— «Не кажи „гоп“, пока не перескочишь», — проговорил Нестеров. — Мы прошли только половину пути.

На дороге из Нежина завихрилась пыль. Вскоре пять извозчичьих пролеток подъехали к стоянке аэропланов. Тут были и начальник Нежинского гарнизона, тучный рыжебородый полковник, и городской голова, маленький толстый господин с розовыми щечками, старенький, с трясущейся головой архиерей с реденькими седыми завитками волос вокруг лысины и с большим серебряным крестом на шее, красивые дамы в длинных платьях и белых шляпах с широкими полями, корреспонденты «Киевской мысли» и местной газеты.

Архиерей осенил летчиков крестным знамением и прошамкал беззубым ртом:

— Христолюбивому воинству слава и благословение господне!

Дамы не сводили глаз с Добржанского, принимая его за летчика и восхищаясь его красотой и могучим сложением. Петр Николаевич отмахивался от назойливых корреспондентов:

— Господа, перелет еще не окончен. Я не могу вам сказать более того, что все участники перелета живы, здоровы и нуждаются в отдыхе. Поймите, господа, что нам требуется отдохнуть!..

Корреспонденты щелкали фотоаппаратами, что-то записывали в свои блокноты.

Нежинский городской голова преподнес Петру Николаевичу серебряный складень с изображением Трех Святителей.

— Теперь нас будут звать «Тремя Святителями», — шепнул Георгий Вачнадзе Передкову.

— Побрился бы, святитель! — отозвался Миша. — Видишь, ни одна дама не удостоила до сих пор тебя ни единым взглядом.

— Ты, Мишука, тоже у них не в фаворе, хоть и побрился! — уколол Вачнадзе.

Петр Николаевич убедился, что отдохнуть не придется, и, с досадою махнув рукой, приказал вылетать…

До Остера ведущим шел Вачнадзе. Петр Николаевич с удовлетворением думал о своих друзьях. Вачнадзе и Передков показали себя вдумчивыми и исполнительными пилотами. Они вели аэропланы точно по карте, ни разу не теряли ориентировки.

Вот и Десна. Отсюда, с высоты, видны камни на дне реки и волны кажутся застывшими, как барханы песка. Добржанский ссутулился над синематографическим аппаратом, фотографируя реку, пароходы, степь в мозаике теней от облаков.

Петр Николаевич покачал крыльями. Это означало: «Группу веду я!»…

На Сырецком аэродроме собралась большая толпа: офицеры и солдаты Третьей авиароты, корреспонденты, фотографы, жители села Святошино, чумазые и неугомонные крестьянские ребятишки…

Заходя на посадку, Вачнадзе заметил цепочку городовых и жандармов, отделявшую толпу от летного поля. «За мной!.. — подумал он. — Городовые для порядка, а жандармы за мной…»

Когда Петр Николаевич выключил мотор, он услышал приветственный рев толпы, увидел Вачнадзе, вылезавшего из аэроплана со складнем в руках.

— Чего это он за икону вдруг взялся? — недоумевал Нестеров, но тотчас приметил, как трусцой, придерживая шашки, бежали к аэроплану Вачнадзе жандармы, и все понял.

Громко забилось сердце. Пропала радость от удачливого исхода перелета. Хотелось улететь отсюда, чтобы не видеть ни жандармов, ни городовых, ни корреспондентов…

Аэроплан содрогнулся, и кто-то обнял Петра Николаевича — тяжелый, сильный.

— Поздравляю! Браво, Петр Николаевич! Браво, родной мой!..

Это был поручик Есипов. Он разжал руки и вдруг, увидав мертвенно бледное лицо Нестерова, спросил в испуге:

— Петр Николаевич, что с вами?..

И как бы отвечая ему, у соседнего аэроплана раздался густой, привычно-сдерживаемый, чтобы не привлекать внимания посторонних, голос жандармского офицера:

— Господин Вачнадзе, я имею предписание немедленно арестовать вас…

— Богохульники! — закричал Вачнадзе с каким-то отчаянным злорадством. — Фуражки долой перед святой иконой!..

Растерянные жандармы сняли фуражки, а офицер позеленел от негодования, но, помедлив, тоже скинул фуражку.

Летчики медленно пошли к толпе, вслед за Георгием Вачнадзе. Жандармы не отставали ни на шаг. Вачнадзе подозвал глазами Нестерова, быстро и очень тихо зашептал:

— Слушайте внимательно, Петр Николаевич. Это, должно быть, последний наш разговор…

Петр Николаевич задыхался, во рту было горько и сухо.

— Они меня сейчас уведут… — продолжал Вачнадзе. — Не могу доверить никому другому. Передайте… Лене… сегодня же: «На Подоле переменить явки. Феоктист — провокатор».