Как только мать оказалась в заключении, сын и дочь использовали все способы ее вызволить – писали прошения и подложные письма, добивались встреч с влиятельными лицами. Но, несмотря на все старания, Магистральный суд решил, что «временная изоляция должна благотворно сказаться на темпераменте госпожи Соломон».

В архиве Магистрального суда сохранились и показания соседей, уличавших миссис Соломон в адюльтере, и запись, сделанная со слов соседа, что «с мистером Соломоном поступают очень плохо», и прошения Айки переселить к нему жену и детей, и немногословная записка от сына Давида, требовавшего во избежание соответствующих мер немедленно переслать ему в Хобарт одежду, постельное белье, кровать, туалетный столик, обеденный стол и прочие личные вещи.

Зная, как долго Айки Соломон находился не на той стороне закона, остается только радоваться той симпатии, которую выражали ему и соседи, и суд. Судя по всему, он стал тихим. В полицейских отчетах отмечен единственный случай, когда Исаака сурово отчитали «за сквернословное поношение некоего Рубена Джозефа в присутствии ряда уважаемых дам, в чем он своевременно раскаялся и принес извинения».

В 1838 году Айки получил разрешение покинуть Нью-Норфолк. Он переехал в Хобарт, вновь приобрел табачную лавку, продолжал ссориться, съезжаться и разъезжаться с женой и детьми. Еще через два года он получил условное, а в 1844 году полное освобождение от каторги. В Хобарте Айки стал членом первой в городе еврейской конгрегации, ежегодно платил взносы и давал небольшие пожертвования. В анналах конгрегации сохранилась запись о том, что 27 января 1847 года двадцатипятилетняя Сара Соломон, проживавшая с отцом по адресу Ньютаун-роуд в Хобарте, вышла замуж за торговца мануфактурой Годфри Барнет Леви. Там же и последняя запись о том, что Ицхак бен Цви (подлинное имя Айки Соломона) скончался 3 сентября 1850 года и был похоронен на старом еврейском кладбище в Хобарте. Это была восьмая по счету еврейская могила на Земле Ван-Димена (ныне о. Тасмания). Администрация колонии выразила соболезнование и выдала единовременное вспомоществование вдове покойного владельца табачной лавки на Елизаветинской улице.

Книги Примо Леви (1919–1987), итальянца по рождению, еврея по родословной, инженера-химика по образованию и писателя по зову судьбы, занимают особое место в литературе о Катастрофе. Осенью 1943 года, когда немецкие войска оккупировали север Италии, Леви примкнул к небольшому партизанскому отряду. Итальянские фашисты вскоре разгромили отряд и передали захваченных оккупационным властям. На допросе Леви не скрыл, что он «итальянец еврейской расы», и, не расстрелянный на месте как партизан-итальянец, был отправлен в Освенцим. Он не погиб в лагере смерти и после освобождения добрался до родного Турина, вернулся к профессиональной работе инженера-химика и в 1947 году выпустил небольшую книжку «Человек ли это?» (Se questo e un uomo) [114] о выживании в лагере. Она плохо продавалась: сразу после войны люди не спешили читать о войне. Но в 1958 году, одержимый желанием рассказать, Примо Леви выпустил книгу вторым изданием и в одночасье стал знаменит. Он одним из самых первых заговорил о Катастрофе. Переводы его книги вышли в восемнадцати странах, ее изучали в школах, обсуждали в читательских клубах. Борцы за мир зазывали Леви на свои конгрессы. Журналисты брали у него интервью в связи с самыми разными событиями, в глазах многих он был еврейским святым, ему писали, рассказывали, у него искали утешения, от него ждали предсказаний.

От воспоминаний и размышлений о нацизме и Катастрофе Примо Леви не отошел на протяжении всей жизни. Многое из написанного им так или иначе связано с его лагерным опытом. В «путевых заметках» 1963 года, названных «Передышка» (La tregua), [115] он вспоминает о своем долгом возвращении в 1945 году из Освенцима в Италию – через лагеря перемещенных лиц в Польше, СССР и странах Центральной Европы. В сборнике рассказов 1975 года «Периодическая система» (Il sistema periodico) [116] он рассказывает о своей жизни до и после Освенцима; в повести 1982 года «Если не сейчас, то когда же?» (Se non ora, quando?) пишет о еврейских партизанских отрядах Белоруссии и Польши, бойцы которых бьют фашистов и мечтают после войны уехать в Палестину. Он создает портреты людей, с которыми его свели разнообразные лагеря и которых он разыскал после войны и до конца жизни переписывался, встречался, помогал, дружил. В сборнике эссе 1986 года под названием «Утонувшие и спасенные» (I sommersi e I salvati) он вновь реконструирует Освенцим, вспоминает погибших и выживших, размышляет о вине, понимании, прощении и памяти. Все эти годы Леви продолжал работать на химическом заводе и был, как он говорил, «только воскресным писателем».

Свою первую книгу «Человек ли это?» Леви начал рассказом об итальянском лагере предварительного заключения, куда немецкие фашисты переправили его в конце января 1944 года и где он оказался шестьсот пятидесятым евреем. Немцы вывезли всех одним эшелоном через Австрию, Чехию в Верхнюю Силезию – в Освенцим. После освобождения в живых осталось двадцать три. И то, что Леви, тихий, слабый, невысокий, почти невесомый, оказался среди выживших – уже чудо. Сам он объясняет это везением. Во-первых, ему повезло, что он попал в Освенцим только в 1944 году и провел в нем только десять месяцев. Во-вторых, его вскоре перевели в блок, где он сдружился со сверстником и тоже химиком Альберто Далла Вольта и заключил редчайший в лагерном быту пакт – все, что есть, пополам. Позднее Леви заметил, что такой уговор был важен скорее морально, чем физически. В-третьих, на пятом лагерном месяце к Леви проникся добрыми чувствами вольнонаемный итальянец Лоренцо Перроне и, ежедневно рискуя, приносил ему миску супа, а тот делил ее с Альберто. Без этого прикорма Леви умер бы. В-четвертых, через полгода примерно, убедившись (по результатам экзамена!), что Леви химик, его поставили работать в лагерной лаборатории уборщиком. Повезло, наконец, и в том, что он заболел скарлатиной и был помещен в инфекционный барак в январе 1945 года, когда советская армия уже шла по Польше, а нацисты готовили пеший ход шестидесяти тысяч здоровых узников в глубь Германии и в спешке не успели пристрелить больных. Друг Альберто пришел под окно изолятора попрощаться. Наверняка оба были уверены, что брошенный умрет, уходящий выживет. Альберто погиб на марше.

Книга об Освенциме – важна не тем даже, что одной из первых рассказала о чудовищных злодеяниях, а тем, как собранно и сдержанно она написана. Леви говорил, что писал ее как химик, знающий только один жанр – еженедельный производственный отчет, принятый в заводских лабораториях. В отчете не может быть ничего, кроме фактов, изложенных кратко, точно и доступно. В книге Леви о лагере нет ничего, кроме фактов. Они-то и захватывают читателя. Вот один из них – о лагерных номерах: самые уважаемые – от тридцати до восьмидесяти тысяч – это узники из польских гетто, их в лагере осталось всего несколько сотен; от ста шестнадцати до ста семнадцати тысяч – это греческие евреи с острова Солоники; сто семьдесят четыре тысячи – итальянские евреи; самые большие номера у венгерских евреев, их привезли в Освенцим последними. Еще один факт – как проводится «селекция»: голые зэки бегут мимо эсэсовца, который раскладывает карточки с их именами в две стопки: одна – немедленно отправляет в газовую камеру, вторая – оставляет в лагере до следующей селекции. Но как узнать, которая из стопок – приговор, и зэки ищут самого старого и слабого и расспрашивают, его-то карточка в какой стопке.

Малоизвестные факты – спецотряды из заключенных. Они обслуживают крематории, и в их обязанности входит поддерживать порядок среди доставленных в газовые камеры, сортировать вещи убитых, перевозить тела в крематорий, вывозить своевременно золу. Спецотряд кормят лучше других зэков, но существует он несколько месяцев. Потом новый спецотряд сжигает своих предшественников. Спецотряды состоят в основном из евреев (по-другому не могло и быть, если к 1943 году евреи составляли 95 % заключенных). Но в июле 1944 года четыреста греческих евреев с острова Корфу все без исключения отказались от набора в спецотряд, предпочитая погибнуть вне очереди. А в октябре того же года другой спецотряд организовал единственное за всю историю существования Освенцима вооруженное восстание. [117]

Вспоминая лагерную жизнь, Леви задается целью понять, что происходит с человеком в нечеловеческих условиях, что в нем выживает и как. Восемнадцать коротких главок – прибытие эшелона в лагерь, первое посвящение в зэки, работа, ночи, «счастливые дни», лагерный изолятор, зэки – капо, люди – нелюди, живые и мертвые. Для Леви лагерь (он пользуется только этим немецким словом LAGER) – это зона, где царствует «другая» мораль, где человеческое погибает раньше человека, где стараются выжить любой нечеловеческой ценой и где выживание дается не каждому. К счастью для Леви, он знал и тех, кто и в лагере сохранил достоинство. Вот бывший сержант австро-венгерской армии, получивший железный крест за участие в прошлой войне. Ему за пятьдесят. Каждое утро он до пояса моется в ледяной жиже без мыла, вытирается арестантской курткой и мокрую надевает на себя.