После этого он залпом выпил содержимое своего стакана и через минуту уже далеко опередил своего друга, сидящего в ресторане. Но я дождалась, когда он совершенно потеряет ориентацию в пространстве и времени, и только после этого приступила к решительным действиям.

В последнюю дозу коньяку я добавила маленькую таблеточку, хотя в этом уже не было нужды.

Сразу после этого Санек собрался посетить туалет, куда мне пришлось его сопровождать, за что он был мне бесконечно благодарен и всю дорогу объяснялся в любви.

Наше появление произвело неизгладимое впечатление на проводницу, и она посмотрела на меня новыми глазами: все это совершенно не вязалось в ее представлении с досугом докторов.

На обратном пути я уложила Санька на свою полку без всяких объяснений, поскольку ему это было уже безразлично, накрыла покрывалом и, потушив свет, оставила почивать.

До закрытия вагона-ресторана оставалось около полутора часов, и, если бы не наличие в природе Бориса Алексеевича, я работала бы совершенно спокойно. За это время можно обыскать целый вагон, но одна мысль о возможности его неожиданного возвращения заставляла меня действовать со сверхзвуковой скоростью.

Не зная наверняка, какие из вещей принадлежали Анатолию, а какие Саше, я вынуждена была «шмонать» все подряд, не забывая о возможных потайных местах от пола до потолка.

С тщательностью криминалиста я изучила каждую складку на одежде того и другого, вывернула наизнанку каждый носок и открыла каждый тюбик в их чемоданах, но ничего не нашла. От напряжения вся покрылась потом, поскольку дверь в коридор открыть я не могла, а кондиционер в их купе, похоже, не работал.

У меня уже почти не оставалось времени, когда я заперла последний чемодан, и все это не принесло сколько-нибудь ощутимого результата. Неизученной осталась только невзрачная сумка, с которой Санек ходил в Челябинске за пивом. И я полезла в нее только от безысходности, не надеясь там найти ничего, кроме грязных носков и пустых бутылок.

И действительно обнаружила и то и другое, но, приподняв твердую прокладку на дне сумки, едва не выронила ее из рук от неожиданности: под этой прокладкой плотными рядами лежали прозрачные пакеты с белым порошком. С первого взгляда было понятно, что это КОКАИН!

Но этого же просто не могло быть!

«Зачем японским спецслужбам кокаин? Они что там, все наркоманы? Или у себя в Японии они не могут найти этой гадости?» — думала я.

— Это мел, — произнес голос Бориса Алексеевича за моей спиной, и я все-таки выронила эту проклятую сумку.

У него в руках был какой-то металлический предмет, который я поначалу приняла за пистолет и чуть не выбила ногой, вернее, собиралась сделать, но вовремя сообразила, что это был обычный железнодорожный ключ, с помощью которого он и открыл дверь купе за моей спиной.

— Это мел, — повторил Борис Алексеевич. — И я убедительно прошу вас положить сумку на место.

Он совершенно не напоминал сейчас агента вражеской разведки и говорил совершенно спокойно и доброжелательно.

Я вернула прокладку на место, сложила в сумку в художественном беспорядке носки с бутылками и поставила ее на прежнее место между двумя чемоданами.

— Где он? — убедившись, что в купе все на своих местах, спросил Борис Алексеевич.

— Санек? — уточнила я. — Спит в моей комнате.

— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул он. — Он что-нибудь соображает?

— Вряд ли, — ответила я. То же самое я могла сказать сейчас и про себя.

Борис Алексеевич отправился в мое купе и через минуту принес оттуда спящего Александра. Он держал его бережно, как ребенка, боясь потревожить «чуткий» сон.

— Идите к себе и никуда не выходите до моего прихода.

— А вы далеко?

— За его соседом, он немного перебрал в ресторане, — сказал Борис Алексеевич и отошел на несколько шагов, потом вернулся и настойчиво повторил:

— Идите к себе, сейчас я зайду к вам и все объясню.

Хотела бы я видеть себя со стороны в этот момент! А еще лучше сфотографировать скрытой камерой. Я бы сохранила это фото на всю жизнь, а может быть, повесила бы на стену, сопроводив надписью: «Юля-дура».

На то, чтобы принести и уложить на полку Толяна, Борису Алексеевичу потребовалось чуть больше двух минут.

Я не выдержала и вышла встречать его в коридор.

— Пойдемте ко мне, — предложил он. — А кстати, не захватить ли нам коньяк у наших друзей? Им он вряд ли сегодня понадобится, а там, как я заметил, еще почти полбутылки.

Я стояла как зачарованная, и Борис Алексеевич вынужден был повторить предложение:

— Будете пить со мной коньяк?

— Буду, — ответила я, надеясь, что коньяк поможет мне выйти из теперешнего состояния.

Борис Алексеевич открыл передо мной свое купе, пропустил внутрь, а сам вернулся за коньяком.