «жора понож»? Или вовсе никакой не «жора», а что-то иное. Конечно, можно это все выяснить точно, но для этого нужно вытребовать свидание с Саранцевым, что само по себе будет очень заметной акцией. Этим я спутаю все карты сама себе. Засвечусь. Что же все это значит? Нет, то, что сделал Саранцев, мог сделать только человек, который действительно невиновен, но вынужден дать оговаривающие себя показания под чьим-то чудовищным давлением. Под чьим — догадаться несложно, улыбочка майора Толмачева до сих пор маячила перед глазами, а то, что это давление было чудовищным, угадывалось уже по определению: ну не мог Саранцев вот так запросто взвалить на себя вину за два преступления. И ведь как было сказано про Шевцова! «Гражданин Саранцев отрицает свою причастность к взрыву машины Андрея Шевцова». Да если было бы нужно, гражданин Саранцев признался бы и в том, что он распял Иисуса Христа, и в том, что, будучи президентом России, он развязал войну в Чечне. Значит, есть у Толмачева рычаги давления на Саранцева. Компромат, шантаж или еще что… Стоп! Спокойно, Юлия Сергеевна. Ставить догадки и конструировать версии на основе домыслов и смутных подозрений — это же непрофессионализм чистой воды! Майор Толмачев, кажется, не сделал ничего такого, чтобы можно было усомниться в его искренности и тщательном следовании служебному долгу. Но в любом случае — говорит ли Саранцев правду или же он врет — бесспорной истиной оставалось только одно: мои питерские коллеги почитали за лучшее, чтобы я больше не совала носа в это расследование. Дескать, твоя миссия выполнена, можно спокойно сообщить и твоему московскому начальству, и Наташе Самсоновой, что убийца арестован и во всем признался. Наташа! Неужели она в самом деле спала с Саранцевым и, значит, вполне могла быть та сцена ревности и оскорбленного достоинства, что произошла между Олегом Денисовичем Саранцевым и Сашей Самсоновым? Или же это ложь? Я встала с лавки, подошла к проезжей части и поймала попутку. Жаль, что тут, в Питере, у меня нет своей машины и потому приходится разъезжать то на шевцовском авто, который благополучно взрывается, то на многострадальной гоблинской «БМВ». Через десять минут я уже звонила в дверь квартиры Наташи Самсоновой. Дверь открыла не она, а высокий седой мужчина, в котором я узнала отца моей подруги. Видела на фотографиях, да и сходство с дочерью было неоспоримым. Да, она говорила, что он должен приехать. — Вы к Наташе? — спросил он. — Да. — А вы не могли бы зайти попозже, она себя очень плохо чувствует. Мы буквально за пять минут до вашего прихода вошли в квартиру. Ей нужно отдохнуть. — Я все понимаю, — отозвалась я. — Но заходить попозже нет смысла. Я хотела сказать Наташе о том, что нашли человека, который вроде бы причастен к смерти Саши. Седой мужчина вздрогнул и после некоторой паузы выговорил: — Тогда проходите… конечно, проходите. Подождите, вы ведь и есть подруга Наташи Юлия, которая… — Да, да, — сказала я, входя в прихожую. — Где Наташа? Самсонова сидела в глубоком кресле и смотрела телевизор с отключенным звуком. Это была ее старая привычка — телевизор с отключенным звуком успокаивал ее нервы. По крайней мере, так утверждала сама Наташа. — А мы только что ездили в морг, — произнесла она деревянным голосом, не поворачивая головы в мою сторону. — А ты что… насчет Шевцова? — Нет. Насчет Саранцева. — И ты про Саранцева? Этот майор, у которого лицо как плохо пропеченный блин… он тоже спрашивал про Саранцева. А потом был взрыв. И я почему-то подумала, что это взорвалась машина, на которой уехали ты, Нилов и Шевцов. Глупо, правда, Юлька? — Да, глупо, — ответила я. — Особенно если учесть, что это в самом деле рванула машина Шевцова. Наташка дернулась в кресле, и на меня глянули два широко раскрытых глаза, в которых стояло изумление. — Да-да, ты не ослышалась, — продолжала я. — Шевцову стало плохо, он вылез из машины, и его начало рвать. При этом он умудрился свалиться в канаву. Мы с Ниловым полезли его вытаскивать, и как раз в этот момент его авто рвануло. Но это не главная новость дня. А главная — это то, что… Взглянув в телевизор, я схватила безвольно лежавший в руке Натальи пульт дистанционного управления и включила звук. Да, я не ошиблась. — «…сегодня был арестован известный бизнесмен Олег Саранцев, подозреваемый в причастности к нападению на офис „Арсенала“ и убийству футболиста клуба Александра Самсонова и двух охранников центрального офиса знаменитого футбольного клуба. В интересах следствия…» — Это все понятно, — прокомментировала я, снова выключая звук. — В интересах следствия истина остается за кадром. Я только что с допроса Саранцева. Дело в том, что он признался во всем, в чем его обвиняют. Наташа молча смотрела на меня. — Саранцев сказал, что он убил твоего мужа после того, как тот вошел в его клубный кабинет и начал предъявлять Саранцеву… в общем, дескать, Саша услышал, как Саранцев рассказывает своему охраннику про тебя. Про то, что как-то раз на какой-то пьянке у вас — у тебя и у Олега Денисовича — была интимная близость. Вот это якобы услышал Александр, а потом, когда он хотел ударить Саранцева, тот успел ударить первым. А у Саранцева — черный пояс по карате. Наташа затрясла головой, и с ее губ сорвалось какое-то невнятное бульканье: — Н-нет… этого не может быть… я не верю! — Значит, Саранцев сказал правду? Насчет того, что ты была с ним близка? — жестко проговорила я и, подавшись вперед, схватила Наташу за плечи, легонько встряхнула и глянула ей прямо в глаза: — Ну говори же, Наташка, это очень важно! Правда или нет? — Да. — Значит, ты в самом деле спала с Олегом Денисовичем? — Да… это было только один раз, Юлька! Случайно. Я пьяная была! Только один раз, слышишь? — Значит, у Толмачева была верная информация, — грустно сказала я. — Но… но это ложь. Это ложь… не мог Олег убить Сашу. Не мог! Я не знаю, в чем он там признался, но только… не стал бы Олег рассказывать охраннику про свою личную жизнь… нет. К тому же, — Наташка вытерла ладонью мокрые глаза, — Саша все давным-давно знал. Знал — и все! Он уже дал Саранцеву в морду за это, и они успели помириться! Так что не знаю, какие показания выбил из Олега Денисыча этот ваш Толмачев, но все это — «липа»! Понимаешь, «липа»? — Я-то понимаю, — сказала я, вспомнив про брошенную мне Саранцевым бумажку и про кривую бурую надпись в ней. — А вот Толмачев, кажется, не понимает. Глава 10 ГЛАВНЫЙ ТРЕНЕР КОРЕНЕВ «Жора помож». Разгадка истинного смысла этой фразы, написанной кривыми буквами, пришла в голову синхронно с тем, что я сказала про Толмачева, который чего-то там не понимает. «Жора» поможет. Жора — ну конечно же, это главный тренер «Арсенала» и двоюродный брат Саранцева, Георгий Павлович Коренев. Вот кто «помож» — поможет. Где же сейчас находится Георгий Павлович? — Наташа, — повернулась я к подруге, — у тебя есть записная книжка Саши или… — Органайзер, — отозвалась она. — Есть. Сейчас дам. Ты что-то… ты что-то собираешься делать? — Ну конечно же, я собираюсь что-то делать! Для начала найду в органайзере Саши телефон Георгия Павловича Коренева, главного тренера «Арсенала». Ага… вот! Номер мобильного, номер домашнего телефона и электронный адрес. Сейча-а-ас! Мобильный Коренева, по всей видимости, был отключен. Когда же я позвонила домой, приятный женский голос уведомил меня, что Георгий Павлович находится на базе «Арсенала» и, возможно, будет там ночевать. Последнее более чем вероятно, заверила меня обладательница приятного голоса и тут же положила трубку. Судя по тому, что она не стала докапываться, кем я прихожусь Кореневу и где я с ним познакомилась, я говорила не с супругой тренера. А, скорее всего, с домработницей. — Что ж, имеет смысл съездить на базу, — сказала я. — Правда, я там уже была, но ничто не мешает мне побывать там еще раз. — Я с тобой, — сказала Наташа. — Твой отец сказал, что ты устала, — откликнулась я. — Да и зачем тебе ехать со мной? — Ну, знаешь ли! — возмущенно отозвалась та, и я подумала, что спорить с ней, кажется, бесполезно. К тому же в таком случае можно воспользоваться самсоновской машиной. Через десять минут мы выехали со двора, а потом, на полпути от базы, на нас обрушилось очередное, но, слава богу, не самое непоправимое несчастье. Если так можно поименовать благополучно сдохший мотор. Наташка, которая в машинах ничего не понимала, только открыла капот, замысловато выругалась и хлопнула ладонью по бамперу. — Н-да, — сказала я. — Кажется, дымим и идем ко дну. Ну что же так некстати-то, а? — Будешь чинить или будем ловить машину? — мрачно осведомилась Наташка. — А твою что, тут бросим? — Да черт с ним, с рыдваном! Но оказалось, что нашим страданиям не суждено продолжаться долго. Из-за поворота со стороны базы «Арсенала» прямо на нас выехала на большой скорости красная «Ауди» с открытым верхом, водитель которой едва не вписался в нашу машину и тут же проорал нам что-то весьма нелестное; впрочем, слова унес ветер. А вот вслед за кабриолетом с водителем-хамом показался синий «Рено». Он ехал существенно медленнее, и мне вполне хватило и времени, и зрения рассмотреть номер машины и даже то, что передний бампер его был чуть поцарапан. Наташка же ахнула и пожелала: чтоб ей сдохнуть. — Что такое? — спросила я. Самсонова бросилась на дорогу и отчаянно замахала руками. Потом подпрыгнула и закричала: — Стойте, стойте! — Вот черт… — пробормотала я. — Кажется, Наташка знакомого увидала? Это предположение оказалось абсолютно верным: машина замедлила ход, а потом свернула на нашу сторону дороги, вырулила на обочину и остановилась, а из салона вылез среднего роста худощавый мужчина в ветровке «Umbro» и темно-зеленой кепке с надписью «ФК Арсенал СПб»: футбольный клуб «Арсенал», Санкт-Петербург. Это был Георгий Павлович Коренев, главный тренер питерской команды. Вот после этого и не верь в судьбу. * * * — Георгий Палыч! — закричала Наташка. — Хорошо, что мы вас встретили! Мы как раз к вам ехали, на базу, а у нас машина сломалась. — Что сломалась, я вижу, и совершенно необязательно об этом так кричать, — поморщился Коренев. — Что у вас стряслось такое? Он посмотрел на меня и нахмурился. Потом побарабанил полусогнутыми пальцами по капоту своей машины и спросил настороженно: — Вы, кажется, из следственных органов… по делу Самсонова, да? — Да, по делу Самсонова, но не из следственных органов. Вы меня, верно, путаете с майором Толмачевым, — отозвалась я. — Хотя перепутать нас довольно затруднительно. Георгий Палыч, я звонила вам на мобильный, он оказался отклю… — Да, я не хотел, чтобы меня кто-то беспокоил, — перебил он меня. — Зачем я вам понадобился? Мне кажется, не далее как сегодня утром я ответил на все интересующие вас вопросы. — Но уже успели возникнуть новые, — сказала я. — Мы не поспеваем за событиями, Георгий Палыч. Но пока у меня к вам один вопрос: вы понимаете что-нибудь в автомобилях? — Да. Что-нибудь. — Взгляните, что там у нас такое, если вам не трудно и если у вас есть немного времени. — Уж чего-чего, а времени у меня теперь более чем достаточно, — с мрачной насмешкой ответил он и наклонился над открытым капотом нашей машины. Потом запустил в механические «кишки» обе руки, что-то подергал, потрогал, распрямился и сказал: — Вот что, дорогие леди. Движок полетел капитально. Потребует ремонта, который прямо на дороге не сделаешь. Можно поступить проще — я подцеплю вашу машину тросом и транспортирую куда надо. — Спасибо, Георгий Палыч, — выговорила Наташа. — Да не за что. — Георгий Павлович, надеюсь, в салоне вашей машины нет подслушивающей аппаратуры? — спросила я. Он вздрогнул и посмотрел на меня недоуменно: — Простите? А… вот что. А с чего вы взяли, что она должна быть? — Да так. Есть с чего так думать. — Нет у меня никакой подслушивающей аппаратуры, — сказал он с плохо скрытым раздражением. — Тогда я пересяду в вашу машину, Наташка будет на буксире, и я задам вам эти самые несколько вопросов. Даже скорее не вопросов, а так… обменяемся мнениями. — Как вам будет угодно, — холодно ответил он. После того как машины были соединены металлическим тросом, я села в кореневский «Рено», Наташка — в свой многострадальный автомобиль, которому теперь выпала незавидная участь болтаться на веревочке. «Рено» тронулся и съехал с обочины на трассу, постепенно набирая скорость. Коренев угрюмо молчал. — Вы знаете о том, что сегодня был арестован ваш двоюродный брат Олег Денисович Саранцев? — Да, — сказал тот. — На базе по телевизору видел. И по радио передавали. — А вам известно, Георгий Павлович, что он полностью признал свою вину? Коренев резко повернул голову и бросил: — Что-о? — Он признал то, что это он, Олег Саранцев, убил футболиста вашей команды Александра Самсонова. И что именно он организовал налет на офис «Арсенала», заплатив за это Блохину. Коренев покачал головой и проговорил: — Я вам не верю. Грубо работаете. Олег не мог дать такого признания, потому что он не способен убить Сашу Самсонова и тем более заказать нападение на офис. — Вы не верите мне? — Нет. А почему я должен вам верить? Вы сидели сегодня на допросе вместе с майором Толмачевым — этого вполне достаточно. — Я могу вам доказать, что я говорю правду. Я записала все слова Саранцева на диктофон, подумав, что это будет лучшим отчетом о ходе и результатах расследования. Оказалось, что я не совсем права, но тем не менее — эта запись все-таки сыграет свою роль. Вот. Послушайте, Георгий Павлович. По мере того как запись шла к своему естественному завершению, лицо Коренева все больше вытягивалось и мрачнело. Все доказательства сказанного мной были налицо, вот они! — и он слушал то, во что не хотел верить. Потом уменьшил скорость, повернулся ко мне и произнес: — И чего вы хотели добиться, когда прокручивали эту запись? Хотите приплести ко всему этому и меня? Не выйдет! Хотя господин Белозерский уже начал показательно от меня открещиваться, благополучно сняв меня сегодня с поста главного тренера с последующим согласованием с президентом клуба Гореловым. — Вас сняли с поста главного тренера? — А вас это удивляет? — Если честно, не очень. С некоторых пор в вашем замечательном клубе стало возможно все, что угодно. А теперь, Георгий Павлович, о главном: дело в том, что я сама заподозрила — дело нечисто. Саранцеву удалось прямо на допросе в присутствии Толмачева и его коллеги передать мне вот эту бумажку. Вот, взгляните. И я подала ему скомканную записку: «Все брехня я невиновен жора помож». — Это писал он? — Коренев вопросительно посмотрел на меня, но я уже не увидела в его взгляде оскорбительно-вызывающего недоверия. — Ну да. И, скорее всего, кровью. В СИЗО проблематично с чернилами. Экс-тренер «Арсенала» кивнул и проговорил: — Я так понимаю, в этой записке рекомендуется обратиться к некоему Жоре? И вы полагаете, что этот Жора — я. — Да. — Правильно полагаете. Но я одного не пойму… простите, не знаю вашего имени… — Юлия. — Я одного не пойму, Юлия. Утром вы были с Толмачевым, теперь — с Наташей. Как-то не укладывается в мозгу. Что вам нужно? Какова ваша цель? — Я хорошо знала Сашу Самсонова. Наташа же — моя подруга. Она попросила меня найти его убийц. У меня есть определенные возможности и навыки. Да, я имею отношение, как говорится, к компетентным органам, — сказала я, угадывая мысль, проскользнувшую в мимолетной грустной улыбке Коренева, — но я не из Питера. Я вообще сейчас в отпуске. Мы с Наташкой собирались ехать на Ибицу. И были бы уже там, если бы не смерть Саши. — Понятно, — отозвался он. — Вот теперь мне все понятно. Вы хотите, чтобы я помог Наташе и вам, а заодно и Олегу, да и, по сути, самому себе. Потому что, верно, кто-то упорно хочет подвязать меня ко всему этому. Ну что, чем я могу быть вам полезен? Произнеся это, он повернул ко мне голову и синхронно повернул руль налево, вписываясь в некрутой поворот, — и тут началось… С боковой грунтовой дороги на трассу выехал «КамАЗ» с прицепом и тут же перегородил всю трассу. Из него выскочил человек и бодро приложил к плечу… Вот черт! — Тормози, Георгий Палыч! — заорала я. — Тормози! У него «Муха»! Быть может, Георгий Павлович Коренев и не знал, что такое «Муха», но то, что нужно тормозить, — это он понял и сделал сразу. Тормоза завизжали мерзко и жутко, и тут же мощный удар сотряс корпус кореневского «Рено». Это следовавшая за нами на канате машина с Наташей, не успев сбросить скорость, врезалась в задний бампер. — Ой, ё-ё-ё! — простонал Коренев, а я выхватила из сумочки «беретту», спасавшую меня уже столько раз, и выстрелила в человека с «Мухой» прямо через лобовое стекло. По всей видимости, тот не ожидал, что у тех, кто будет находиться в салоне «Рено», может быть оружие. Иначе он не стал бы так копаться со своим гранатометом и успел бы выстрелить хотя бы одновременно со мной. А так он получил прямое огнестрельное ранение в шею и выпустил из рук гранатомет, а сам упал на колени, а потом и вовсе завалился на спину. — Пригнитесь, Георгий Павлович! — приказала я. — Никуда не высовывайтесь! Да пригнитесь же! Тут не футбол! Я вывалилась из салона машины и, петляя, побежала к гранатомету. Кстати, к нему стремилась не я одна. Мы бежали наперегонки со здоровенным рослым мужиком, который выскочил из кабины «КамАЗа» и теперь намеревался опередить меня в этом смертоносном забеге. Это ему удалось. Его руки вцепились в гранатомет, он, рванув «Муху» на себя, вскинул оружие на плечо, и мне не оставалось ничего иного, как стрелять. Причем стрелять наверняка, а не куда-нибудь в ногу с тем расчетом, что потом его можно будет хорошенько расспросить. Я попала ему прямо в сердце. Точно так же, как вчера — Блохину. Коренев, бледный, как полотно, вышел из машины. — Они вам не знакомы? — спросила я, перевернув труп толстого мужика. — Н-нет. — А вот вы им, судя по всему, знакомы. Ладно, поехали отсюда поскорее. Наташка, ты как? — Жива, — с трудом выговорила та, высовывая из окна своей машины белое лицо с кровоподтеком на лбу. Вероятно, при ударе о кореневскую машину Наташу хорошо приложило к лобовому стеклу. — Башка только… вот. — Весело с вами, ребята, — сообщила я. — Георгий Павлович, я думаю, вы не удивитесь, если я посоветую вам не ночевать дома. — Да. Я думаю, нам стоит поехать к брату. К Олегу. — Ку-у-уда? В СИЗО, что ли? — Да нет, я не так выразился. В офис его фирмы. Меня там очень хорошо знают и наверняка пропустят. Там до нас не доберутся. Хотя… арестовали же его там сегодня. — В «Скат» так в «Скат», — произнесла я. — Об одном я только жалею. — О чем? — Что я взяла с собой Наташку. Свихнется девка совсем от таких… сборов на Ибицу. — Вы-то тоже в отпуску, Юля, не забывайте, — сказал Коренев и сел в машину. — А я, в свою очередь, уж точно не забуду, что вы спасли мне жизнь. Где уж забыть, с горечью подумала я. * * * — Это Белозерский. Сказав это, Георгий Павлович энергично прошелся по «скатовскому» кабинету своего арестованного двоюродного брата, повернулся на каблуках, а потом неподвижно встал у массивного шкафа, заложив руки за спину. Взгляд Коренева был спокоен, и вряд ли кто-либо смог бы определить, что творится в душе этого человека. — Почему вы так думаете? — в тон ему спросила я. — Потому что больше некому. Только Белозерский знал, в какое время, по какой дороге и куда я поеду с базы. Знал, потому что именно он показательно уволил меня и велел уехать с базы. А та встреча, которую нам приготовили те хлопцы на «КамАЗе», требует предварительной подготовки и точной информации: клиент выехал, будет около вас через пятнадцать минут. — Но зачем Белозерскому убивать вас? Коренев пожал плечами: — Пока не готов объяснить это вам. Верно, он думал, что могу прийти к выводам, которые погубят его, Белозерского. — Какие, например? — Да хотя бы то, что Шевцову колют какой-то препарат по прямому указанию Белозерского, и это скрывают и от меня, и от президента клуба. В курсе только Белозерский и Нилов. Ну и, разумеется, сам Шевцов. — Что? — воскликнула я. — Да вы еще многого не знаете. Дело в том, что когда вы привезли Шевцова на базу, я тотчас же определил, что у Шевцова — вы не поверите — обычная наркотическая ломка, но только она наступила не от героина или кокаина, а какого-то несравненно более изощренного и тонкого наркотика, не оказывающего на человека такого непосредственного и грубого воздействия. Я опытный спец, я давно подозревал, что с Шевцовым что-то неладно. Пару раз находил в его номере использованные шприцы. Спрашивал у него напрямик, а за Андрея всякий раз отвечал Нилов. Дескать, это я ему витамины колю внутримышечно! — Нилов? — Нилов! А однажды я устроил скандал, так пришел Белозерский и заявил, что Шевцов принимает витамины по предписанию клубного врача. И выволок мне под ясны очи этого Котова, которого непонятно зачем вообще держат в клубе, потому как трезвым он бывает примерно раз в год. Да и тот год — високосный. — Интересные вещи рассказываете, Георгий Павлович, — произнесла я. — И что же? — Сегодня я собственными глазами видел, как Нилов делал инъекцию Шевцову. Тот ожил прямо на глазах. Меня они не видели, я вышел к ним и спросил, что это за препарат, и что я, как главный тренер, обязан это знать. И еще добавил, чтобы они даже не заикались ни о каких витаминах: я что, витамин не отличу от стимулятора? — То есть Нилов колет Шевцову стимулятор? И плохо Андрею стало не только потому, что он накануне напился, а еще и потому, что стимулятор требуется ему постоянно и он без него не может жить? Глаза Коренева потускнели. Я покачала головой, и тут же вспомнилось пепельно-серое лицо Шевцова на подушках в самсоновской квартире, кровь в углах его рта, а потом слова, произнесенные бледными, как плохо пропеченное тесто, губами: «Я не могу жить без… Мне не хватает…» — и тут же его прервал Нилов: «Врача не хватает!» — Вот после этого скандала Белозерский долго беседовал со мной, говорил всякую чепуху, а потом я сказал, что больше так работать не намерен… с моим лучшим игроком делают черт-те что, да еще тайно от меня… нет, я так работать не могу! И тогда он сказал, холодно так: «Ну что же, Георгий Павлович, пишите заявление об отставке». — И вы написали? — Написал. — Что же это за тайна с шевцовским допингом, если вас сразу же после отставки приговаривают к смерти? — спросила я. — Непонятно. Белозерский меньше всего напоминает мне человека, который способен кого-то заказать. Но это все личные, субъективные эмоции. Значит, вы подумывали о том, что Белозерский играет в какие-то свои темные игры? — Я подумал об этом напрямую только после покушения на дороге. Ну никто не мог знать, как и когда я поеду с базы! И еще… если бы вы видели, с каким лицом он читал мое заявление об отставке, которое он должен представить на подпись президенту клуба Горелову! — А вдруг Горелов не подпишет? Лицо Коренева искривилось мгновенной презрительной улыбкой: — Кто не подпишет? Горелов? Да он всю жизнь под его дудку пляшет! Горелов — это так, марионетка, лицо скорее юридическое, чем физическое. Он в клубе-то не появляется. Я же говорю — марионетка. Так что в нашем клубе последняя инстанция — это вовсе не Горелов, а как раз Белозерский. — Понятно, — пробормотала я. — Значит, вы думаете, что за всеми событиями последних двух дней стоит Белозерский. Но ведь вы сами не далее как сегодня убеждали меня, что Белозерскому меньше всех выгодна смерть Самсонова и попытка покушения на Шевцова! — Я и сам многого не понимаю, — сказал Коренев. — Я многого не понимаю, да. Но это недопонимание мне сегодня едва не стоило жизни. И ведь стоило бы, если бы не вы. Я очень благодарен… — Ладно, Георгий Павлович, — прервала его я. — Сантименты в сторону. Мы находимся в охранном бюро «Скат», которое принадлежит вашему двоюродному брату. Майор Толмачев упоминал, что в своей деятельности Олег Денисович использует высокие технологии. Что он даже устраивает выставки новейших достижений так называемой «шпионской» аппаратуры слежения. Это верно? Коренев открыл дверь и коротко сказал: — Пойдемте со мной. Чем сотрясать воздух словами, лучше я вам все покажу. Глава 11 АРЕСТ УБИЙЦЫ Андрей Шевцов проснулся в относительно сносном настроении и поднял голову с подушки, откидывая край одеяла. Его самочувствие тоже было неплохим — особенно если сравнить с позавчерашним чудовищным состоянием, когда его кромсало и корчило от передозировки алкоголя плюс недостатка препарата, который Нилов поэтично именовал «тропиком Козерога». Непонятно почему. Андрей вспомнил, что сегодня должны были состояться похороны Александра Самсонова. Это воспоминание заставило Андрея вздрогнуть и снова накрыться одеялом, причем с головой. Все получилось так глупо и нелепо. Нет… Сначала эта отвратительная срезка мяча в финале. Срезка, под которую он, Андрей, подставил ногу, наверняка направляя мяч в ворота. Так, как ему, Шевцову, велели. Андрей устал. Он понимал, что так долго продолжаться не может. Он, молодой атлет, только вступающий в пору расцвета, — он уже чувствовал себя… нет, не стариком, а просто… человеком, который слишком много пережил. Постоянное напряжение. Постоянное внимание многих глаз и многих ушей. И еще — еще чего-то такого, что не укладывалось в понятия «глаза» и «уши». Беспощадная чужая воля, не отпускавшая Шевцова ни на секунду. И если бы это касалось только его одного! Так нет же! Каждый, кто коснется этой жуткой тайны, вцепившейся, как вампир-кровосос, в его, Шевцова, горло, — каждый подвергает опасности свое дальнейшее существование на этой земле. Сначала Самсонов и два охранника в «Арсенале». Двое бандитов, которые напали на офис, тем не менее были всего лишь марионетками все в той же могущественной руке и потому не заслуживали смерти так же, как и Самсонов. Потом взрыв машины. Кто подложил взрывчатку в автомобиль лучшего футболиста Питера, непонятно, но с этого момента Шевцов понял, что и его приговорили. Он мог спросить об этом напрямую, но никогда не получил бы ответа. Напротив, его долго успокаивали бы и хлопали по плечу, говорили бы ласковые слова. Да, они умеют говорить ласковые слова, чтобы потом нанести удар в спину. Вот и Самсонова, когда он услышал то, что ему не следовало слышать, — вот и Самсонова миролюбиво уговаривали придержать язык. А потом… потом… весь Питер, да уже и вся страна, наверно, знает, что сталось с Сашкой. Шевцов перевел взгляд на свою правую руку, на запястье которой был сработанный под золото браслет, буквально напичканный, нафаршированный тонкой и сложной аппаратурой. Шевцов расставался с этим браслетом только на то время, когда выходил на поле, — те, кто осуществлял за Андреем непрестанный контроль, и так прекрасно видели его, когда он находился на поле. Арест акционера и члена совета директоров клуба Саранцева, отставка главного тренера Коренева — все это звенья одной цепи. И Андрей чувствовал, что цепь эта скоро сомкнется на его шее удушающим, гибельным захватом. Он еще чувствовал в себе силы и желание перервать эту цепь, прекратить грязную игру своих хозяев. Но не мог. Его, Андрея, ахиллесовой пятой была клиника в Дюссельдорфе, о которой прекрасно знали те, кому этого не следовало бы знать. И это безотказная причина для шантажа. Без больших денег, которые отсылал в клинику Андрей, его мать умрет; и тем быстрее она умрет, если он решится вскрыть, как давно назревший гнойник, источник этих больших денег. Но что-то делать было необходимо. Сегодня похороны Сашки Самсонова… подходящий момент, чтобы повернуть что-то в своей жизни. Серьезно и бесповоротно повернуть. Но как? Шевцов застонал и, ударив руками по одеялу, соскочил с кровати. В тот же самый момент в комнату Андрея — он находился на базе «Арсенала» — вошел Нилов. Его круглое лицо расплывалось в улыбке. Непонятно, чему это он так радовался. По крайней мере, Шевцова это сильно раздражало. — А, проснулся? — сказал Данила. — Как сам? — Нормально, — буркнул Андрей и начал одеваться. — Сколько времени? — Десять утра. Самое время завтракать и принимать утреннюю порцию. Лицо Шевцова искривилось. А Нилов, словно и не заметив этого, еще подлил масла в огонь. — Что-то ты плохо выглядишь. Наверно, недодоз. Ты не забыл, что у нас завтра матч чемпионата, а сегодня к двум мы всей командой и всем клубом едем на похороны Саши Самсонова. Нет? Андрей вскинулся, его глаза блеснули, и он выпалил прямо в толстое складчатое лицо массажиста: — Уж я-то не забыл! А ты, я смотрю, тем более… Ка-аззел! И он, оделив Нилова неприличным жестом, продолжил одеваться. Данила, казалось, и не слышал агрессивных слов Андрея и сопровождающего их жеста. Он добродушно улыбнулся и положил на стол маленький чемоданчик. Раскрыл его и вытащил оттуда плоскую металлическую коробочку и несколько одноразовых шприцев. — Ну что, Марадона русского розлива, — сказал он, — подставляй конечность. Шевцов поднял на Нилова взгляд, а потом вдруг ударил по пухлой кисти массажиста, сжимавшей шприц, до половины наполненный мутным, с легким зеленоватым отливом, препаратом. Удар был так неожидан, молниеносен и силен, что Нилов даже не успел испугаться. Ну еще бы, как он, толстый, рыхлый мужик неопределенного возраста, мог уклониться от удара великолепно координированного молодого спортсмена? Да никак. Шевцов поднялся во весь свой рост и, схватив Данилу за грудки, тряхнул так, что на пол посыпались пуговицы рубахи. Андрей с силой оттолкнул от себя массажиста, и тот, шмякнувшись о стену, мягко, беззвучно, как желе, сполз на пол. Лицо Нилова посерело. В этот момент он больше всего был похож на большую складчатую жабу. — Ты! — выговорил Шевцов. — Ты! Да как ты смеешь, падла? Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном в день Сашкиных похорон? Что вы сделали с Георгием Павловичем? Почему вы уволили его в отставку, а я вот уже два дня не могу до него дозвониться… мобильный отключен или вовсе разбит, а дома никто не знает, где он? Почему? Вы убили его, суки? Да? — Разве мы убийцы? — пролепетал Нилов. Лицо Шевцова стало страшным. Он присел на корточки перед распластавшимся у стены Крокодилом Даней и прошипел: — А разве не способны? И ты мне это еще будешь говорить? Да? Ты думаешь… ты думаешь, что я все забыл? Ты думаешь, что я все забыл? Не-е-ет! Вот это длинное отчаянное «нет», казалось, высосало из Шевцова всю его агрессию. И, напротив, словно вдохнуло жизнь в Нилова, на несколько секунд откровенно ошеломленного и раздавленного ненавистью, прозвучавшей в голосе Андрея. Он поднялся с пола и выговорил: — Это хорошо, что ты ничего не забыл, Андрюша. Поэтому, я думаю, ты помнишь, что все это мы делаем, лишь желая самого наилучшего тебе и… твоей почтенной матушке. Шевцов сидел, каменея скулами, и не мог поднять глаз. Потом произнес: — Ну ладно. Давай свою мерзость. — Так-то лучше, — отозвался Данила и, набрав повторную дозу препарата в новый шприц, поднес его к бедру Андрея. * * * Я стояла у трапа самолета и смотрела, как из выходного люка один за другим ступают на лестницу пассажиры и вдыхают полной грудью прохладный утренний воздух, еще не проснувшийся и словно сонною дремотой затянутый легким туманом. Я ожидала гостей. Я ожидала троих — двоих мужчин и одну женщину, и они уже спускались вниз по трапу. Мужчины вели женщину под руки, но смотрели на меня. Женщина же смотрела себе под ноги и, судя по всему, беспокоилась только, как бы не споткнуться. Но за спинами троих — двух знакомых мне мужчин и незнакомой женщины, которую я тем не менее узнала по фотографии, лежавшей у меня в кармане, — возник четвертый. И я меньше всего ожидала видеть его здесь, в Питере, спускающимся с самолетного трапа. Четвертый был высокий мужчина в невзрачном темно-сером плаще и старомодной шляпе. Любому постороннему он напомнил бы… ну, наверно, какого-нибудь чудаковатого профессора. Или нет… фотографа с Невского. Но это был не профессор и уж тем более не фотограф. Это был мой непосредственный начальник, генерал Суров. Это был Гром. — Здравствуй, Багира, — тихо сказал он, между тем как двое мужчин ограничились кивками. — Как тут у тебя? — Сегодня можно заканчивать, — сказала я, еще не вполне оправившись от удивления, которое посетило меня при появлении Грома, — все подготовлено. Но каким судьбами, Андрей Леонидович? Вы же не считали дело важным, не так ли? — Закончим — объясню, — отозвался он. — А сейчас мы поедем в гостиницу. Ведь нужно же устроить Людмилу Александровну как полагается. И он показал на женщину, которую держали под руки двое мужчин. У женщины было припухшее, голубовато-бледное лицо с темными глазами и неопределенный взгляд. Как будто она сама и не очень понимала, где находится. Но при словах Грома она подняла глаза и произнесла чуть хрипловатым и неожиданно звучным для ее болезненного вида голосом: — Не надо в гостиницу. Домой… поедем домой. * * * Вынос тела Александра Самсонова был назначен на два часа дня. Скорбная процессия прошла по двору дома, где жил Самсонов, гроб установили в салоне мини-автобуса, люди, провожающие футболиста в последний путь, загрузились в многочисленные автобусы и личные авто, и траурный кортеж тронулись на кладбище. Команда «Арсенал» ехала в своем клубном автобусе. Вице-президент Белозерский, подчеркивая свою демократичность и скорбь, не воспользовался своим роскошным «Мерседесом», а, как и все сотрудники клуба и большая часть футболистов, ехал в автобусе. При нем были Шевцов и Нилов. Зато врач клуба Слава Котов, явно выпивши, ехал на своем раздолбанном «Саабе», побывавшем во множестве разнокалиберных ДТП и прочих передрягах. Экс-тренера команды Георгия Коренева на похоронах не видели. Конечно, его не видели. Он сидел в машине Наташи Самсоновой вместе со мной и Громом. Сама Наташа, равно как и ее отец, а также родители Саши, накануне вечером прилетевшие из Владивостока на похороны сына, — все они были при гробе в катафалке. — Где Шевцов? — отрывисто спросил Коренев, поворачиваясь ко мне. — Он в «арсеналовском» автобусе. — Может, не стоит ждать, пока приедем на кладбище? — проговорил Коренев, смотря на этот раз уже на Грома. — Стоит, — коротко ответил тот. Нет смысла описывать последующие два часа. Каждый, кто хоть раз был на похоронах, прекрасно знает, что это такое. Самое главное началось после того, как Андрей Шевцов подошел к полузасыпанной могиле своего друга и, бросив туда три горсти земли, отошел в сторону. Там же, в сторонке, стояли Белозерский с двумя звероподобными охранниками и Нилов, который сейчас больше чем когда-либо походил на жабу. Я смотрела на массажиста, не понимая, как еще два дня назад я могла находить его привлекательным, а потом положила руку на плечо одного из мужчин, приехавших с Громом, увидела утвердительный кивок самого Грома и негромко произнесла: — Давай! Тот быстрыми шагами подошел к группе с Белозерским, Шевцовым и Ниловым, и я, насторожив слух, услышала негромкие слова, сказанные моим коллегой по Особому отделу, и сумбурные ответы на них: — Гражданин Шевцов? — Да… а что такое? — Вы арестованы. — Эт-та еще что такое? — Холодный, властный, хорошо поставленный голос Белозерского легко продрался сквозь невнятный гул голосов, шепотков, приглушенных всхлипываний и вошел в мои уши четкими, рублеными словами: — В чем дело? Шевцов попятился. — Гражданин Шевцов, вы арестованы по обвинению в убийстве Александра Самсонова. Ваши руки. — И агент ФСБ, не дожидаясь, пока ошеломленный Андрей сможет дать хоть какой-то мало-мальски членораздельный ответ, защелкнул наручники на запястьях Шевцова. — Это беспредел, — спокойно заявил Белозерский. — Вы отдаете себе отчет в том, кого вы обвиняете и в чем вы обвиняете? И он бросил в моем направлении пристальный взгляд. Дескать, сколько тебе, дуре, объяснял, что клуб тут вовсе ни при чем, что клубу смерть Самсонова невыгодна, ты так и не поняла! Я сделала несколько шагов и оказалась перед Шевцовым и Белозерским. — Если вы имеете претензии, господин Белозерский, — холодно заявила я, — то можете сегодня же прислать адвоката вашему футболисту или явиться самолично. Куда — вы знаете. Я думаю, вы предпочтете промежуточный вариант и придете сами, в сопровождении адвоката. Не так ли? — Вы пожалеете, — без всякой угрозы в голосе, но с большим чувством собственного достоинства ответил вице-президент «Арсенала». — Пожалею, Михаил Николаевич. Пожалею. — Я повернулась в нему спиной и уже через плечо добавила: — Только весь вопрос в том, кого именно я пожалею. А в этом деле есть кого жалеть. * * * Он еще пытался держаться, хотя его красивое лицо, запечатленное на множестве журнальных обложек и газетных полос, уже утратило лоск. Он смотрел на меня оцепеневшим взглядом темных глаз и выговаривал слова, которые ему самому, вероятно, казались мучительными и чужеродными: — Вы не имеете никакого права так поступать со мной. Завтра важная игра. Конечно, вы не из Петербурга, вам все равно… конечно, вам важно, чтобы московские команды заняли первые места, но… — Андрей, достаточно! — перебила его я. — Быть может, хватит юродствовать? А? Ведь ты сам прекрасно понимаешь, что все тобой сказанное — это так, отговорка? Нет, не понимаешь? Андрей Шевцов отвернулся и посмотрел в стену. На стене не было ничего заслуживающего внимания, кроме разве что календаря, по которому он мог уточнить дни игр чемпионата. Впрочем, это больше ему и не понадобится. — Я ничего не понимаю, — сказал он деревянным голосом. — У меня в голове не укладывается. Я допускаю, что вот эти люди еще могут предположить, что я убил Сашу, — он окинул выразительным негодующим взглядом Грома и сотрудника моего отдела, того, что арестовал Андрея на кладбище, и его взгляд вернулся ко мне. — Но ты… как ты-то могла предположить, что я причастен к смерти Саши… что я убил его? Как? Я покачала головой и, обменявшись быстрым взглядом с Громом, произнесла: — Я хочу напомнить тебе твои же собственные слова, Андрей. Те, что были сказаны в ночь убийства Самсонова. Конечно, ты можешь говорить, что был тогда пьян, что совершенно не контролировал себя, но тем не менее мне показалось, что ты говорил, полностью отдавая себе отчет в том, что эти слова — правда. Ты сказал: «Я боюсь. Я не знаю, что делать. Сегодня они срывают мой контракт, а завтра будут срывать проводки с системы жизнеобеспечения!» Система жизнеобеспечения, как ты сам сказал, находится в клинике в Дюссельдорфе. Вся кровь отхлынула от смуглого лица Шевцова. Он метнул в меня отчаянный, ненавидящий взгляд, даже сделал попытку привстать со стула, но я протянула руку и заставила его усесться обратно. Он, в принципе, особо и не сопротивлялся. — Подожди, — произнесла я. — Не ерепенься. Ты меня не дослушал. Дело в том, что ты не так меня понял. Тебе показалось, что ключевыми являются слова «клиника в Дюссельдорфе». И соответственно ты подумал, что упор на эти слова может означать только одно: шантаж и угрозу. Да, все, что касается этой клиники, — это действительно ключевые слова, но в несколько ином роде, нежели ты подумал. Дело в том, что главное заключено в других твоих словах: «Я боюсь». Ты говорил тогда, у Наташи Самсоновой, что ты боишься. Боишься, что люди, которые держат тебя за горло, убьют твою мать. Ею-то они тебя и шантажировали, она и была рычагом давления на тебя. А ты не мог разорвать этот замкнутый круг. Вместо тебя это сделали мы. У Шевцова, кажется, перехватило дыхание. Он заморгал и посмотрел на меня таким взглядом, каким, должно быть, приносимый в жертву какому-нибудь варварскому богу человек смотрит на жреца. — Что… что вы сделали? — наконец выговорил он. — Мы забрали твою мать из Дюссельдорфской клиники. Точнее, она сама захотела уехать оттуда. Сейчас ей стало лучше, она может обходиться без системы, и, хотя перелеты ей противопоказаны, она настояла на своем. — Где она?! Я снова переглянулась с Суровым, на лице которого не было заметно ни единого следа какой-либо даже самой скупой эмоции, и ответила: — Она здесь, в Петербурге. Ты можешь увидеть ее и поговорить с ней. — Где она?! — В вашей квартире, под охраной и врачебным присмотром. В горле Шевцова что-то клокотнуло, и он отвернулся и ткнулся лбом в стену. Впрочем, он быстро совладал с собой. — Я могу позвонить ей отсюда? — изменившимся голосом спросил Андрей и, не дожидаясь моего ответа, схватил трубку стоящего на столе телефона. Накрутил диск, а затем, прижав трубку к уху, начал ждать. По всей видимости, трубку взяли не сразу, потому что на лбу Андрея успели выступить капельки пота, а губы пересохли. Когда же ответили, Шевцов не смог сразу подать голос, словно в горле застрял ком. Шевцов боролся с ним, с этим комом, как с самым смертельным врагом, и наконец с губ Андрея сорвалось коротенькое слово: — Ма-ма?.. Он говорил с Людмилой Александровной минут пять. Все это время мы с Громом перекидывались негромкими репликами. Потом Шевцов положил трубку и глянул на меня спокойными, просветлевшими глазами. Первая его фраза оказалась неожиданной для меня, хотя чего-то подобного ожидать стоило: — Хорошо, я верю вам. Я расскажу. Расскажу. Наверное, вы правы: это я убил Самсонова. Глава 12 ИСТИНА В ПОСЛЕДНЕЙ ИНСТАНЦИИ — То есть не то чтобы я его убил, — продолжал Шевцов, не давая нам вставить и слова. — Но его убили из-за меня. Да, из-за меня. Он замолчал в некоторой нерешительности, и я произнесла: — Как это было, Андрей? Говори. Я же знаю, что ты давно хотел рассказать это, но не мог из-за матери. Более того, тебе вообще повезло, что ты имеешь возможность рассказать это нам. Потому что два дня назад тебя хотели отправить туда же, куда и Самсонова. Ты ведь помнишь это? Шевцов никак не отреагировал на мою реплику и заговорил. — Я сам не понял, как это произошло. Я был у Белозерского. Потом пришел Нилов. Его вызвал Белозерский. Затем мне потребовалась инъекция «тропика Козерога»… так Нилов называет свою отраву, которую он мне впрыскивает. Белозерский сказал, что в его кабинете этого делать не стоит. Хотели дотянуть до моей квартиры, но я почувствовал слабость и настоял, чтобы мы зашли в один из кабинетов… Вот. Нилов начал делать мне инъекцию. При этом он говорил о том, что Белозерский не хочет продавать меня в «Барселону», потому что там может все открыться… Ну вот. А тут из смежной комнаты вдруг выходит Самсонов. Что он там делал, я не знаю… Сашка сразу ко мне и говорит: все, что вы тут плели, это что — правда? Что я сижу на допинге новейшего поколения куда плотнее, чем нарк на героине, и только благодаря этой «дури» стал звездой? Я даже ничего ответить не успел… Нилов схватил Сашу за рукав и таким липким, сладким голосом начал заливать, что он все не так понял, что это вовсе не то, о чем он подумал. Сашка сказал, что он все понял правильно, тогда Нилов вынул мобильник и позвонил в кабинет Белозерскому. Тот пришел. Сначала он говорил с Самсоновым довольно спокойно, а потом повысил голос и заявил, чтобы Самсонов и пикнуть не смел, если ему жизнь дорога. Самсонов бросился на Белозерского, тот его ударил, я перехватил Сашку, оттащил… сила-то распирала после укола. Я Сашку придержал, а Нилов, подлая тварь… я даже не заметил, как он набрал полный шприц своей мерзости и вкатил Сашке в бок. Доза была дикая, Сашка умер мгновенно. Сердце остановилось. А Белозерский окинул нас всех таким жутким взглядом и сказал: «Ну что ж, теперь мы все повязаны. Тут его оставлять нельзя, перетащите его в инвентарную и спрячьте в шкаф. Сейчас его не заберешь». — А почему Белозерский не попытался выдать это за какой-то несчастный случай? Дескать, стало человеку плохо, и все тут? — спросил Гром. — Он очень опасался, что экспертиза установит наличие в организме Самсонова вот этого допинга. В мертвом теле препарат… это самое… нейтрализовывался бы часов десять. Если не больше. Это очень сложный препарат. Я даже сам до конца не понимаю, как он действует. — А у кого это лучше выяснить? — У Нилова, — тихо произнес Шевцов. — Это он синтезировал «тропик Козерога». Он же из семьи медиков, учился на химфаке МГУ… вот так. — Понятно, — сказала я. — А как вышло, что тебя подсадили на этот допинг? — Я играл в дубле «Арсенала». Белозерский часто приходил к нам на игры. Он обратил внимание на меня. Говорил, что у меня нестандартное футбольное мышление, чутье, физические данные приличные. Он предложил мне перейти в первый состав команды и подписать контракт. Хороший контракт. Мне были очень нужны деньги. Вместе с контрактом ко мне был приставлен Нилов с этим… с этим наркотиком. Оказалось, что я им нужен в качестве подопытного кролика. Они же намеревались из обычного парня сделать суперфутболиста. А этот допинг… у него такое свойство, что он активируется в организме только тогда, когда ты находишься в движении. Стоит перестать двигаться, и за пятнадцать минут вся эта наркота переходит в пассивную форму, и никакая допинг-экспертиза ничего не обнаружит. Белозерскому удалось то, что он хотел: он сделал из меня звезду. Думаю, заработал на мне огромные деньги. У меня, помимо клубного контракта, есть еще несколько рекламных, в том числе и с иностранными фирмами… это огромные деньги. Больше, чем те, какие получил бы Белозерский от «Барселоны». А что мне было делать? — выговорил Шевцов. — Я попал под жернова. Мне нужны были деньги на лечение мамы. Да и сам я… деньги — это такой наркотик, от которого отвыкать сложнее, чем от чего бы то ни было. — А на этот «тропик Козерога» ты подсел сильнее, чем на деньги, — грустно произнесла я. — Ведь та слабость, с кровью горлом, была от отсутствия этой отравы, так? — Да… — Правда, это в конечном счете и спасло нам жизнь, — констатировала я. — Да, кстати, Андрей, откровенность за откровенность. Ты назвал нам тех, кто убил Самсонова, а я назову тебе того, кто хотел убить тебя, да и меня с тобой за компанию тоже. — Это тот взрыв? — скороговоркой выпалил он. — Ну конечно. Так вот, мы совершенно напрасно грешили на Саранцева и на каких-то неизвестных бандитов, которые прицепили к днищу твоей машины пластиковую мину. Все оказалось гораздо проще и незамысловатее. Дело в том, что тебя хотел убрать замечательный в своем роде человек, и это… За дверью прогрохотали приближающиеся шаги, которые наложились как раз на интригующую паузу в моей эффектной разоблачающей фразе, и в кабинет буквально ворвался мой старый знакомый. — Майор Толмачев! — воскликнула я. — Добрый вечер, Сергей Иваныч. Это в самом деле был он. Толмачев вскинул на меня глаза, но ответил мне не он, а вошедший за ним следом моложавый, очень представительный мужчина в дорогом темно-сером костюме и белоснежной рубашке, с благородной сединой на голове… ну да вы узнали его. И он ответил мне: — Вы снова не угадали, уважаемая Юлия Сергеевна. Не угадали не сейчас, а на кладбище, когда предположили, что я приду с адвокатом. — А вы пришли с майором Толмачевым, — перебила я, — тоже в некотором роде адвокатом. Так что я ничуть не ошиблась. Но вы весьма кстати, господа. Присаживайтесь. Только что гражданин Шевцов заявил, что он не имеет никакого отношения к смерти своего друга Самсонова. Более того, он сам едва не последовал за Самсоновым на тот свет. У меня есть такое ощущение, что нити и того и другого преступления держал в руках один и тот же человек. — У меня нет времени отгадывать ваши ребусы, — сказал Белозерский, — майор Толмачев сейчас распорядится, чтобы Шевцова немедленно выпустили. Вы, Юлия Сергеевна, кажется, уже не имеете отношения к этому расследованию? — К этому — никакого. Я начала свое расследование и с успехом довела его до конца. Для этого мне потребовалось не так уж много времени и усилий: всего лишь два дня и кое-что из аппаратуры, предоставленной мне в охранном бюро «Скат». Белозерский вздрогнул. — По сути дела, расследовать было нечего. Организатор преступлений совершил так много проколов, что вывести его на чистую воду не составило особого труда, — продолжала я. — Не был взорван в своей машине Шевцов и его массажист Нилов, знавшие правду об убийстве Самсонова — раз. Слишком грубо и откровенно прессовали Саранцева — два. Не удалось устранить тренера Коренева, который давно заподозрил неладное, — три. Иногда и гранатомет бесполезен. — Я не понимаю, к чему вы все это говорите, — нетерпеливо произнес вице-президент «Арсенала», постукивая полусогнутым пальцем по столу. — Мне некогда слушать. Через час я должен быть на базе моего клуба. Так что… — Так что у вас есть еще полчаса, — прервала я. — Отсюда до базы ехать максимум минут двадцать пять. На такой-то хорошей машине, как у вас. Так что тридцать… ну хорошо — двадцать минут вы вполне можете выкроить из своего плотного графика, Михаил Николаевич. Не так ли? Белозерский сложил руки на груди с выражением ангельского терпения на лице и произнес: — Я, конечно, понимаю, что вам дали большую волю, но все-таки отдавайте отчет в своих словах и особенно действиях. — Кстати, о нас. Под «нами» вы, безусловно, имели в виду представителей спецслужб. Но ведь точно такой же представитель только что пришел в кабинет вместе с вами. По всей видимости, он полон решимости отстаивать ваши интересы. А ведь не далее как позавчера он арестовал члена совета директоров вашего клуба и устроил ему маленький, но энергичный допросик. По тонким губам Грома — в кои-то веки! — скользнула усмешка, и в ней было больше лукавства, чем иронии или осуждения. — Итак, вы согласились выделить нам двадцать минут, Михаил Николаевич, — продолжала я, — так что не будем разбазаривать их понапрасну. Прежде чем вы предъявите нам какие-то официальные претензии — через майора ли Толмачева, лично ли, — прежде я хотела бы поставить вам одну интересную запись. Вот, пожалуйста. Белозерский следил за моими манипуляциями, и в его глазах уже явственно всплывали недоумение и тревога. Звук был необычайно четким и ясным — как будто говорили двое людей-невидимок, сидящих с нами в одной комнате. Были явственно слышны и различимы каждый вздох, каждый звук, даже шум ветра — там, за невидимым окном. И те, чьи голоса были на пленке, сейчас были в кабинете. Но теперь они молчали, и с каждым новым словом, звучащим с лазерной записи, их лица все более каменели. Итак, запись: «Михал Николаич, я без понятия, какая сука завалила ту парочку. А „КамАЗ“ — то целехонький. Ведь проверенные были. Бывшие оперативники. Стаж и все такое. Уже есть результаты баллистики, стреляли в упор из „беретты“ с расстояния не более четырех-пяти метров. Пули как рукой вложили — стрелял явно профессионал. И уж точно не ваш Коренев! — Плохо работаешь, Толмачев. — Да я… — А я повторяю: плохо работаешь, Сергей Иваныч! Сначала прокололся с этим чертовым пластиковым камуфлетом, который ты прицепил к днищу шевцовской машины… — Так кто ж знал, что он вылезет блевать! — Надо было активировать взрыватель на прямой видимости. Ну не мне тебя учить, Сергей Иваныч! — А что ты дальше думаешь делать, Михал Николаич? — Что — дальше? Дальше видно будет. Но мне не дает покоя это дело на дороге… ну кто мог так уложить двух твоих отставников, да еще выстрелами в упор, как будто по дороге не ездят, а ходят на малой скорости? А? Как ты там говорил — стреляли из „беретты“? — Да. — Черрт… меня вот что смущает. Блохина-то, которого я подтянул за старые грехи, чтоб он на меня поработал, забрал из офиса жмурик этого болвана Самсонова… Блохина-то тоже уложили из „беретты“. И того, который с ним был… — Ты что, Михал Николаич, думаешь, что это все делает та баба? Юля? — Есть такое предположение. — Ну что ж… может быть. Я наблюдал за ней, когда мы делали „очник“ Саранцеву и Зимину, так она вроде не очень-то… не знаю, поверила ли она в чистосердечное признание Саранцева? — Да не поверила! Не поверила. В общем, так, Сергей Иваныч, пора с этим кончать. Не нравится мне и Нилов, изобретатель хренов, и Шевцов. Надо их убирать. — Значит, попытка номер два? — Да. А потом я выйду в отставку… поводов более чем достаточно, и уеду к чертовой матери! С этим препаратом, который синтезировал Нилов, можно зарабатывать миллионы. У меня уже есть кое-какие налаженные каналы, но я хочу выйти в самый полноводный финансовый океан — Федерацию легкой атлетики США, НХЛ и… ты меня понял. — Планы наполеоновские. Так когда убирать Шевцова? — Лучше завтра. Завтра похороны Самсонова. Я сейчас тебе поясню, как нам следует лучше поступить…" Я выключила запись. Белозерский шевельнул рукой так, словно он был из хрупкого фарфора и боялся потерять равновесие, упасть на пол и разбиться вдребезги. На Толмачева было страшно глядеть. А на Андрея Шевцова, который только сейчас узнал о том, что его хотел уничтожить его же собственный "благодетель", да еще руками майора Толмачева и его бывших и нынешних сотрудников, — а на Шевцова я предпочитала не смотреть вовсе. — Думаю, подробности вашего сговора по повторной отработке Нилова и Шевцова мы слушать не станем, — четко проговорила я. — Вам, господа, эти подробности давно известны, а что касается нас… так запись прослушана и занесена в протокол. Белозерский кашлянул и произнес самым обычным будничным голосом — оставалось только подивиться его нечеловеческому хладнокровию: — Как вам это удалось? — Как мне это удалось? Бесспорно, мне бы удалось это куда хуже, если бы вы сами не оказали мне посильную помощь. Вне всякого сомнения, у вас была беспроигрышная позиция — смерть Самсонова и уж тем более покушение на Шевцова невыгодны ни вам, ни клубу! Я тоже так думала, и мне потребовалось бы очень много времени докопаться, что это не так. Но вы совершили несколько очевидных проколов и сами вывели меня на себя. Особенно неосмотрительно вы поступили, не уничтожив Коренева, который потом ничтоже сумняшеся привел меня прямо в частное охранное бюро "Скат" и снабдил меня аппаратурой. Все последующее было делом чистой техники. Я выследила Толмачева, который прибыл к вам домой, и записала разговор с вами. Правда, это было сложно, но куда сложнее было бы вычислить вас, если бы были убиты Шевцов и Коренев. — И все-таки я не понимаю… — выговорил вице-президент "Арсенала", но тут же был перебит Шевцовым: — Нет, это я не понимаю! Значит, Михал Николаич, вы подумывали о том, что я стал для вас опасен? Что даже… что даже моя мама в дюссельдорфской клинике, о которой вы так любили упоминать, отсылая туда деньги, мои деньги!.. значит, вы подумали, что и она не может служить для меня сдерживающим фактором, да? И правильно подумали! Потому что моя мама здесь, в Питере! — В самом деле? А это не отразилось на здоровье Людмилы Александровны? Ведь такие перелеты крайне пагубно действуют на ее здоровье… Вот тут и вмешался Гром. Он поднялся во весь рост и громыхнул, как и полагается, исходя из его высокого положения и старого кодового имени: — Хватит, Белозерский! Ваша забота о ближних в самом деле чрезвычайно трогательна! Особенно хорошо вы позаботились о Самсонове и Саранцеве. Да и Андрея Шевцова отеческой теплотой не обидели. Произнеся эту длинную для него речь, Гром зашагал по кабинету, а потом вынул телефон, намереваясь звонить. Тем временем слово, как говорится, взяла я: — Ладно… я вижу, вы все понимаете, и нет надобности расточать гневные реплики. В принципе, все ясно. Вы хотели наладить производство и сбыт допинга нового поколения, который обладает уникальными свойствами в плане воздействия на человеческий организм. К тому же практически не обнаруживается при экспертизе, переходя в пассивную, подавленную форму. Вы пробовали препарат на Шевцове и пришли к блестящим результатам. Шевцова вы продать не могли, потому что он не сумел бы играть на прежнем уровне без допинга. Вот тут-то и было ваше основное прикрытие. Все думали, что вам невыгоден срыв контракта с испанцами, а все обстояло как раз наоборот. Да, вы теряли миллионы долларов, но приобретали несравненно больше. Случайно подслушавший разговор Шевцова и Нилова Самсонов поплатился жизнью. Вы не рискнули объявить о смерти вашего футболиста сразу же после того, как убили его, потому что опасались: вдруг в мертвом организме лошадиная доза допинга не рассосется, не перейдет в пассивное состояние. Потому вы попросили Блохина, с которым водили старинное знакомство через Толмачева, забрать труп. При этом Блохин должен был убить охранников офиса, и все оформили бы как бандитское нападение. Никто бы и не связал это с исчезновением Самсонова. Все так и было бы, если бы охранник не услышал звука мобильного телефона, который вы впопыхах забыли отцепить от пояса Саши. После всей этой суматохи первым явился ваш хороший друг майор Толмачев. Быть может, он должен был явиться в любом случае — например, для того, чтобы уничтожить Блохина. Кто вас знает, вы склонны к замысловатым путям решения проблем. Потом вы подумали, что Шевцов — парень нервный, придавленный всеобщим вниманием, да еще увешанный аппаратурой. Вы решили, что Шевцов стал слишком опасной фигурой, что пора его ликвидировать, так как реальную коммерческую цену он имеет только в сочетании с этим самым "тропиком Козерога". Красивое название. Потом вы подумали, что нужно свалить вину за все происшедшее на кого-нибудь из клуба, ведь очевидно было, что заказчик сидел в "Арсенале". Саранцев подходил для этого лучше всего: на него — гора компромата, тем более что, вероятно, вы изначально мыслили спихнуть все на него — недаром попросили об услуге не кого-нибудь, а Володю Блохина — старого приятеля и подельника Олега Денисовича. Нет надобности говорить, что Блохин и Саранцев были обречены. И все бы хорошо, да Саранцев нашел способ разубедить меня в его виновности. Белозерский повернулся к Толмачеву и вперил в того горящий взгляд. И тут произошло непредвиденное. Толмачев, который все это время сидел словно окаменев, вдруг вскочил и опрометью выбежал из кабинета. Это произошло так стремительно, что никто не сделал и движения, чтобы задержать майора. Только Гром тихо проговорил в телефонную трубку: — Дежурный? Говорит генерал Суров. Да, Суров. Сейчас на выходе из здания будет майор Толмачев. Задержите его и доставьте в камеру следственного изолятора. Да, вы не ослышались. Все. Я вздохнула и произнесла: — Ну а остальное, как говорится, было делом техники. Мы доставили мать Шевцова из Дюссельдорфа, чтобы обезопасить ее. Потом явились на похороны. Арест Шевцова был фикцией. Мы просто хотели сообщить ему, что его матери ничто не угрожает и что он может рассказать то, что давно собирался рассказать, но боялся. Мы могли арестовать и вас с Ниловым, но решили затеять более тонкую игру. Вы не могли не явиться сюда самолично, потому как у вас не было иного выхода. Вам нужно было вытаскивать отсюда Шевцова. Вот и все. Ага… а вот это, кажется, последний участник нашей маленькой драмы. Дверь кабинета открылась, и ввели Нилова. Нет, я была не права, когда говорила, что сегодня днем, на кладбище, Даниил больше, чем когда-либо, походил на жабу. Тогда была лягушечка. Жаба была сейчас — складчатая, пупырчатая, мерзкая. Даже как-то не укладывалось в мозгу, что этот жалкий человек — блестящий химик, что ему удалось синтезировать допинг, на котором можно было заработать миллионы долларов. Эпилог Осталось вкратце досказать, как закончилась эта история. Впрочем, нельзя сказать, что она закончилась. Следствие идет полным ходом. Георгий Павлович Коренев был снова назначен тренером "Арсенала". Разумеется, в его команде уже не было игроков Шевцова и Самсонова. Первого хотели посадить в следственный изолятор, но, принимая во внимание его здоровье, сделали снисхождение, и вместе с матерью и под наблюдением сотрудников ФСБ Андрей улетел в Германию на лечение, потому как его здоровье оказалось фундаментально подорвано препаратом Даниила Нилова; второй же… Белозерский, Толмачев и Нилов содержатся в СИЗО, и конца их содержанию там не видно. Следствие обещает быть долгим, и, вне всякого сомнения, закончится оно не в пользу экс-вице-президента "Арсенала" и бывшего "массажиста". Кстати, Саранцев не успел выйти из СИЗО, как тут же попал туда снова — всплыли старые грешки, которые до того прикрывал Белозерский на случай, если ему надо будет надавить на Олега Денисовича. Врач команды Слава Котов попал в "психушку" с диагнозом "белая горячка". И особо — о Наташе Самсоновой. Она не долго горевала по убиенному мужу и через два месяца после его смерти вышла замуж. Кстати, тоже за футболиста и тоже из "Арсенала" — за капитана команды Ивана Лаврова. И только одна загадка до поры до времени оставалась для меня неразгаданной в этом деле. А именно — каким образом Гром, генерал Суров, умудрился найти время и вылететь в Питер по такому малозначимому, как казалось ему сначала, делу. Он, кто ни на мгновение не должен выпускать из рук контроля над подчиненной ему могущественной структурой! Я спросила у него об этом напрямую. И он ответил: — Дело в том, что у меня был выходной день. Меня замещал мой первый зам Пчелинцев. Ну… я и решил: нечего балбесничать. Надо отдыхать активно. И отдохнул. А потом, лукаво посмотрев на меня, добавил: — Только, Багира, и не думай меня осуждать… дескать, Андрей Леонидович, вы и так загружены, вам отдохнуть надо было, раз выпал один денек. Ты сама, между прочим, выбрала себе именно такой отдых.