На 70 лет Погранвойск в Петропавловске-Камчатском во время театрализованного шоу (куда ж без него!) выступали сначала гражданские собачки из клуба то ли «друзей пограничников», то ли просто служебного собаководства. На одетого в стёганку и картинно хлопавшего себя руками по бокам инструктора лаяли до рвоты, землю под собой рыли, а, будучи в паре отстёгнуты от поводков, рванули на дразнящего их человека и быстренько вцепились ему в рукава. Каждая в свой, всё в строгом соответствии с курсами дрессировки. Инструктор, прапор, сожравший за свою службу не один десяток собачек, эффектно вращался, разведя руки в стороны, а собачки долго описывали вокруг него круги по воздуху, пока, разжав зубы, не отлетали метра на четыре. Красиво. Эффектно.

Потом появился ефрейтор Сидор со своим «немцем». «Немца», в полном соответствии с законами жанра, звали Ганс – с фантазией у Сидора было явно небогато. Пёсик был, доложу я вам – ага. Один хвост с руку длиной. Про зубы я вообще молчу. Ганс сидел слева от хозяина, печально глядя на прыгающего в десяти метрах перед ним инструктора. Периодически он поворачивал морду к Сидору, и тогда в глазах пса читалось откровенное недоумение, мол, чего этому придурку от меня надо? Потом Сидор издал короткий звук, не «Фас!» и не «Взять!» а так, что-то типа «Хм». Ганс начал неторопливое движение, а инструктор, увидев это, естественно, стал убегать. Ганс ускорился ровно на три последних шага, а потом прыгнул. Чётко на спину убегающему человеку. Шестьдесят килограммов – не фигня, и инструктор упал лицом вниз. И остался лежать, потому что Ганс стоял у него на спине. При этом затылок в стёганом капюшоне целиком находился аккурат в пасти Ганса, который на все попытки инструктора пошевелиться отвечал негромким, но весьма недвусмысленным рычанием.

Сидор вальяжно подошёл к Гансу, опять сказал ему «Хм», и Ганс занял положенное место у левого сапога. Слегка ошалевший инструктор встал. Всё. Нифига не зрелищно. Не эффектно. Никакого шоу. Работа.

Уважаю рабочих псов.

В семидесятые годы много внимания в деятельности политотделов погранвойск уделялось так называемой «контрпропаганде». Досмотровые группы как бы случайно оставляли на борту не наших судов книги и журналы, прославляющие Советскую власть и нерушимую классовую дружбу моряков всех стран (а те, в свою очередь, норовили подкинуть нашим куда как более интересные Playboy и Hustler), товарищи из братских компартий посещали заставы с визитами дружбы, радиостанции в приграничной полосе вещали на языках сопредельных стран опять же про передовиков социалистического соревнования, про успехи в освоении космоса, мирный атом и так далее.

А на китайской границе в качестве контрпропаганды писали здоровенные транспаранты с текстами типа «Да здравствует учение Маркса-Энгельса-Ленина!» и устанавливали их так, чтобы они читались с китайской стороны. Транспаранты изготовлялись, естественно, силами личного состава. Технология была проста и отработана многолетним опытом первомайских и ноябрьских демонстраций. На ленте из красного кумача белилами рисовались иероглифы в точном соответствии с присланной из политотдела отряда бумажкой. В качестве мольберта для изготовления такого многометрового шедевра станковой живописи требовалось изрядное количество сравнительно ровной поверхности, а где ж её взять?

И вот по точкам идёт Ми-восьмой, на борту которого находится ЗамначПО округа, НачПО отряда, комендант, комендантский замполит, проверяющий из не помню откуда и камарилья в лице всяческих «комсомольцев» и мелких прихвостней. Погода шикарная, солнышко, лето, все дела. Однако при заходе на точку лица у сидящих по левому борту политработников вытягиваются. На крыше заставы видна чёткая надпись, выполненная иероглифами на языке вероятного противника. Если учесть, что птицы вряд ли читают по-китайски, а иероглифы имеют полтора метра в высоту, то надпись явно предназначена для пролетающих вертолётов. Вопрос: что, почему и для чьих вертолётов написано на крыше заставы погранвойск КГБ СССР на китайском языке? Случайно не «Добро пожаловать»? А может, застава уже того? Захвачена? Тем более, прецеденты – вон они, у всех свежи в памяти. Значит, что, заманивают? И кого, политработников? Так это не просто провокация, это же большая политика – на святое, на КПСС руку подняли! Так, командир, уходим без посадки! Наплевать, что флаг над заставой наш, тем более, что он, похоже, и не наш – заманивают! Наплевать, что точка отвечает по-русски – может, они радиста под автоматом держат! Уходим! Комендант, поднимай у соседей тревожные группы! Усиление с комендатуры! Сообщи армейцам, пусть своих поднимают! Радио в отряд и в округ – прорыв границы! Вот это мы попали!

Начальник заставы долго не мог понять, чего это вдруг вертолёт вместо посадки и проверки, к которой столько готовились (деревья побелили, стенд в Ленинской комнате обновили, стенгазету повар нарисовал, контрпропаганду вон, будь она неладна, и ту свежую повесили) сделал финт ушами и ушёл в сторону тыла. Потом ещё дольше не мог понять, почему ему с упорством идиотов звонят соседи и справа и слева, из комендатуры и из отряда. И все, как один, пытаются узнать, все ли нормально и не случилось ли чего. Причём делают это иносказательно. НЗ, ощущая себя таким же полным идиотом, поддержал, тем не менее, непонятную игру и имел неосторожность иносказательно же и ответить. «Ну всё – тут же решили звонящие. Говорить человек нормально не может, значит, точно ему в затылок пистолет упирается». И в таком духе.

Ну, до военных действий не дошло, слава Богу. Разобрались всё-таки. Старшина, скрежеща зубами и матерясь, извлёк из личных сусеков десять рулонов дефицитного рубероида. Замполит получил замечание по своей партийной линии «за недоработки в воспитании личного состава». Начальник заставы получил просто замечание. После чего влепил бойцу, рисовавшему наглядную агитацию, пять нарядов «за недопустимый перерасход белил, что вызвало сквозную пропитку тканевого полотна и отпечатки краски на крыше расположения заставы».

Прапорщик Федотенков был личностью во всех смыслах замечательной. Колоритная фигура, под два метра ростом, комплекция олимпийца-молотобойца (правда, до олимпийца он не дотянул, был мастером спорта по метанию молота), добродушный характер, который полностью отражался на его лице, все это довольно точно сказалось на его кличке – «Федот». Самое жуткое проявление гнева звучало из его уст не иначе как «раздавлю». Улыбка, которая буквально через десять секунд появлялась на его губах, все ставила на свои места. Его не просто уважали, его любили. Федот чем-то неуловимо напоминал олимпийского Мишку, при этом личностью был геройской. У него была медаль «За отличие в охране Госграницы СССР», полученная за нарушителя, и «За спасение утопающих» – надёргал из моря зимой несколько индусов, когда у них оборвалась люлька при покраске борта парохода с внешнего борта. Короче, Федот стрелец-молодец, начальство уважал, субординацию соблюдал, занудным не был, с солдатами отец-командир. Но как говорится, и на старуху бывает проруха.