— Выходит, я разоблачила вас перед Рамони? Что я наделала!

— Успокойтесь, это получилось очень кстати.

— О, вы знаете, что это за дом! Не верьте Рамони ни в чем, не верьте… ему и Джузеппе… Они…

— Лидия, милая Лидия, я сейчас должен вернуться. Нельзя, чтобы Рамони что-либо заподозрил. Поэтому давайте договоримся о главном: где и когда я могу вас увидеть?

— У меня дома. Рано утром или поздно вечером. Я уже написала свой адрес — вот! Когда Рамони сказал…

— Хорошо, хорошо… Матини жив и здоров? В Риме?

— Да. Правда, на несколько дней уехал в Анкони.

— Напишите его адрес на том же листочке и засуньте под подкладку моей шляпы. Она в передней, серая. Не спутаете?

— Конечно.

— Скажите, вы могли бы подыскать место, где можно спрятать женщину с ребенком?

— Я посоветуюсь с друзьями. Что-нибудь найдем. Это срочно?

— Еще не знаю. Сначала я сам должен ее разыскать.

— Может быть, вам и в этом нужна помощь?

— Очень. Ее зовут Агнесса, фамилия Менендос. Дочка — Иренэ. Остановились они, скорее всего, недалеко от Ватикана. В пансионате или скромной гостинице. Девочка — инвалид, ее возят в коляске. Приехали они из Испании.

— Запомнила. Если Матини уже дома, может быть, сказать ему о вашем приезде?

— Не надо, я приехал не один, а с человеком, от которого должен все скрывать. Потом расскажу.

— Когда вас ждать?

— Постараюсь прийти как можно скорее. Все зависит от обстоятельств… А теперь прощайте, мы заболтались. Впрочем, еще один вопрос: Курт получил мое письмо из Мадрида?

— Ни строчки. Мы дважды переезжали, может быть, поэтому.

— Гм… может быть и так.

Григорию тоже хотелось верить, что письмо затерялось в дебрях какой-нибудь итальянской почтовой конторы, но в сердце уже закралась тревога. Ведь не исключен и другой вариант. В Мадриде письмо задержала цензура. Как ни обдумывал он каждое слово, но что-то же могло возбудить подозрение контрразведки. Допустим, произошло именно так. С какими бы данными вышел на поиски анонимного адреса он сам, Григорий Гончаренко? Фамилия адресата и его национальность — раз, дата отправления письма — два, письмо написано по-немецки — три. Значит, аноним тоже немец, проживающий в Испании… Курт Шмидт. С кем он может быть связан в Испании? Очевидно, не с девушкой и не с родственниками. Ведь бежали туда люди иной социальной прослойки, в основном, нацисты. Будь у Курта среди нацистов влиятельный родственник, парень не служил бы денщиком, а занимал бы должность повыше. Итак, связи у него могут быть только по линии служебной. Например, с его гауптманом бароном фон Гольдрингом. А куда девался Гольдринг, очень легко узнать у Думбрайта и Нунке. Стоит только испанской контрразведке обратиться в школу «Рыцарей благородного духа» — и на Фреда Шульца падет подозрение. Тем более, что дата отправления письма совпадет по времени с его пребыванием в Мадриде. Правда, раньше надо докопаться до личности Курта Шмидта. Но и это дело несложное. Не такое уж сложное… Чушь, я просто нервничаю… Испания большая. Почему именно школа неподалеку от Фигераса привлечет внимание контрразведки? Не может этого быть! А запеленгованная радиопередача? Нунке и Думбрайт пришли тогда к единодушному решению: кто-то прятался в таверне и передавал шифровки. Так было спокойнее для руководства школы. А вот испанская контрразведка, поверила ли она в эту версию? Ему, Григорию, собственно говоря, наплевать, как все обернется: еще неделя, ну, две… А вот Домантович, Домантович…

Фред Шульц вернулся в кабинет с таким беззаботным видом, что ни Рамони, ни Марианне даже в голову не пришло, как сильно он взволнован.

— Ночные феи просили передать вам, синьорина! Осторожно, осторожно, не уколитесь!

— О, какая прекрасная роза! Вы настоящий рыцарь, синьор!

— Буду очень рад. Конечно, если не возражает ваш жених.

— А может, и мы с вами отбросим церемонное «синьор» и все вместе выпьем на брудершафт? — Рамони вопросительно взглянул на своего гостя и взял бутылку.

— Тогда мне еще приятнее будет ваше и Марианнино общество!

Рамони разлил коньяк и первый поднял бокал.

— За наше знакомство, Фред!

— За будущее — ваше и Марианны!

Коньяк был не очень крепким, и не лучшей марки, но девушка заметно опьянела. Она начинала говорить об одном, перескакивала на другое, бросала колкие замечания в адрес Витторио, а то вдруг некстати смеялась, или чуть ли не плакала. По отдельным репликам Григорий понял, что граф не явился на свидание, выставив девушку на всеобщее осмеяние. Но по всему чувствовалось — не это главная причина ее раздражения, неуверенности, беспокойства. Она таилась глубже, подтачивала сердце и душу. Марианна напоминала тонкий, надломленный тополек, который гнется от ветра, трепеща всеми листочками.

Поймав мрачный взгляд Витторио, Григорий глазами указал на Марианну. Тот утвердительно кивнул.

— Марианна, пора ехать. Я отвезу Фреда, потом вас.

— Но я еще не осмотрела как следует ваш кабинет!

Девушка вскочила с места и стала разглядывать картины и разные безделушки на письменном столе. Вдруг она вскрикнула:

— Мой подарок! Вы его сломали!

— Завтра же отвезу ювелиру, он приделает новое лезвие, — успокаивал ее Витторио, и хотел было обнять девушку за плечи. Она выскользнула, рукой отстранила Рамони и, упав головой на стол, зарыдала.

— Плохая примета… Плохая примета… Боже, какая плохая! — прорывалось сквозь слезы.

Ни Григорий, ни Витторио, ни сама Марианна не догадывались тогда, как быстро оправдаются тяжелые предчувствия девушки.

— Синьор Матини уже вернулся?

Стефания оголенной по локоть рукой вытерла пот со лба, кряхтя, разогнулась и бросила выбивалку на кучу половиков. Прежде чем ответить, она цепким взглядом окинула фигуру молодой женщины, как бы взвешивая: ответить той просто «нет» или рассказать более подробно, куда и зачем поехал доктор, и как бог вознаградил его за все лишения, вежливость и доброе сердце.