Нелидов вздыхал, не мог ничем заняться, хоть и работы было по горло: все валилось из рук.

«Ох, Пётра, Пётра!.. Чем кончится все это..?»

Сложные теоретические выкладки уводили все дальше и дальше Петра Николаевича от цели. По утрам он работал дома, на аэродроме оставался после полетов и чертил, считал, пересчитывал… Наконец Нестеров решил сделать ряд упрощений и притом в невыгодную для него сторону…

Однажды утром летчики застали своего командира у аэроплана, который Нелидов готовил к полету. По взволнованному черноусому лицу моториста офицеры поняли, что Нестеров закончил свои расчеты.

— Ну, что, Петр? — не выдержав официального тона, метнулся к нему Передков. Офицеры обступили командира.

— Я нашел, что мертвую петлю вполне безопасно можно описать по кругу радиусом в двадцать пять-тридцать метров, — сказал Петр Николаевич.

— Вы только послушайте: «Вполне безопасно…» Сумасшедший! — шепнул штабс-капитан Самойло одному из летчиков.

— При б ольшем радиусе, — продолжал Нестеров, — отталкивающая центробежная сила окажется меньше силы тяжести, и аппарат должен будет упасть вниз и не выполнит полного круга.

— Вот-вот-вот! — воскликнул Самойло.

Все рассмеялись.

— При меньшем чем в двадцать пять метров радиусе центробежная сила окажется больше силы тяжести, и опрокинутый аппарат вполне надежно может оставаться некоторое время в воздухе и затем перейти в нормальное положение.

Миша Передков слушал Нестерова и думал: «Все-таки надо быть одержимым, чтобы столько усилий тратить на это рискованное дело…» Он вспомнил Вачнадзе и его восторженный возглас на аэродроме в Варшаве: «Прекрасно быть одержимым!»

— В состоянии ли вообще аэроплан описать в воздухе такой небольшой круг? — озабоченно спросил Передков.

— А это мы и должны будем проверить! — улыбнулся Петр Николаевич.

Нелидов установил на летном поле два пилона на расстоянии сорока пяти метров один от другого. Петр Николаевич взлетел на «Ньюпоре» и стал описывать круг между пилонами.

Он летал долго. Аэроплан кренился все круче, радиус круга становился все короче. Нелидов и Передков по тени аэроплана производили замеры.

После посадки Нестеров вместе с друзьями занялся подсчетами. Результат оказался превосходным: вместо требуемого радиуса в двадцать пять метров описанный круг имел радиус всего в двадцать два с половиною метра…

Наденька подошла к окну и замерла от изумления: во дворе на старой, разбитой вчерашней грозой акации стоял аист.

Большая белая птица долго с любопытством глядела в окно, и Наденька не посмела ни пошевельнуться, ни оторваться от ее загадочного взгляда: в нем было что-то неправдоподобное, фантастическое.

Срывающимся голосом Наденька позвала:

— Петрусь!.. Вставай! Иди сюда… Быстрее!

— Что ты там увидала, Дина?

— Аист! — громким шепотом отозвалась она, не отрываясь от загадочно-волнующего птичьего взгляда.

Петр Николаевич поднялся с постели, прильнул к Наденькиному плечу.

— Аист… Верно! Добрая птица. Она приносит счастье… — сказал он с ласковой задумчивостью. — И удачу… — добавил он, помолчав.

— А вдруг она… он улетит? — испуганно промолвила Наденька.

— Нет уж! — с веселой уверенностью ответил Петр Николаевич. — Раз аист облюбовал себе место, он не расстанется с ним. Верная птица, Дина!..

С тех пор каждое утро, просыпаясь, Наденька кидалась к окну. Аист стоял либо сидел, положив красивую желтоклювую голову на крыло.

Иногда аист кивал головой, будто здороваясь. Наденька уже привыкла к нему. Петр Николаевич смастерил блок и подвесил его на верхушку акации. Наденька тянула за один конец веревки, а на другом было подвешено выдолбленное из липы корытце с зерном, мелко накрошенной булкой и даже с жестяной банкой, наполненной водой.

Корытце плыло вверх, затем у самой верхушки останавливалось, и аист деловито и спокойно завтракал, глухо постукивая клювом.

Петр Николаевич звал аиста «Александром Ивановичем» и все справлялся у жены, когда поутру она подходила к окну:

— Александр Иванович уже проснулся?

«Счастье! — думала Наденька, завороженно глядя в глаза аиста. — Да, я счастлива, милая, добрая птица. Я люблю Петруся, и он меня любит. Я люблю Маргаритку и Петеньку. Ничего мне больше не надо! Только… Только не улетай, Александр Иванович!..»